– Она самая. В какое неловкое положение эта дама поставила и меня, и всю Россию! – На лице государя было написано страдание. – Я, Аполлинарий Николаевич, даже не знаю, каким образом сюда письмо доставлено. Эту жалкую эпистолу я мог бы бросить в камин и навсегда забыть о ней. Но… судя по некоторым признакам, письмо уже известно союзникам. И боюсь, оно им очень не понравилось.

Соколов выждал, не добавит ли еще чего государь, и лишь после долгой паузы почтительно, но твердо произнес:

– Мы, государь, понимаем, что германцы могли намеренно допустить утечку информации. С их стороны это подлость.

Государь в знак согласия наклонил голову:

– Когда грохочут пушки, о нравственности часто забывают.

Соколов продолжал:

– Позвольте, ваше величество, сказать правду, которую повторяют не только в великосветских салонах, но и во всех нищенских углах. Эти, с позволения сказать, союзники видят в русском солдате всего лишь пушечное мясо. Союзники жаждут ослабить Россию, именно они спровоцировали Турцию на войну с нами. Франция выклянчила нашу помощь – поход в глубь Германии, дабы им во Фландрии было легче. И это стоило жизни десяткам тысяч русских солдат.

Государь слабо возразил:

– Это все не так просто…

Соколов, малость забываясь, с неуместным в данной обстановке жаром продолжал:

– Простите, государь, но истина лежит на поверхности. Наши войска оттягивают на себя германцев, а французы в это время приращивают свои колониальные владения в Сирии и Киликии. – Голос Соколова звучал твердо. – Англия с конца прошлого года главные силы бросила на захват территорий в восточной части Средиземноморья, в Египте, Ираке, Аравии, Месопотамии. И автором многих пагубных идей называют нынешнего главнокомандующего великого князя Николая Николаевича.

Государь укоризненно покачал головой:

– Вы, Аполлинарий Николаевич, судите не совсем правильно. Союзники оттянули значительные силы противника. К тому же не далее как двенадцатого марта Англия заверила меня, что уступит России столь необходимые ей Константинополь и проливы в Дарданеллах.

Соколов несколько смягчил тон, но твердо сказал:

– Однако, государь, союзники вслед за этим заявлением развили такую военную активность в Дарданеллах, что это невольно вызывает сомнение в искренности их заявления. И потом, если союзники все-таки овладеют Константинополем и проливами, разве они будут считаться со своим обещанием «уступок»?

Государь долго молча размышлял. Наконец он медленно произнес:

– Я знаком с подобной точкой зрения. В частности, шведская газета «Свенска тагеблад» сообщает о франко-английском соглашении против России. Но ведь это может быть дезинформацией, вражескими происками…

Государь не стал говорить, что только сегодня утром от очень надежного информатора получил сведения: «Англия твердо решила не отдавать России Дарданеллы и оставить за собой Константинополь».

Соколов промолчал.

Государь прошелся по кабинету, поднял на собеседника синие глаза, твердо произнес:

– Но есть главное – слово чести. Мы до конца будем свято соблюдать наши союзнические обязательства.

Соколов не удержался, вставил:

– Если бы союзники были столь благородны, как вы, ваше величество!

Государь решительно сказал:

– Об этом хватит! Я хочу, Аполлинарий Николаевич, чтобы вы осуществили важное для России и лично для меня предприятие.

Соколов вскочил с кресла, щелкнул каблуками:

– Ваше величество, я готов!

Государь прошелся по кабинету. Он поправил большую карту Европы, лежавшую на столе. Кивком головы пригласил:

– Садитесь в кресло, Аполлинарий Николаевич!

Глядя прямо в дышавшее мужеством лицо Соколова, продолжал:

– Я долго думал, прежде чем просить вас, Аполлинарий Николаевич, сделать для нашего Отечества и для меня лично крайне важное дело. Не скрою, граф, дело очень щекотливое и крайне опасное. – Помолчал, нервно хрустнул пальцами. – Разумеется, эту изменницу и наших врагов, стоящих за ее спиной, я не удостою ответом. Но уверен, что Васильчикова не успокоится и в дальнейшем будет засыпать меня – и не только меня! – подобными провокационными эпистолами. Я должен заставить ее замолчать. Вот для этого дела, Аполлинарий Николаевич, вы мне нужны.

