— Может, он убит? Или не смог вовремя пробиться в замок.

— Если погиб, то уже ничто не имеет значения. Если жив и вернётся — что ж, он должен понять, что я вручила настоящему герою достойную награду. На мне держалось всё хозяйство во время осады.

— Ну, может, и поймёт… Тебе виднее.

— Ты знаешь, что я самая счастливая девочка на свете? — спросила она, показывая загадочную улыбку своих губок-бантиков.

— М-м-м-м?

— Сколько у нас в королевстве принцесс, которых бы спасали из замка, а потом спасли ещё раз, уже в замке? А?

— Ну… мало, надо полагать.

Она захихикала, словно и не была мамой троих дворянских детей, а всего лишь озорной служанкой, затащившей в кровать простодушного конюха, и снова начала рисовать пальчиком на моей голой груди непонятные узоры.

— Когда я расскажу всё своей сестре — она умрёт от зависти.

— И про ЭТО… тоже расскажешь?

— Конечно! Вот именно про ЭТО — в первую очередь! Прекрасная принцесса благодарит своего принца-спасителя.

Странно: вообще-то мне казалось, что такими вещами должны хвалиться мужчины, а не женщины, тем более — дамы из высшего света. Оказывается, я не всё знал об этой жизни…

— Я не принц, Принцесса. Я — просто Клёст.

Она стала серьёзной, приподнялась повыше и медленно, значительно провела кончиком пальца сначала по ребру моего носа, потом по жёсткой щетине на верхней губе:

— Запомни, Капитан: для меня ты навсегда останешься ПРИНЦЕМ, самым лучшим в мире принцем. И этого уже ничто не изменит, даже если вся земля перевернётся вверх дном. Тебе понятно это, глупый? — и графиня слегка постучала пальчиком мне по лбу, по небольшому старому шраму от давней царапины.

— Мне всё понятно, Принцесса, — послушно ответил я.

Мда, барышня неизлечимо одержима. Но ведь не жениться же мне на ней, в самом-то деле. А покувыркаться с ней очень даже забавно и приятно, вроде как и в самом деле себя молоденьким принцем ощущаешь.

На другой день мы все видели, как нихельцы сворачивают лагерь и поспешно уходят. Мужиками овладело веселье: кто-то прыгал на парапете, показывая врагам различные неприличные жесты и даже оголённые части тела, кто-то обнимался и даже целовался; крестьяне, не чаявшие выбраться живыми и не пленными, плакали в обнимку друг с другом, размазывая сопли по бородам. Слава богу, Гном был ещё не в том состоянии, чтобы скакать по зубцам крепости, а то ведь мог сделать очень неприличную картину…

Вечером, когда поле перед замком изрядно опустело, нам вынесли вина из графских погребов, и веселье продолжалось до упада. Играли две дудочки и струнная дорба, и народ устроил весёлые пляски вокруг костра, разведённого прямо посреди двора, для ночного освещения. Дурачились малые ребятишки, плясал покрасневший замшелый дедок, белый, как лунь, скрипевший негнувшимися костями; плясали и мы с графиней, ухватившись локтями, разгорячённые старым, густым вином, а потом жадно и страстно целовались в каких-то тёмных коридорах и, конечно, закончив веселье в знакомой кровати так, как и многие парочки в тот радостный день.

До утра вино закончилось, а похмелье — началось. К обеду появился сам хозяин, — жив-здоров, не раненый, только осунувшийся и усталый. Он-то и поведал нам все тонкости этой войны: как и в прошлую, нихельцы оказались под угрозой быть отрезанными от родины. Снабжение их армии отстало, оставшись за Роганой, не сумев выдержать скорость переброски на другую войну почти через всю страну, а в междуречье награбить у крестьян было особо нечего: у них и так изъяли многие запасы, осевшие в нашем замке.

Нихельцы прорвали в нескольких местах линию пограничных заграждений, но всю-то её не уничтожили и теперь рисковали оказаться прижатыми к реке именно там, где она оставалась целой, или к густым зарослям ивняка на берегу. Одним словом, получалась знатная мышеловка, а настроение их командования дополнительно подорвали потери требушетов и батареи баллист. «Волки» доложили, что вражеская армия начала поспешно отступать назад, за Рогану.

