И лишь большой жилой дом весело смотрел чистыми стеклами, гравиевая дорожка была ухожена, крепкие ворота задвинуты массивным брусом.
Распутин первым добежал до дверей. Крикнул:
– Тут никого нет, замок висячий!
Соколов цыкнул:
– Чего орешь, блаженный? Заглянем в дом, коли пришли.
Сыщик подергал замок и петли. Вытащил уистити – что-то вроде трехлопастной вилки, минуту-другую покрутил – замок был у сыщика в руке.
Они вошли в дом. Тишину нарушало лишь громкое тиканье больших напольных часов, стоявших в гостиной, да сладко мурлыкал жирный кот.
Распутин огляделся:
– Дух жилой, вон посудины винные стоят, а вот и полбутылки кагора… Самый раз, дай-кось освежусь!
– Я тебе освежусь! Поставь на место. Последний раз говорю: не шуми! А то опущу в погреб до пришествия хозяина…
В просторной гостиной все было тщательно прибрано. Персидский шелковый ковер, устилавший пол, тщательно вычищен. В шкафу горкой сияла посуда.
Соколов удивился:
– Гершау какой аккуратный! Не всякие женские руки сумеют такой блеск навести, а к нему служанки убираться сколько дней не ходят!
В кресле-качалке был брошенный плед. На пледе лежал в красном переплете увесистый том. Соколов взял его в руки. Это были роскошно изданные Маврикием Вольфом детские рассказы Чарской.
Сыщик вновь удивился:
– Полковник читает Чарскую? Невероятно! Это ведь для детей и барышень. С кем время проводит наш несчастный полковник, с кем утешается?
Соколов распахнул громадный платяной шкаф. Он был полон женских нарядов.
– Похоже, что Эмилия не бежала… – задумчиво сказал сыщик.
– Почему так думаешь? – удивился Распутин.
– Да потому, что женщина никогда такие роскошные одежды не бросит, с собой возьмет. Надо тщательно дом осмотреть.
– Подымемся на чердак, может, там спряталась?
– На чердак обязательно полюбуемся. – Под Соколовым прогнулись деревянные ступени. – Только для какой надобности на чердачной двери замок висит, а? Очень удивительно! Так делает хозяин, когда не желает, чтобы домашние туда лазили. Стало быть, что-то скрывает от постороннего взгляда.
Распутин вошел в азарт:
– Граф, да оторви ты замок!
– Зачем чужое имущество портить? Мы его нежно – уистити. Вот, милости прошу, Григорий Ефимович, проходи.
* * *
На чердаке царил идеальный порядок, все с немецкой аккуратностью прибрано. В высокое застекленное окно широкой струей лился солнечный свет.
Сыщик внимательно огляделся.
Вдоль крыши стояли старинные сундуки. Соколов стал открывать крышки. Сундуки были набиты старинными французскими книгами в роскошных кожаных переплетах, семейными бумагами, пересыпанной порошком от моли одеждой ушедших эпох – фраками, бальными платьями, роскошными женскими шляпами, шелковыми с рюшками чепцами и прочим, что десятилетиями оседало в каждой приличной семье.
Наметанный взгляд сыщика остановился на странном предмете: чучеле какой-то большой птицы, стоявшей на небольшом шкафу, набитом русскими журналами времен Тургенева и молодого Толстого. Соколов подошел поближе, пригляделся и широко улыбнулся:
– Прекрасная птичка – королевский гриф. Поистине великолепное оперение. Взгляни, Гриша, передняя часть спины и крылья – красновато-белые, а хвост – погребально-черный. Водится в девственных лесах Южной Америки. Питается падалью. Но зачем этот экземпляр залетел на шкаф? И почему чучело любят брать в руки?
Распутин удивился:
– Почему, граф, ты так думаешь – берут в руки?
– На шкафу пыль лежит пластом, а возле птицы отчетливо видны следы пальцев – чучело часто снимают.
– Зачем?
– Это мы сей миг узнаем!
Соколов осторожно поставил птицу на сундук возле окна. Сказал:
– Недавно расследовалось дело о похищении казначеем Московского воспитательного дома Мельницким трехсот тысяч рублей. Начальник сыска Кошко перерыл весь дом казначея – ни-че-го! Встретил Кошко меня, говорит: «Знаю, что казначей – вор, но не могу деньги найти!» – «Сделай повторный обыск!» – «Какой смысл?» – «Прямой! Я с тобой пойду».
