Гвоздь чертыхнулся, сплюнул, потопал в дом. Заголосила невидимая для нас хозяйка, как по покойнику. Стражник вскоре вышел, кое-как расправляя доспехи, бросил за спину: «Не реви!» и открыл калитку.
Я знал, что людей надо готовить к сражениям задолго до того, как они попадут на поле битвы. Всё, что было пока в моих силах: держать этих двоих на коротком поводке. Поэтому я нарочно шёл по улице широким шагом и покрикивал на своих спутников. Гном быстро запыхался и начал ронять крупные капли пота, а Гвоздь, не отягчённый никаким оружием, только мрачно сопел, когда я их поторапливал.
Начинали сбываться мои самые страшные кошмары: я становился командиром в «обычной» армии, принимал ответственность за жизнь людей, воевать не умевших, да ещё и за сохранность государственного имущества. При этом жалование моё оставалось совсем не то, что у армейского офицера…
Вы, уважаемый читатель, наверное, думаете, что кони, которых страна содержит лично для себя, должны быть лучшими из лучших? Увы, не знаете Вы нашей жизни. Ну, скажите на милость, на кой нужны породистые скакуны в провинциальном городке, хоть и не до конца забытом Пресветлым, но всё же не столичном??? У нас тут нет таких длинных улиц, чтобы пускать по ним конные патрули. Нет и войск. Как я говорил, вся наша местная армия — два десятка мужиков, припухших от спокойной жизни. А лошади нужны, в основном, для почтовой службы. Конечно, гонцу со срочным поручением хороший скакун никак не помешает, да только сколько их бывает, этих срочных поручений? — раз-два, и обчёлся. За десять лет. Не оправдается содержание ТАКОГО коня: на эти деньги можно платить жалование трём-четырём писакам, не меньше. Ничего, доедет гонец и на кляче: не барин.
Подошли к городской конюшне. Я постучал.
Вышел небритый мужик в чёрном фартуке, с запахом застарелого перегара. Я протянул ему бумагу:
— Коней, троих, сегодня же.
Мужик вальяжно мотнул головой в сторону ворот: заходите. Мы ступили в полутёмное помещение.
Судя по запаху, тут располагался свинарник, а не конюшня. Я, изумлённый, топал по земле, засыпанной мусором вперемежку с фекалиями, вертел головой, выискивая нужное животное. В одном стойле работала — о ужас, неслыханное дело! — утруждённая баба, с трудом разгибаясь, чтобы отбросить вилами очередную порцию конского навоза. В кормушках я заметил остатки такой еды, что отпали все сомнения: тут несчастных животных не только содержали, но и кормили так, как свиней.
Мда, воевать за Родину, оказывается, вовсе не такое простое дело…
В нашей конюшне содержалось всего-то пяток лошадей, так что выбирать было особо нечего. Увидев битюга-тяжеловоза, на котором у нас вывозили всё то, что золотари вычерпывали из уборных, как городских, так и личных, и сравнив его размеры с фигурой Гнома, я, не колеблясь, показал на него пальцем сопровождавшему нас мужику:
— Вот этого выводи.
— Дык ведь оно же… самим нужен.
— Быстро давай! — я прикрикнул. — Я не на прогулку иду, и торговаться с тобой не собираюсь!
Так как нам давали только по одной лошади, без заводных, то я не собирался дожидаться того момента, когда Гном продавит спину «обычной» коняге, и мы, как дураки, будем таращиться на него, пешего, в таких местах, где кони табунами не пасутся, и думать: то ли бросать его одного, то ли самим сесть с ним рядом.
Гвоздь выбрал себе коня сам. Я лишь мельком глянул на его выбор: ладно, лучшего тут всё равно не найти.
В пристрое, насыщенном запахом старой кожи и железа, мы потом выбирали себе войлочные потники, уздечки и сёдла. Я, вздыхая, перебирал изделия криворуких мастеров, созданные по принципу «зато дёшево». И кони измаются, и нам нелегко будет. Но, так как я после похода по двум странам остался гол, как сокол, то приходилось довольствоваться тем, что дают.
Гвоздь, слава Пресветлому, верхом ездить умел, поэтому оседлал выбранного коня сам. Коняга, заморенный жизнью, уныло позволял ему делать всё, что нужно, и не сопротивлялся. Моя кляча вела себя точно так же. Битюг для Гнома оказался мерином, так что и его я оседлал без проблем.
