– Это во мне армянская кровь прадедушки говорит! – улыбнулась в ответ Софи.

– Сколько тебе лет, дочка?

– Э-э… Двадцать шесть будет, – смутилась Софи, не привыкшая в Москве к таким прямым вопросам.

– Мужа тебе родители ищут? Пора уже, дорогая. Помоги тебе Богиня-Матерь! Чтобы муж хороший был и детки здоровые. Убереги покровительница от таких несчастий, как у моей Амриты… Я тебе вот что скажу. Родители тебе жениха найдут, это наверняка. Или сама себе найдёшь, не знаю, как у вас там принято в ваших странах. Любить он тебя будет сильно, по теплу в твоих глазах вижу – мужу тебя будет за что ценить. Но и ты полюби себя сама! Во-первых, посмотри, какая худая! Я тобой займусь, а ты потом продолжай обязательно у себя дома: когда чапати ешь – щедро поливай маслом гхи, молоко пей хорошее домашнее, рису на обед побольше, а в сезон – свежих манго. Во-вторых, что ты всё в чёрном да в сером, как сектант? Сколько красивых цветов на свете: розовый, жёлтый, красный – обязательно! Пойдём с нами с Амритой на базар – хочу её встряхнуть, и тебе заодно что-нибудь поярче выберем. Купим Амрите сари, а тебе – курту и шальвары: ты у нас пока незамужняя, сари тебе не впрок. Украшать ты себя, смотрю, не любишь. Серёжек не видно почти. Твой браслет – железка с кубиком… Не знаю, дочка… Мы тут тоже не в изоляции, всё понимаем – видела я у итальянки журналы, всё знаю про моду. Но разве когда было плохо девушке, если камешков блестящих побольше, браслетов цветных добавить, заколок с птицами? И нос проколоть, колечко вставить нужно обязательно – очень это красиво!

Софи любила минимализм и качество. У нее было немного вещей, они были простыми, но всегда из натуральных материалов, отлично сочетались и были ей по душе. Она лично считала себя стильной и элегантной в простоте. Но, может быть, мама Амрита права – и она немного скучна и предсказуема в своих образах?

– В-третьих, ты молодец – училась, работаешь, девушка разумная. Но очень уж серьёзная! Ты меньше думай, дочка, меньше! А больше чувствуй! Этому у вас в институтах не учат, много я таких, как ты, видала…

– Мате-джи, ну пожалуйста, хватит! Ты совсем смутила Софи! Она же не индианка, у них не принято в личное лезть, даже когда люди годами друг друга знают. А тебя она видит второй раз в жизни. Ну какой у неё в России сезон манго, и чапати они не едят, а с кольцом в носу её в офис не пустят… Пойдём, Софи, Майя просила показать тебе Кхаджурахо, – у двери в свою комнату стоял улыбающийся Акас в серых шортах и белой футболке – прямо в тон Софи. Вчерашнюю замкнутость на лице сменило доброжелательное расположение.

– Давно слушаешь? – спросила покрасневшая Софи.

– Достаточно. Я хотел сразу остановить маму, но было очень интересно. Судя по вчерашнему разговору о тяготах жизни, я думал, тебе двадцать два, а не двадцать шесть! – довольный своим остроумием Акас дружелюбно улыбнулся и шутливо распахнул перед Софи дверцу машины.

