Сокровище уже рядом. Он доберется до него любой ценой.

Забравшись на табурет у шкафа, Рейн потянулся наверх. До заветной вазочки с конфетами: яркими, в разноцветной обертке – не хватало четырех сантиметров, трех… Ну же! Он подпрыгнул, задел вазочку, и та со звоном упала.

Из гостиной донесся мамин вздох и служанкино причитание, торопливые шаги. Рейн отскочил в сторону и убрал руки за спину, затем скакнул назад, дернул табурет к окну и снова встал в центр кухни.

Мама и служанка прибежали одновременно.

– Ох, Рейн! – запричитала старая Агна. – Ты не поранился? – Она неуклюже присела, хрустнув коленями, и осмотрела руки мальчика.

Мама заговорила строже:

– Ты хотел взять конфеты без спроса?

– Нет! – Рейн замотал головой. – Подул сильный ветер, и все само упало! – он выдернул руки из морщинистых ладоней Агны и, шагнув к матери, улыбнулся ей честнейшей из улыбок. – Окно открыто, дует. – Он указал на белые занавески, но ветер, предатель, даже не шевелил их.

– Дует, конечно, – заворчала Агна. – Может, «ветер» еще весь дом вверх дном перевернет?

– Рейн, Церковь учит нас смирению, конфеты – только…

Мигом перестав слушать, мальчик уставился на дверной проем: там встал незнакомец. Он был высок – даже выше отца, наверное, и худ, точно его совсем не кормили. Черные волосы вились и ниспадали на плечи; серыми глазами он настороженно зыркал по сторонам.

Это случилось. Отец наставлял Рейна каждый день, учение Церкви крепко въелось в голову и переплелось с нервами, и одного вида чужака оказалось достаточно, чтобы понять: его демон здесь. Он согрешил, и теперь проклятый голос будет следовать за ним всюду, заманивая во тьму.

– Рейн, кто там? – мама спросила неожиданно тихо. Она встала так, чтобы сын не видел фигуры в проеме, но демон обошел кухню и остановился за его спиной.

– Это он. – Рейн посмотрел назад. – Он похож на меня.

Все твердили: отец или мать, друг, незнакомец, ты сам – какой бы образ ни принял демон, доверять ему нельзя. Голос его – яд, взгляд – ложь, движения – обман. Хотя настороженность прошла, демон перестал высоко поднимать плечи и выглядел… обычным. Заметив разглядывания, тот провел рукой по волосам и улыбнулся: как-то совсем робко и криво, словно делал это впервые в жизни.

Агна всплеснула руками:

– Так рано! Ему же всего пять!

Мама шагнула к ней и заговорила еще тише, с угрозой:

– Ты ничего не слышала. Этого не было. А теперь уходи. Ты весь день работала в саду, – таким тоном она говорила впервые, и оттого стало страшно. Но он же не виноват! Демон сам явился. Они ко всем приходили.

– Да, кира Л-Кайран. – Агна поклонилась и выскользнула из кухни с поразительной для ее грузной фигуры скоростью.

Мама присела перед Рейном, положив руки ему на плечи.

– Послушай меня, – она говорила тихо и вкрадчиво. – Ты знаешь, что демон есть у каждого. Он появляется, когда мы совершаем первый плохой поступок. Ты мне соврал, и твой демон встал рядом.

Рейн осторожно кивнул. Он чувствовал, что нужно оправдать себя. Такого никогда не было и не будет больше, точно! И конфеты он не хотел брать на самом деле. А чего они там стояли, это же его любимые!

– …Он последует за тобой куда угодно, словно вы связаны нитью, он будет шептать на ухо, чтобы ты соврал, нагрубил, ударил. Не слушай его. – Мама вздохнула и поднялась: – Не дай своему демону оказаться сильнее, борись с ним. Будь хорошим человеком, Рейн, и ты оставишь свой след подобно великому Яру.

Мать сложила ладони вместе, затем кончиками пальцев дотронулась до лба – этот молитвенный жест Рейн видел десяток раз на дню.

– Слушай старших и делай все, что они тебе говорят. Ты научишься усмирять своего демона, как мы.

– Он не кажется плохим, – возразил Рейн и отвел взгляд, уже зная, что мама не поймет.

