Там Рейн приспустил маску и сделал глубокий вдох. Пахло влажной землей и сладкими цветами, и после сотен ароматов разных парфюмов, перебиваемых вином, шампанским и табаком, казалось, нет ничего свежее их. Сад потихоньку укрывали сумерки, воздух уже холодил кожу. Небо заволокли грозовые облака, и только на горизонте алела нить. Ни приближение ночи, ни предвестье дождя не пугали гуляющие по саду пары и разгоряченную после танцев молодежь.
То ли Эль получила свободу, то ли ее позвали, но она, наконец, присоединилась к ровесникам, хотя интереса к их разговорам на ее лице по-прежнему не было.
Пробравшись по краю сада, Рейн затерялся среди деревьев и разглядел сидящую в беседке компанию. Включая Эль, пятеро были церковниками, двое – инквизиторами. Формы они не надели, но рукава пиджаков украшал символ организации: сокол, сжимающий в когтях змею – хороший ход, чтобы притвориться на вечере гуляками и в то же время показать вышестоящим, что о работе они не забывают.
– Кто бы говорил! – воскликнул рыжеволосый инквизитор. – Кажется, Яр не одобряет ни этого, – послышался звон бутылок, – ни этого. – Одна из девушек игриво хихикнула.
– А ты что, стал знатоком заветов?
– Хватит, от ваших споров сбежать хочется, – в тоне слышался и каприз, и скука одновременно. Выглянув, Рейн увидел, что говорит Эль.
– Ой, а ты что же, опять продолжить свою песню, что мы все одинаковые? – ей ответил женский голос, который картавил.
Рейн сделал для себя первую отметку: между Эль и ровесниками-церковниками действительно не сложилось дружбы. Если она не поддерживала давние споры с инквизиторами, это было, по крайней мере, интересно. И на руку ему – может быть, если поддержать ее или, наоборот, поспорить, чтобы она начала доказывать…
– Конечно, – девушка ответила с легким смешком. – Все мы одинаково… – Она замолчала. Хорошие, плохие, грешные – одинаково что?
– Как это одинаковые? – рассмеялся рыжий инквизитор. – Мы все разные, и в этом наша сила. Инквизиторов называют жесточайшими из ублюдков. Торговцев – жадными обманщиками. Ученых – бессердечными тварями. Судей – продажными шлюхами. Гвардейцев – пьяницами и развратниками. Церковников – лицемерами и тиранами. Вон же сколько различий!
– Заткнись, Миран, – подал голос служитель в строгой черно-белой форме. – Это не смешно.
Звякнули бутылки. Картавая опять подала голос.
– Ты что, считаешь отца лицемером и тираном? Не будешь спорить?
Видимо, пререкания между ней и Эль были делом привычным. Рейн вспомнил Дерита, и это, отозвавшись глухой болью в кулаках, потянул за собой цепочку воспоминаний: упавший Оксандр, мальчик на коленях перед Черным домом, плети и боль, одиночество…
– Спорить – от демона, – голос дочери Нола не подразумевал сомнений, но практик уже был готов поставить, что это только отговорка.
– Именем Яра прошу, хватит! – воскликнула третья девушка. – Хотя бы сейчас не спорьте. И нам лучше пойти в зал. Становится холодно.
– Тогда скажи это прямо: ты считаешь инквизиторов и церковников равными друг другу? – Униматься картавая не хотела, и воспоминания о детстве стали еще сильнее.
– Мы все равны. Но кого-то считают равнее других, это верно.
Второй церковник, который все время сидел со скрещенными руками и постным лицом, хмыкнул:
– Что, и практики?
Рыжий инквизитор засмеялся:
– Так бы даже я не сказал.
Кулаки зачесались. Аст бросил на Рейна предостерегающий взгляд, но тот не собирался покидать укрытия: по-настоящему его сейчас волновали слова только одного человека.
– А они относятся к инквизиции? Отец говорил, что это наемники, которые выполняют грязные поручения.
Церковник в форме поправил Эль с видом знатока:
– Относятся. Их действительно набирают для грязных поручений, но они приносят присягу. Я видел статистику: семьдесят процентов умирают во время выполнения заданий. Но выжившие могут стать старшими инквизиторами.
– Миран, а ты ведь тоже из практиков, верно? – ехидным тоном постнолицый вторил картавой.