Вечером я зашёл к графу и попросил увольнения. Он хмуро кивнул, не поднимая на меня взгляда, и сказал, что подорожную бумагу мне передадут при отъезде.

С графиней я не прощался.

Граф отпустил меня, сами понимаете, безо всякой награды за спасение его замка. Если прикинуть, то, получается, признательность его супруги обошлась мне в такую кругленькую сумму, что можно было оплатить услуги не менее тридцати гулящих девиц. Как минимум. Кажется, я снова оказался недалёким простофилей в этих краях. Мда, прямо хоть и не ходи сюда: никакой выгоды…

Из крепости отпустили большую группу обрадованных мужиков и стражников, в основном, из нашего дистрикта. Ехали весело, говорили громко; я отказался от командования и вручил Гному и Гвоздю их проездные деньги, одним разом. Они их быстро пропили, а потом клянчили у меня на опохмел; я ругался и гнал их взашей. Нет, ну что за люди, а? — ехать верхом не может, лежит, как барин, на телеге (привязанный к задку мерин послушно тащится вослед), стонет на каждой попавшейся кочке, а как кабак увидит — мчится к нему быстрее, чем конь на водопой!

Осень хозяйничала вовсю, поливая нас холодными дождиками каждый день; телеги стали вязнуть, даже пустые. Но мужики готовы были тащить их хоть на руках — лишь бы домой, да скорее к жене под бочок. И поломки чинились подозрительно быстро…

А однажды утром нас спросонья ослепил первый снег. Стояла оглушающая тишина, и кругом всё казалось таким чистым-чистым, что я, наконец-то, поверил, что обошлось, и разрывы «чёртовых котлов» никого в наш мир не впустили. Ну, по крайней мере, не в том количестве, чтобы делать нам конец света.

Я глубоко вздохнул: морозный воздух заполнил грудь, изо рта вырвались клубы пара. Ладно, будем жить дальше.

Мы вернулись в город героями: дежурные стражники махали нам сорванными шлемами, начиная от самых крепостных ворот. Начальник городской стражи сразу поскучнел, взял мою подорожную, бросил на стол, не читая, и отпустил меня кивком головы:

— На службу завтра — как всегда.

— В селе, куда нас послали на сбор, староста — покрыватель разбойников. Разобраться бы надо с одной деревенькой, Вудриверой…

— Разобрались уже, — буркнул начальник. — Две центурии прибыли на эти разборки. Да уж: там оказалось такое, что не приведи Господь. Потом мне голову морочили — куда смотрел, как допустил? А я-то что? — у меня там гарнизона нет, и никогда не держали. Пусть бургомистр и отвечает, что его подчинённые вытворяют…

— А староста?

— Забрали в кандалах, вместе со всеми, в столицу. Местному суду не доверяют — этим субъектом большие люди заинтересовались. Теперь туда надо другого толкового человека подбирать. Жаль, если хозяйство его растащат. Вот так-то, — такие дела.

Жаль… А я-то надеялся на очередное развлечение. Но конный патруль, предупреждённый мной, сообщил «куда надо», и вопрос с Вудриверой порешался без моего участия.

Я некоторое время жил себе тихо и смирно, как того пожелал мне когда-то сам министр внутренних дел, а потом мне пришла премия за мои услуги в раскрытии танй создания адского оружия. ЗОЛОТОМ! Чтобы дотащить свою награду до дома, телегу нанимать, увы, не пришлось, но, тем не менее, сумму мне отгрузили значительную. Мне за такие деньги три года воевать нужно, причём не в пехоте, а командиром отряда «ночных сов», в котором расценки гораздо выше!

Всё-таки окупилось мне это последнее хождение…

Итак, наступило время покупать дом, согласно моих давних планов. Да только вот душа к этой покупке никак не лежала, и руки опускались. Вот куплю я его — надо ж будет сразу хозяйку туда приводить. А это значит, нужно выбросить из головы беглую аспирантку, наш путь в Божегорию, забыть наши дурачества и перепалки. Отрезать прошлое. Зажить добропорядочным мещанином. В жёны взять надо, конечно, бабу поумнее и порасторопнее, — вот ту же Хельку, например. Даже жутко как-то.