Распутин вытаращился на женщину, огласил округу воплем:

– Нечаянная радость! Сама Зинуля Дитрих в облике Венеры!

Соколов галантно заметил:

– Мадам, земля еще сырая. Не простудите ноги, прошу вас.

Распутин заливался смехом:

– Раньше – о-хо-хо! – в парках статуи располагали, а теперь заместо их голые бабы во всей красоте натуры! Э-хе-хе! А ты, Зинка, хорошенькая, в кабинете «Яра» не разглядел тебя толком. Ну, пойдем в избу, я тебя, сердечную, погрею. А куда спряталась Эмилька?

Зинаида, храня молчание и гордо вздернув подбородок, не разбирая дороги, узкими ступнями зачавкала по жирной земле – направилась к дому.

Рядом, с вожделением разглядывая ее прелести, шагал замечательный женолюб Григорий Ефимович. Он радостно улыбался предстоящему развлечению.

Взгляд Соколова упал на сруб колодца. Он подумал: «Любопытно, почему полковник Гершау перестал брать тут воду, да еще старательно крышку замкнул на ключ?»

Обхватив ручищей амбарный замок, Соколов без особых усилий выдрал его вместе с петлями. Откинул крышку – и в нос ударило чем-то гнусным, разлагающимся.

Преодолевая отвращение, наклонился, внимательно вглядываясь в сумрачную глубину.

Косой солнечный луч, отраженный от стенки сруба, открыл страшную картину. На поверхности воды, раскинув руки, плавало спиной вверх человеческое тело. Длинные волосы неестественно аккуратно, веером расходились от головы.

Соколов выпрямился, сделал шаг-другой в сторону и произнес:

– Увы, в тайне сохранить наш визит не получится! Надо вызывать полицию.

Вскоре прибыли полицейские, фотограф фон Менгден и судебный эксперт маститый Павловский, за коренастую фигуру прозванный Комодом.

У ворот уже галдела толпа любопытных. Соколов поставил городового, приказал:

– Никого не впускать!

Толпа все более напирала. Городовой, получивший на Пасху за выслугу лет прибавку жалованья, сознавал себя величиной серьезной. Он строго говорил:

– Осади назад! Не наваливайте, архаровцы, не театр тут. Куда, спрашиваю, прешь? А то, любезный, сей миг скручу тебе лопатки назад и в часть этапом отправлю…

Вызванный по телефону Мартынов где-то задерживался.

Двери дома не открывались. Там, видимо, Распутин весьма нескучно проводил время с Зинаидой.

Соколов с тревогой подумал: «Приедет Мартынов и, ссылаясь на букву закона, отпустит на все четыре стороны Зинаиду. Пока начальник охранки не приперся, приму свои меры: отправлю ее в тюрьму, а вечером сам допрошу».

Соколов подергал дверь – закрыта изнутри, постучал – услыхал недовольный голос Распутина:

– Чего тебе?

– Открывай, Григорий! Мне Зинаида нужна.

Дверь тут же распахнулась, на пороге стоял широко улыбающийся, весь встрепанный Распутин. На его крупном, мускулистом и сильно заросшем волосом теле было натянуто лишь исподнее. Он хохотнул:

– Хо, граф, тебе тоже приспичило? Заходи, лишним не будешь…

– Где Зинаида?

– А где ей быть? В спаленке, тебя, друга сердечного, дожидается. Баба не лужа, всем хватит напиться.

Соколов вошел в спальню. Зинаида, слыхавшая разговор мужчин, лежала ничком раздетой поверх шелкового одеяла. Увидав красавца графа, перевернулась на спину, завела руки вверх и сладко потянулась. Промурлыкала:

– Где ж ты ходишь, мой граф желанный? Я тебя совсем заждалась, Аполлоша…

Соколов сказал:

– Мадам, срочно одевайтесь.

– И не подумаю! – Она перекатилась на живот.

Соколов вплотную подошел к прелестнице, больно хлопнул ладонью по розовой ягодице, заорал:

– Одевайся! Толпа штурмует ворота. Жаждут тебя, как германскую шпионку, порвать – в клочки!

Зинаида резво вскочила, стала метаться по спальне:

– Где панталоны? Где мой лиф? Ах, тут, под кроватью! Граф, не бросайте меня, умоляю. Мы вместе уедем, правда?