Стало мерзко от всего этого. Да, неприязнь друг к другу была воспитана в них с детства, но вот что, неужели им становилось легче от мелких склок?
– Змеям надо выпускать яд, иначе они отравятся сами, – сказал Аст, взирая на компанию с видом неумолимого судьи.
– Нет, – отрезал Миран, рыжий инквизитор.
– Эль, – картавая не сдавалась, – значит, ты можешь поговорить с практиком?
– Что? – удивилась девушка.
– Твои слова, что все мы равны. Ты говоришь с нами – поговори и с практиком. Или кто-то для тебя равнее?
Эль повернулась так, что ее лицо перестало быть видным, а видеть его хотелось: Рейн так и представлял, как она растерянно хлопает глазенками и не знает, что ответить. Девушка, наконец, выдавила, но уже без всякой уверенности:
– Хорошо, я поговорю.
– Пригласи на прогулку, – картавая рассмеялась.
– Хорошо, – Эль вернула в голос решительность, приосанилась – ну точно нахохлившийся воробей.
Церковник в форме строго начал:
– Эль, твой отец не одобрит. Не надо таких глупых споров. Это… – он замолчал, едва картавая посмотрела на него, поджав губы, и продолжил совсем уж робко: – Это опасно. Инквизиторы приводят их, чтобы подразнить нас. Все практики со дна, они могут… Опорочить девушку.
Рейн поднял средний палец. И плевать, что не видят. Услышанное подтверждало единственную мысль, которая крепла год от году: лучше одному, чем с такими.
Эль ответила тоном, не терпящим возражения.
– Если вы не верите, что я действительно так думаю, я докажу. – Повернувшись к картавой, она упрямо задрала подбородок. – Я поговорю и приглашу. Что-нибудь еще?
Та покачала головой. Эль попятилась, затем направилась к дому, странно держась боком.
– Вот дура, – бросила картавая.
Поправив маску, Рейн кинулся в особняк Я-Эльмона. Он должен стать первым практиком на пути спорщицы.
– А ты умеешь разговаривать с такими девушками? – Аст добродушно рассмеялся над ним.
Эль осмотрелась в гостиной: сплошь главы Инквизиции и Церкви – и направилась в танцевальный зал, практик скользнул за ней следом.
Только отзвучал мотив, и пары разбрелись по сторонам. Рейн проследил за взглядом Эль и увидел Анрейка, который проводил свою партнершу до скамьи для отдыха и, галантно поклонившись, оставил ее. Парень говорил, что они знакомы с детства. Нет уж, такого шанса ему не достанется.
Едва Эль шагнула вперед, Рейн скользнул между парами и подскочил к девушке.
– Ой! – воскликнула она, отшатнувшись от него.
– Кира, извините мою неловкость, – ноториэс поклонился.
– Каков угодник! – Аст снова рассмеялся, Рейн дернул плечом. Он знал, что этот смех от смущения, которое чувствовал он сам.
– Что вы, это я торопилась и разучилась смотреть по сторонам. – Эль очаровательно улыбнулась.
Рейн заметил, что ее волосы отдают в рыжину, а вокруг зрачков мелькают золотые искры. Она была красивой и ухоженной, как полагалось дочери главы церкви, но от Нола Я-Эльмона в ней не было ничего, не походила она и на мать, портрет которой Рейн приметил в гостиной.
– Куда вы торопились, кира? Могу я проводить вас? – он галантно подал руку.
Эль потянулась в ответ, но пальцы у нее дрожали. Попалась, птичка. Рейн сжал мягкую ладошку и почувствовал отвращение. На словах каждый говорил о равенстве. Могла ли она заговорить с ним без всякого спора? Едва ли.
Девушка посмотрела куда-то за спину Рейна. Он обернулся. В зале появились картавая и постнолицый. Практик повторил:
– Могу я проводить вас?
– Здесь так душно, проводите меня до сада, кир, пожалуйста.
Они миновали гостиную, вышли. Эль странно держалась и все время поворачивалась боком. На улице Рейн поклонился еще раз:
– Я оставлю вас, кира. Хорошего вечера.
– Подождите, кир! – взмолилась Эль, протянула руку и тут же отдернула ее.
Рейн улыбнулся, словно сытый кот. Люди всегда делали шаг навстречу, стоило самому отступить. Аст вздохнул и медленно провел рукой по волосам.