Субдивизиональный офицер, полицейский инспектор Маниш Парияр запер дверь на ключ. У него было всего две минуты. За двадцать лет карьеры Манишу ни разу не было так жутко. Ни в тот раз, когда они втроём арестовали банду грабителей, беспокоящих жителей в охоте за золотом. Ни когда Абхи пырнул болтливого Манну ножом и тот истёк кровью у него на руках, так как доктор закрыл маленький старый госпиталь на ключ, отправившись на долгий обед. Ни когда мужчины из Старой деревни почти до смерти избили палками Кульдипа, назойливо преследовавшего старшеклассниц. Всё это были привычные криминальные события индийской глуши, развеивающие жаркую скуку. Но с момента пропажи первого ребёнка Маниш потерял семь килограмм и почти не спал. Никто никогда не догадался бы об этом, глядя на инспектора, вызывающего страх и уважение у всего округа. Но в душе он считал себя неудачником, который не справился с работой и подвёл людей, начальство, себя и свою семью. Инспектор и старшие коллеги из районного центра сделали всё, что только представляли возможным. Всё, чему их учили и что он – активный, любящий свою работу полицейский, сам отец семилетней Пунам – вычитал в книгах. Конечно, они ограничены в технических средствах. Не всё из книг применимо в жарком отдалённом регионе Индии. Но у них есть свой метод расследования. Разговоры. В Индии много людей. Они повсюду. И ни один секрет не может существовать в местной деревне больше двух дней. Что бы ни происходило – кто-то обязательно что-то видел или знает. А здесь такой печальный случай, все хотят помочь, и никто не может даже предположить, где искать. Только какие-то туманные намёки на тяжёлую энергию. Конечно, инспектор не отбросил и эти скудные и сомнительные сведения. Прошёл по храмам, поговорил со жрецами, сходил к учителям школ йоги. Маниш вспомнил сумрачный день в начале марта. Как он поднимался в горы рано утром, пока все ещё спали. Вспомнил спокойную, практически неподвижную сухощавую фигуру в глубине небольшой пещеры. Он не отказался и от этого следа. Как бы ни было ему тяжело. Полицейский достал из ящика стола небольшую яркую картинку с изображением старика с покрытой платком головой и молитвенно сложил трясущиеся руки. Его покровитель, святой Ширди Сай-Баба, всегда придавал ему сил.

– Сэр, машина готова, мы можем выезжать, – раздался в дверь стук молодого ответственного офицера Сороба, тоже тяжело переживающего происшествия последних месяцев. Инспектор Маниш сел в машину спокойным и готовым. Как всегда.

Место нахождения тела девочки было видно издалека: вокруг толпилась добрая сотня людей и с разных сторон продолжали приближаться машины, мотоциклы, велосипеды. Привычная картина – так местные жители реагируют на любое серьёзное событие. Два десятка полицейских с бамбуковыми палками быстро навели порядок, расчистили склон и перекрыли подходы к холму. Инспектор посмотрел на стоящую у полицейской машины индианку с закрытым кончиком сари лицом, прижимающую к себе восьмилетнюю девочку с двумя косичками, и начал подъём. Ориентироваться было просто – по виднеющейся наверху белой рубашке местного врача, единственного, кому разрешили остаться рядом с телом до прибытия экспертов из Чаттарпура.

– Рассказывай, Пратап-джи, – без приветствия обратился к местному врачу и своему другу инспектор, завязывая лицо платком – тяжёлый запах ударял в ноздри за несколько метров.

– Ну я не профессионал, но даже я могу сказать самое основное: умер ребёнок примерно два дня назад. Конечно, если бы деревенская девочка Рита рассказала о находке сразу, было бы легче. Бети Рита увидела тело вчера днём и испытала шок. Она пряталась под одеялом и почти не разговаривала. Сегодня утром родители поняли, что дело серьёзно, и вызвали меня… Никаких следов насилия на теле Самиты нет… В смысле помимо убийства, – поправился врач. – Обращались с ней хорошо: она не выглядит измождённой, не похоже, чтобы голодала. На руках… – доктор поднял маленькую ручку, и несколько тонких браслетов, усыпанных синими камешками, скатились к локтю, – и ногах нет следов верёвок или чего-то подобного. Самое обычное отличное состояние маленькой девочки. За исключением того, что она убита ударом ножа в сердце. Довольно узкого ножа, на первый взгляд, самого обычного – такой может быть на любой кухне.

– А, вот ещё что… – доктор Пратап приподнял кофточку с рыбками, и инспектор увидел на тёмной коже прямо на уровне солнечного сплетения маленькую татуировку танцующего человечка. – Интересно, давно у неё эта штука?

Акас остановил машину у огромного бетонированного колодца напротив маленького пустующего храма какого-то гуру, спрятавшегося среди разросшихся баньяновых деревьев. Кхаджурахо остался позади. Они были среди сельскохозяйственных полей. «Фермы», как уверенно называл их Акас, представляли собой куски земли, иногда окружённые колючей изгородью, иногда – узкой канавой, а иногда просто разграниченные колышками. «Где чьё поле, все и так знают, а воровать у нас не принято». На фермах не было построек, не было животных, не было огородов. Лишь сплошной ковёр пшеницы, горчицы, перечной мяты или тростникового сахара. Иногда в центре поля попадались маленькие хижины из ветвей или глины, а то и просто навесы: здесь жили работники, присматривающие за урожаем и занимающиеся поливом.