Хорошо жить своим умом. Но еще лучше, когда можешь прибавить к нему заемный. Посему, оптимальный способ действий включает внимательную слежку за всеми новшествами, кои появляются у соперников, и скорейший перехват наиболее удачных из них. Скажем, свежеизобретенные способы плавки и литья чугуна мне удалось заимствовать у Абрахама Дарби даже раньше, чем они распространились в самой Англии. Повторить сие с огненными машинами… Почему бы и нет?! Мы вывели из бездействия остановившихся на распутье британцев; когда они зашагают вперед — надо крепко ухватить их за фалды. Завод в Тайболе уже сейчас готов к изготовлению цилиндров правильной формы — хоть чугунных, хоть бронзовых, на выбор. Можно делать дешево и en masse. Стан для сверления мортирных стволов даже перестраивать не надо.

Подгонять моих лондонских служителей нужды не обреталось: они и так землю носом рыли, тщась оправдаться за оплошность с летунами. Здоровье (тьфу-тьфу-тьфу…) вроде поправилось, костлявая в очередной раз отступила. Лиссабон очень приятный город, но сидеть в нем дальше — смысла нет. Крымское имение в готовности, строительные работы почти все окончены. Оставалось дождаться корабля. Флейт «Муций Сцевола» запаздывал (впрочем, не настолько, чтобы начать беспокоиться о том). Первого ноября, в День Всех Святых, я совершал ежедневный утренний моцион, когда земля вдруг содрогнулась. Вначале не понял: подумал, это меня трясет какая-то новая лихоманка. Но начали рушиться здания… Сам удивился, как проворно скакнул на средину дороги. Вовремя, а то бы завалило! Денщик Егорка, шедший рядом, замешкался и принял на голову осколки битого стекла: глубоких ран избежал, но крови было, как от резаного поросенка. Пока бинтовал несчастного слугу его собственной, распущенной на ленты, рубахой — окрест разверзся ад. Уцелевшие жители, безумные от страха, потрясенные гибелью близких, выли в ужасе — и этот вопль покрывал все пространство города. В некоторых домах перед ударом стихии топились очаги; теперь сквозь кучи битого кирпича и ломаных досок пробивался кое-где дымок. Несколько минут, и по руинам пройдется огонь, обращая в пепел мертвых и живых, зажатых под обломками.

— Ваше Сия… Чего это?!

Глаза у Егора были — по талеру.

— Где?

— С морем чего такое?!

И впрямь, с морем было неладно. Со склона холма, где мы стояли, видно не слишком хорошо… Но все же можно различить: оно ушло! Среди грязи, песка и гниющих водорослей обсыхали, как рыбы в спущенном пруду, мелкие каботажные суда. На горизонте тоже не как обычно…

— Бегом, в гору! Живей!

— Ваше Сиятельство, зачем?!

— Затем! Сейчас увидишь, кретин!

Крутя на ходу головою в окровавленной повязке, парень споткнулся, упал, опять поднялся, припустил уже со всех ног… Взглянул и я. Да, испугаться было чего: на лиссабонский порт накатывалась гигантская волна. Стеною вырастала из пучины, поднималась выше корабельных мачт, неумолимая как Божий гнев, зеленовато-черная, окаймленная кружевом белой пены. Бежать уже дыхания не хватало. Слуга преодолел все же испуг, вернулся, подставил плечо… Поковыляли вместе. Сзади настигал мощный гул. Земная твердь снова вздрогнула, когда об нее разбился миллионотонный гребень…

Нет. Не достала нас вода. Вал грязной пены как языком слизнул обломки кварталом ниже, погасил начавшиеся пожары, утащил в море тысячи тел. Иные из них пока еще барахтались, но против столь мощной стихии человек бессилен. Еще раза два или три взбесившееся море кидалось на землю, но с каждым приступом все слабее. А сверху, куда не добралась волна, бушевал огненный шторм. Не все постройки рухнули при первом ударе; однако теперь, когда их охватило пламя, спасения не было.