А вот усадить Гнома оказалось делом не простым. Тяжеловоз стоял себе смирно, да только вот вояка наш оказался не таким проворным всадником, каким слыл драчуном. Сначала мы с Гвоздем и старым мастером потешались над его плачевными попытками, но, когда нам это надоело, стали его подсаживать. Сначала Гвоздь по моей команде, тужась, пытался поднять ногу товарища, потом уже подошёл и я — никак, зараза такая, не получалось! Всё-таки мы нашли способ быстрой посадки, но, выходило, что из-за этого вояки у меня минимум ещё два человека будут заняты тем, что будут усаживать его в седло! А вдруг будет боевая тревога? — тогда как?
Подслеповатый мастер помог нам подогнать упряжь, поколдовав шилом и кривой толстой иглой. Я осмотрел все подковы и глубоко вздохнул: в том селе, куда мы направлялись, нужно будет обязательно перековать всех наших выбранных коней.
Мы оставили коней до утра в городской конюшне и разошлись кто куда: стражники — собирать манатки в дорогу, я — за деньгами к казначею, в ратушу.
Казначея я знал сызмальства: мы с ним учились в одном классе и даже когда-то дрались на равных. Один раз, помнится, — из-за Хельки. Мы тогда совсем ещё салагами бегали, и даже не очень догадывались, зачем оно, женское внимание, собственно, нужно. И вот теперь он стал отец солидного семейства, облысел, скрючился от конторской работы, занимаясь бесконечным пересчётом сундуков с медяками и серебрушками. Зато жизнью не рискует и инвалидом не станет. Спроси любую мать, какую работу она предпочтёт своему сыну, и она ответит: чтобы в тепле и при деньгах.
Казначей располагался в комнатушке и выдавал монеты только сквозь зарешеченное окошко. Случись налёт «лихих людей» — он в ней запросто отсидится, пока подмога не придёт: его дверь, обитая железом, изнутри запиралась на пудовый засов. Странная работа: вроде ты вольный человек, а целый день сидишь за чугунной решёткой и каменными стенами.
Я просунул в оконце вторую бумагу и свой заплечный мешок:
— Давай, отсыпай лопатой. Да возьми поширше.
— Тут конкретная сумма указана, я не могу выдать больше, чем положено, — сварливым голосом отозвался счетовод, за прошедшие годы напрочь растерявший чувство юмора.
Он сидел и звякал монетами, а я — скучал. Эта подвальная крыса (казна хранилась ниже уровня земли) даже не спросил, в какую такую меня отправляют дорогу: ведь не зарплату же я получал. Ну и чёрт с ним, — не больно-то и хотелось с ним общаться…
В эту ночь я переночевал у Хельки. Я когда-то очень давно с ней, того, «дружил», и не только сейчас, когда она стала мамашей…
У неё в избе жили двое её детишек, мирно спящих себе по кроваткам, а я даже не знал: был ли у неё когда-нибудь муж, или все её дети — прижитые блудом? Не знал, и даже не спросил. Не хотелось мне прикипать к ней душой: прошла былая юношеская страсть, и разговоры с ней как-то не клеились. У неё — свои проблемы: нет мужика в доме, а постоянно нужно что-то чинить, большие цены, малая зарплата и вечно голодные сорванцы, а у меня — свои: сходил на войну, растерял всё, что имел, и ничего не заработал, — кроме ушибов. Вот и в тот день (вернее, ночь) ни слова я ей не сказал, что меня отправляют куда-то, но она как нутром почувствовала и всё пыталась выяснить, что же происходит.
А я и сам ничего не знал. В войну я не верил: думал, что возврат нихельской армии на зимние квартиры наши паникёры приняли за изменение её военных планов, или решили на всякий случай перестраховаться. Если наша армия не стала бить в спину Нихелии, когда она стояла против Божегории, и даже наши наёмники беспрепятственно отправились на, казалось, неизбежную войну между этими странами, то сейчас-то, имея моё донесение о новом оружии, куда рваться-то, да ещё и на близкую зиму глядя?
Постой-постой, а что же это такое получается, а? Наши наёмники, выходит, оказались вдали от родины, и помочь ей никак не смогут: не успеют. Более того: Нихелии ничего не стоит захватить их в плен, на своей-то земле. Те, кто ушёл в Божегорию, — тем более помочь нам не смогут, но уже по географическим причинам. Наша армия сильно пострадала от недавних войн с другими соседями, из-за чего женский труд начал кое-где вытеснять исконно мужской. (Ещё пара таких войн — и у нас бабы станут работать дворниками, парикмахерами, писарями и казначеями. На почте вон уже некоторые работают, однако.) Если по нашей армии долбануть сейчас чудо-оружием, то нам тогда совсем кранты, наверное. Хоть у нас с Нихелией и мир, и выгодная торговля, но ведь у неё есть давнишние претензии на некоторые наши земли, где, кстати, есть, в том числе, и приснопамятный замок, давний хозяин которого являлся другом детства деда нынешнего нашего короля. Может быть, это и правда были когда-то нихельские земли, — как знать?
