После обмена официальными приветствиями, я осведомился: где же мой старый друг Ахмед-паша? Уж не навлек ли он на себя высочайшую немилость? Однако был заверен, что ничего подобного нет. Всего лишь присущие столь почтенному возрасту болезни не позволили уважаемому паше продолжить начатое дело. На вопрос о беспорядках в Азии Хекимоглу с улыбкою отвечал, что не столь уж они были значительны, как говорили о них в столице, а ныне почти совсем утихли. Ясно было, что лекарев сын лукавит. Ну, да Бог с ним: служба такая. Главное, османские послы согласились считать решенными пункты, обговоренные ранее с их предшественниками, и начать дискуссию с вопросов, вызвавших наибольшие разногласия. Контрибуция, выкуп занятых мною провинций — сие действительно составляло проблему. Высказанные обеими сторонами позиции оставались столь же непримиримы, как и ранее; но меня не оставляло впечатление, что почтенные партнеры чего-то ждут. Какого-то нового предложения, о котором не желают говорить первыми и хотят, чтобы я сам догадался.
Естественно было ожидать, что с такой значительной суммы договаривающиеся об ее выплате вельможи захотят получить некую долю. Встретившись с визирем неофициально, без свидетелей, мы нашли полное взаимное понимание. Но сверх того Сеид-Абдулла заявил еще одну претензию. Его интересовала Морея.
Для тех, кто не слишком искушен в хитросплетениях интриг, ведущихся в оттоманском Диване, хочу пояснить. В последние несколько десятилетий среди хаоса корыстных личных устремлений все более отчетливо начинает прорисовываться деление на две придворные партии. Одна, представленная по преимуществу столичными чиновниками и влиятельными людьми из других приморских торговых городов, извлекающих пользу из сношений с Европой (главным образом, с Францией), склонна к перениманию того полезного, что можно заимствовать у христиан. Другая, состоящая, главным образом, из анатолийских провинциалов, а в столице опирающаяся на янычар и шейх-уль-ислама, отвергает соблазны ложной мудрости неверных и стоит за возрождение староосманских доблестей. Предыдущий фаворит султана, Тирьяки Хаджи Мехмед-паша, принадлежал к консерваторам; Хекимоглу, Бонневаль и, в определенной степени, новый визирь — к их соперникам. Профранцузские склонности оных отнюдь не означают стремления жить с христианскими государствами в мире. Подобно царю Петру, из любви к европейским обычаям желавшего заполучить кусочек Европы для себя и завоевать Ливонию, сии деятели очень не прочь приобрести области, важные для торговли и хозяйства. Первое место в списке на покорение у них занимают Пелопоннес и несколько пунктов в Архипелаге, полвека назад уже состоявшие в обладании султанском, однако утраченные в пользу Венеции. Османы никогда не забывали о них; но откладывали возврат потерянного достояния на будущие времена, желая прежде разобраться с Россией и обезопасить свои черноморские владения. Только это никак не получалось. Теперь и вовсе кончилось провалом.
И вот у кого-то из дипломатов османских (подозреваю, что у хитроумного Али-паши) явилась идея возместить утрату Крыма приобретением иного полуострова, чуть меньшего по размерам, но несравненно более богатого. К тому же, крымские татары продолжали бы поминать султана, яко халифа, в пятничной молитве, что можно было трактовать как сохранение подданства. Безусловной потерей стала бы лишь прибрежная полоса, ширина которой совсем невелика. А в будущем, при удобных политических обстоятельствах и при вероятной татарской поддержке, позволительно было надеяться на реванш. Только согласятся ли русские на занятие османами Мореи?
Честно скажу, Венецию было не жаль. Я ничего не простил компатриотам. Держать заведомо невиновного человека в тюрьме, по ложному и вздорному обвинению, после чего, в противность закону и всем правилам христианским, выдать своего подданного туркам, — гнусность беспримерная. И вообще, Serenissima демонстрировала подлое угодничество перед султаном, кое не следовало оставлять безнаказанным. Сенат республики отказался даже обсудить с русским посланником какое-либо содействие эскадре Мишукова; когда же нынешней осенью вспомогательное судно под русским флагом, спасаясь от непогоды, попыталось укрыться в гавани Навплиона — его отогнали пушечными выстрелами. Волны выбросили корабль на скалы подветренного берега. Почти вся команда погибла.