Кто сохранил остатки разума, отчаянно метались среди руин в тщетных попытках спасти родных и уцелевшее имущество. Помог бы — но в первую очередь следовало позаботиться о своем. Вернувшись к особняку, едва нашел от него фундамент с небольшой частью стены в углу. Все остальное смыло к морским чертям. Уходя из дома, я отослал секретаря в почтовую контору, повара — за провиантом для путешествия. Может, хоть они выжили? Надо попробовать дождаться: не хочу бросать верных служителей в очаге беззакония и мародерства, который будет на месте города к вечеру. Уж настолько-то я знаю людей.

Надежды частью оправдались. Молодой секретарь Ваня Введенский, из поповичей, вместо почты зашел сначала на улицу, где обитают местные жрицы Венеры, — а эта часть города, чуть не единственная из всего Лиссабона, уцелела. Представьте: храмы, по случаю христианского праздника переполненные молящимся народом, рухнули, похоронив тысячи прихожан. Вертеп же разврата… Искренние адепты римской церкви ощутили себя уязвленными; многие даже пошатнулись в вере. Когда, чуть больше года назад, почву тряхнуло в Константинополе, и под развалинами янычарской казармы нашли погибель четыреста нехристей — сие было принято с удовлетворением, как Божья кара. Теперь недоумевали: «За что, Господи?!»

Не имея предрассуждений против блудниц, я легко устроил себе и своим людям ночлег под крышей: ноябрь, он и в Португалии месяц не жаркий. Похож отчасти на русский сентябрь, но только более дождливый. К счастью, «Муций Сцевола» не замедлил.

К счастью — потому как уже нашлись… Почему я так раздражаю всех глупцов, желающих быть святее Папы Римского?! Ни одна из христианских конфессий, в лице своих законных представителей, не пыталась вменить графу Читтанову связь с нечистым. Зато самозваные духовные вожди, те просто исходят бессмысленною злобой. В разрушенном стихиями Лиссабоне пустили слух: дескать, наколдовал сие бедствие не кто иной, как…

Вполне достаточный повод, чтоб поторопиться. Король Жозе и первый министр маркиз де Помбаль весьма опасались беспорядков, могущих усугубить и без того катастрофическое положение в столице. Спровадили гостя незваного, спеша успокоить мятущуюся чернь, готовую вдаться в очередной приступ безумия. Диву даешься, какие химеры овладевают иногда народным умом. Только, знаете ли… Иной раз бывает жаль, что приписанное мне суеверами сверхчеловеческое могущество — всего лишь вздорная выдумка. Грязен, подл и кровав этот мир. Чтобы добиться успеха, приходится быть соразмерным ему в этих качествах. Вся жизнь прошла в мучительных усилиях совместить диктуемое выгодой с элементарными правилами чести, дабы себе самому не стать отвратительным. Владея же полубожественною властью… О, сколько б я всего перекроил! Лиссабон бы мелочью показался. А которые мне всячески мешают, пусть помнят: даже и без волшебства, дорого им встанет эта злокозненность. Пока жив, ни за что не прощу. Да и после смерти не отстану.

На этом обрываются собственноручные записки графа Читтанова. Были случаи, когда ученое сообщество будоражили известия о находке продолжения их — однако, все предложенные вниманию публики рукописи, по внимательном рассмотрении, оказывались мистификациями. По крайней мере, такова точка зрения официальной науки. Прощальная угроза мемуариста была им в полной мере исполнена: до сих пор о политических противниках графа судят преимущественно с его голоса, не принимая во внимание неизбежную субъективность оценок. По нашему мнению, такие фигуры, как А. П. Бестужев-Рюмин, А. И. Ушаков, Э. И. Бирон — далеко не одномерны и вряд ли заслуживают столь безусловного осуждения. Но наш автор испортил им посмертие.

Претензии можно предъявить не только в части суждений. Передача фактов тоже не всегда безупречна. Возьмем, для примера, крохотный эпизод из парижского периода жизни, когда пиротехнические изыскания будто бы помешали Витторио Читтано и его ученику сделать достойный «фейерверк на свадьбе третьей дочери герцога Валентинуа». Достаточно открыть французские родословные книги, чтобы убедиться: третья дочь герцога никогда не была замужем. Избрав иную стезю, она стала коадъютрисой монастыря в Компьене. Если же речь идет о второй дочери, Анне-Ипполите (третьем ребенке в своем поколении, считая старшего брата), то ее свадьба состоялась годом раньше, нежели говорится в мемуарах. Вероятно, Читтанова подвела стариковская память.