Соколов легко, словно речь шла о том, чтобы на клумбе выдрать сорняк, произнес:

– Мой государь, я знаком с этой дамой. Неоднократно встречался с ней на разных раутах. Однажды танцевал с ней на приеме в Зимнем дворце, который устраивали вы, государь, по случаю Рождества 1909 года. Тогда фрейлина производила очень милое впечатление. Но теперь это враг. Я готов. Менее чем через две недели ее голова будет лежать на этом столе.

Государь с ужасом уставился на Соколова:

– Что?! Как вы можете, граф? Это все-таки дама, фрейлина…

Соколов жестко произнес:

– Это враг. У врагов нет ни пола, ни национальности. Хорошо, государь, научите, как я должен обезвредить эту ядовитую змею, извините, фрейлину?

– Вы должны встретиться с Васильчиковой и объяснить ошибочность ее позиции. И пусть она знает о нашей непреклонности: мы союзников никогда не предадим. И еще напомните, Аполлинарий Николаевич, что она – русская княгиня. Я понимаю, что немцы оказывают на нее давление, может быть, угрожают. Но она обязана проявить характер. И лучше всего, если вернется в Россию.

Соколов с горечью подумал: «Сколько наивности в этих словах! Эта тетя, если я не понравлюсь ей, сдаст меня австрийским или германским властям, которые поставят меня как шпиона к стенке. Зато фрейлина будет с чистой совестью продолжать свою гнусную деятельность». Но вслух произнес:

– Государь, я готов выполнить любой ваш приказ.

– Спасибо, Аполлинарий Николаевич! Я не сомневался в вашей верности. Вы можете вернуться в Москву. В ближайшие дни вас отыщут из контрразведки, разработают маршрут проникновения в Нижнюю Австрию, снабдят кронами, подготовят документы и все необходимое… – Государь положил руку на плечо Соколова, и кончики пальцев его чуть подрагивали. Он долго молчал и наконец глухим, севшим голосом произнес: – Вы были наедине с Александрой Федоровной?

– Так точно, вместе ехали в авто!

– Граф, что она сказала вам?

Соколов вздернул подбородок и решительно произнес:

– Государь, вы первым станете презирать меня, если я вам начну доносить содержание приватных бесед с императрицей.

Государь опустил задумчиво голову, подошел к окну, долго глядел на закатный, весь в легких пурпуровых облачках небосвод. Наконец негромко произнес:

– Я знаю, что сказала вам императрица. И она не права.

– Чужая воля мной не руководит. Государь, я говорил вам только то, что думаю сам.

– Да, я уверен, что это так. Скажу больше: письмо изменницы Васильчиковой передала мне императрица. Кстати, я даже не знаю, какими путями оно дошло до нее. Уверен, императрицей движут добрые помыслы. Но она не знает обстановки в нынешней России. Заключение сепаратного договора вызовет бурное возмущение общества, прямую угрозу династии. Я не цепляюсь за власть. – Государь пристально посмотрел на Соколова, словно в этом сильном и цельном человеке хотел найти сочувствие и поддержку. – Я приму все, что будет благом для России. Но кто нынче может управлять империей?

Соколов почтительно молчал.

Государь продолжал тихим, хорошо слышимым голосом:

– К тому же я не желаю быть бесчестным в глазах союзников. И я очень вас прошу…

Вдруг в этот момент под высокими дворцовыми сводами прокатился счастливо-радостный крик:

– Дядя Соколов! Ура!

Облаченный в черкеску, в папахе, с кинжальчиком в серебряных ножнах, похожий на красивую игрушку, с распростертыми объятиями несся наследник.

Соколов подхватил своего юного друга, легко подбросил вверх, нежно прижал к груди:

– Я очень скучал без вас, Алексей Николаевич!

– И я! Зато теперь у меня есть набор маленьких гирь, мне папа на Благовещение Пресвятой Богородицы подарил. – С обидой в голосе: – Я желаю упражняться, а доктора почему-то запрещают. – Подышал в ухо, пооткровенничал: – Я все равно упражняюсь. Делаю, как вы учили. Пощупайте, какие у меня мускулы!