Ну, и как: оценили во дворце Топкапы измену христианскому делу? Оправдалась надежда, что покорных и трусливых враги не тронут? Шиш вам, господа сенаторы: таких и режут, как баранов! Разве, насчет греков морейских оставались некоторые сомнения. Что венецианские власти вполне заслуженно навлекли на себя ненависть жителей, и те готовы скорее предпочесть им турок, я был осведомлен. Только все же… Была какая-то тяжесть на душе. И насчет молдаван с валахами — тоже. Из этих иные умоляли не возвращать княжества под варварское иго. Но принимать всех желающих во владение императрицы невозможно и, на мой взгляд, не нужно. Нерусские провинции выгодно брать лишь в тех редких случаях, когда оные имеют уникальное военное или хозяйственное значение. Ливония, Крым… Константинополь, когда-нибудь. Западный черноморский берег, для сухопутной коммуникации с ним. Остальное будет не впрок. Прежде всего, соседственные народы привыкли к большей вольности; а рука Москвы всегда казалась подданным тяжела. Державная длань Санкт-Петербурга — еще тяжелее. Коренные русские земли кряхтят, но терпят, чувствуя на своей шее неудобоносимое бремя. Чужаки не столь выносливы. Цари их издавна всячески льготят. Выходит, в итоге, полное кривозаконие: главная нация государства сильнее прочих придавлена казенным тяглом. И не только казенным: рабство крестьянского сословия — каинова печать, сковавшая члены моего народа. Инородцы в империи живут вольнее. Только сразу не скажешь, чего с них Россия получает больше: пользы или зряшного обременения. Да и с какой стати им трудиться и направлять помыслы на благо чужого отечества?! Нет! Империя должна нести выгоды тому народу, на плечах коего держится. Иначе он когда-нибудь их расправит, и тогда… Ежели государство наше не переделать на правильный лад, рано или поздно эта махина рухнет и погребет под обломками всех, кто не успеет выскочить.
Впрочем, это старая беда. И вечная. Не из тех, с которыми я могу сладить. Просто-напросто жизни не хватит. Теперь же надлежало отыскать формулу, отдающую туркам часть владений республики, истово соблюдающей нейтралитет. По недолгом обсуждении, решено было Венецию в трактате совершенно не упоминать. Соответствующим артикулом турки обязывались воздерживаться от нападения на русских союзников: Великую Британию, Священную Римскую империю и Наияснейшую Речь Посполитую Польскую. Если же любая из этих держав, по каким-либо причинам, сама объявит войну Высокой Порте, императрица не будет считать сие за casus foederis.
Получив, таким образом, carte blanche на Морею, которую даже нынешняя, избитая до полусмерти, Порта могла проглотить, не поперхнувшись, османские представители согласились на выкуп провинций. Кто-то их тайно консультировал по финансовым вопросам: то ли Аспинволл, то ли голландский посол Корнелий Калькоен. Паши определенно знали, сколько денег нам нужно для погашения военного кредита, и торговались ровно до этой суммы. Даже на собственный бакшиш не подвинулись: пришлось дать из своих средств. Почти весь выигрыш от биржевых спекуляций им и достался. Ну, и пес с ними! В конечном счете, получилось так, что экстраординарные расходы, связанные с турецкою войною, сами же турки и покрыли. Контрибуция, с рассрочкою на три года, имела быть уплаченной по частям: получив первую треть, Россия возвращала османам территорию к югу от Дуная; за вторую и третью — соответственно Валахию и Молдавию с Буджаком. Дальше… Тут оставался не решенным последний спор о границах. Область Едисанской орды, между Днестром и Бугом, обе стороны требовали себе. Не слишком веря в финансовую состоятельность Оттоманской Порты, я предложил: при полной и своевременной уплате оговоренных сумм, спорная земля остается туркам, при малейшей задержке — отходит русским. Не хотелось кривошеему визирю и лекареву сыну такое акцептовать, а как иначе? Отказаться — заранее объявить о будущей неисправности в платежах!