Григорий отправился к буфету, отыскал бутылку моэта. Отбил сургуч, с шумом вылетела пробка. Старец пил шампанское прямо из горлышка, и капельки струились по его нерасчесанной, с легкой серебристой сединой бороде.

Зинаида с непостижимой скоростью успела не только одеться, но и накрасить глаза и губы и теперь вопросительно смотрела на Соколова.

Тот подозвал полицейского, приказал:

– Отправьте Зинаиду Дитрих в военную тюрьму! Ей там самое лучшее место.

Зинаида крикнула:

– Обманщик! Вам, граф, еще придется отвечать! Самоуправство!

На Зинаиду даже не стали надевать наручники. На глазах обомлевшей толпы ее вывели за ворота и посадили в пролетку.

Распутин вышел во двор, подмигнул арестантке:

– Не грусти, Зинуля, еще свидимся!

Коляска покатила в Лефортово. Задержанную сопровождал лишь ражий полицейский.

Распутин недовольным тоном пробурчал:

– Граф, почто самоуправничаешь? Ее муж заждался, сколько ден не видал…

– Вот я и отправляю Зинаиду в тюрьму, чтобы муж не убил ее от ревности! Может и тебя прихлопнуть, коварного соблазнителя.

Распутин был погружен в глубокую печаль.

Сыщик вернулся к колодцу.

Тем временем полицейские начали обсуждать, каким образом изымать из колодца мертвое тело.

Околоточный надзиратель, крепкий в плечах сорокалетний мужчина, снял форменную шапку из черной мерлушки, низко склонился в колодец, задумчиво загудел:

– Убийство, поди? Может, взять пожарный багор, подцепить за одежду и выволочить?..

Эксперт Павловский решительно заявил:

– Категорически протестую – багор нанесет телу повреждения! Не собаку – человека достаем.

– Не, багром не вытащить, труп разбухший, тяжелый, одежда будет сползать! – согласились бывалые полицейские. – Сподручней всего – веревку привязать. Для этого лезть внутрь колодца следует. Только вода холодная, можно сказать, ледяная. Сам окочуришься – в момент. И запах тяжелый, в ноздре аж свербит.

Соколов сказал:

– И все же придется спускаться в колодец. Охотник найдется?

Полицейские, задумчиво потупив взоры в землю, молчали.

Околоточный надзиратель произнес:

– Ваше высокоблагородие, вы прикажите кому из нас, тогда, хочешь не хочешь, лезть придется. А самостоятельно желающих не найдется.

Соколов махнул рукой.

– Чего с вами говорить, коли вы такие робкие – холодной водички испугались! Я сам спущусь, дело куражное. – Повернулся к Распутину: – Григорий Ефимович, ты в доме Гершау уже освоился? Принеси свежую простыню. Приготовили веревку? Дай сюда, сделаю петлю. Отлично!

Соколов снял пальто и шляпу, передал их околоточному. Оставшись в костюме, сделал несколько согревающих движений и лишь затем разделся до исподнего. На груди виднелись следы боевых ранений, а плечо было украшено толстым красным рубцом – след германского штыка.

Полицейские с восторгом глядели на знаменитого сыщика, игравшего горою мышц. Соколов перекинул ноги в колодец и, опираясь на вбитые в стены скобы, начал спускаться. Головы присутствующих, как по команде, отразились на свинцовой поверхности воды. Все с напряженным вниманием следили за гением сыска. Вниз порой срывались щепки, и тогда на поверхности разбегались круги.

Соколов достиг воды. Мертвое тело заколебалось. Сыщик, отстранив труп, осторожно встал на дно. Вода дошла почти до подбородка. Соколов крикнул, и гулкий звук пошел наверх:

– Брр! Не шибко тут жарко. Швыряй конец!

Сверху сбросили толстую веревку с затянутой петлей.

Соколов поймал петлю, продел в нее ноги утопленницы. Крикнул, и гулкий звук полетел к небу:

– Тяни! – и сам стал помогать, приподнимая из воды тело.

Разбухшее тело медленно поползло пятками вверх. Изо рта и с одежды вниз полились тонкие струйки воды.