– Не смей так говорить! Закрывай глаза, затыкай уши, но не смотри на него и не слушай. Ты должен быть примером для своего брата. И не говори отцу. Ты понимаешь меня, Рейн?

Мальчик покраснел. Он понимал. Демоны обычно приходили позднее. Если о том, что сын главы церкви увидел своего так рано, узнают, это ударит по отцу. Но он же правда не хотел!

Рейн обнял маму, она прижала его к себе и шепнула на ухо:

– Будь хорошим человеком, Рейн.

«Аст», – подумал он. Если им суждено провести рядом жизнь, пусть хоть у демона будет имя. Еще раз обойдя кухню, тот улыбнулся уже увереннее.

***

– Я не пойду! – Рейн накрылся одеялом с головой.

Ему было двенадцать, и все, о чем он мечтал – это поскорее окончить школу. Или чтобы она сгорела. Так было бы даже лучше.

– Ах ты ленивый мальчишка! – закричала Агна, сдергивая тонкое одеяло. Рейна обдало волной холода, он съежился, затем вскочил с кровати.

– Не пойду я, – это было сказано уже для острастки. Пойдет, конечно, куда он денется.

Зябко ежась, Рейн схватил со стула кофту. Отец говорил, холод воспитывает дух, поэтому в комнате редко топили.

– Это все происки твоего демона, – проворчала Агна, тыкая в сторону письменного стола, словно могла видеть чужих демонов и знала, где Аст. – Сколько раз тебе говорили, что нельзя его слушать? Это он заставляет лениться.

– Я не ленюсь, – проворчал Рейн.

– Почему тогда не хочешь идти в школу? – старуха с сомнением посмотрела на мальчика.

Рейн немного постоял, раздумывая, можно ли доверять ей, и признался:

– Мне не нравятся другие ученики. Они считают себя умнее и благороднее, хотя это не так!

Агна задумчиво поджала губы. Служанка молчала, пока он натягивал школьную форму, и только после ответила:

– Они завидуют, а это от демона. Твой отец – глава Восточной Церкви, и ты пойдешь по его стопам. Не слушай никого, только свое сердце. Это самый надежный компас.

Аст закивал, Рейн отвернулся от него. Отец не раз преподавал ему урок смирения, который всегда давался через боль. Не слушать – никогда, ни за что, никак. Смолчать. Пусть другие кричат – это их грех, он должен быть выше.

– Да, это от демона, – эхом откликнулся Рейн и вышел из комнаты.

В столовой он медленно съел кашу, размазывая ее по тарелке так, чтобы Агна поверила, что съедено больше половины, затем собрал вещи и отправился в школу.

Рейн обернулся через десяток метров: это стало ежедневным ритуалом – еще одной отсрочкой перед неизбежным.

Пожалуй, единственное, что ему нравилось в доме – это остроугольная крыша, выложенная красной черепицей. Все остальное казалось слишком маленьким, слишком серым, усталым – ну да, семье церковников надо своим примером показывать, что такое смирение.

Распахнулось кухонное окно, из него с угрожающим видом высунулась Агна. Отвернувшись, мальчик поплелся в школу.

Все вокруг было таким идеальным: каждый цветник и ограда, дорога, сладость ароматов зелени, и семейный особняк казался уродливым шрамом на красивом теле. Остальные дома были настоящими громадами в окружении садов, жить в которых могли лишь избранные. Выбора района смирение отца не коснулось: так он доказывал, что может позволить себе любую жизнь, но выбирает умеренность.

Школа показалась через пятнадцать минут. Главный корпус соединялся с другими зданиями галереями, и оно напоминало паука, который раскинул лапы во все стороны. Камень сиял белизной. Рейн скривился. Уж кому-кому, а ему было хорошо известно, сколько сил – сил самих учеников – ежегодно уходило на то, чтобы сохранить почти ослепляющую белизну стен.

До звонка оставалось три минуты и Рейн, покрепче ухватив сумку с учебниками, побежал в класс. Каждая секунда опоздания стоила наказания.

Как и любого юношу из великого или благородного рода, в десять лет его зачислили в школу. Отец твердил, что эта – лучшая в Кирии. Ее закончили он, дед, прадед… Только вот традиция не учла, что церковников в школе не жаловали.