Распутин глядел в рот Соколова:
– И что?
– Кошко с радостью согласился. Пришли, хозяин спокойный, как вековой дуб в тихую погоду. Полицейские все переворачивают вверх дном, понятые скучают. Ни-чего-шеньки! А я гляжу – чучело белой цапли в детской комнате стоит. Взял в руки – тяжелое. Кинул взгляд на хозяина – он побледнел, кадык у него по шее носится, как хорек в птичнике. Распорол я шов на брюхе цапли – там деньги кипой, золотые монеты. Вот так-то, святой старец Григорий!
Распутин от удивления разинул розовую пасть:
– Надо же, прохвост лукавый этот казначей! Думаешь, граф, Генрих в этой птице капитал спрятал?
– Сейчас узнаем!
* * *
Соколов внимательно оглядел чучело грифа.
Распутин переживал:
– Деньги, поди, прячет, обалдуй африканский!
Соколов нащупал на брюхе грифа что-то твердое, похожее на небольшую пуговицу. С усилием нажал. Тут же раздался негромкий металлический звук, щелкнула какая-то тайная пружинка, отвалилась металлическая дверца, сверху заделанная перьями. Сыщик запустил внутрь руку.
Распутин вытаращил глаза.
Соколов вытащил бумаги. Разглядел, произнес:
– Шифры. Очень интересно! Так, а что тут?..
– Бинокль, всего-то…
Соколов разглядывал предмет, и впрямь внешне совершенно схожий с полевым биноклем марки «Цейс». Сыщик улыбнулся:
– Это штука хитрая! Это фотографический аппарат.
– Никак, портреты снимать можно? – удивился Распутин.
Соколов невозмутимо ответил:
– И очень хорошие. Не хуже, чем, к примеру, сделал с тебя Феликс Юсупов, когда ты с девицами развлекался. Еще можно фотографировать оборонительные укрепления, военную технику, самолеты – все, что надо разведке.
Распутин покачал головой:
– Неужто Гершау шпион? А я ему протеже оказывал. Сколько же нынче их развелось, лазутчиков, – страсть как много!
– Теперь, Гриша, тебя расстреляют вместе с Генрихом. О, тут, кстати, и порошок для симпатических чернил и куча негативов. Интересная находка! Придется задать хозяину несколько неприятных вопросов… Сегодня я сделаю своему заклятому другу Мартынову настоящий праздник. Большую птицу мы поймали, Гриша.
Распутин взмолился:
– Сдался тебе этот Мартынов! Он тебя, граф, не любит. Давай вначале найдем мою Эмилию! Душа горит, жажду ее, ненаглядную…
Приятный сюрприз
Они спустились вниз, заглянули на кухню, в кладовку. Очередь дошла до спальни. Соколов удивился:
– Во всем доме строгий порядок, а тут…
Распутин всплеснул руками:
– Граф, гляди, на стуле – халат, постель не прибрана.
– И подушек для одного полковника многовато – четыре штуки. А это что? Темный длинный волос. Тэк-с! – Сыщик положил ладонь под подушку, рассмеялся: – Ба, да тут еще тепло от недавно нежившейся персоны. Думаю – женского рода.
Распутин приятно заволновался, выкрикнул:
– Ты где, коварная Эмилия? Вылезай, все равно сейчас найду. – Заглянул под кровать, радостно закричал: – Тут дамские ночные туфли!
Соколов подошел к окну. Шпингалеты были подняты, а рамы лишь прикрыты. Сыщик растворил окно, выглянул наружу. И тут же весело сказал:
– Твоя возлюбленная не выдержала радости свидания и выпрыгнула в окно. Гляди, вот свежие следы пяток. Босой бежала. Услыхала наши голоса и прямо из постели…
Распутин потянул за рукав Соколова:
– Что, в окно сиганула? Пошли скорей в сад, найдем Эмилию.
Они двинулись по влажной черной земле. Под ногами шуршала прошлогодняя листва, хрустели неубранные ветки.
* * *
Через минуту их ждал замечательный сюрприз. Едва они миновали баню, как были поражены удивительным зрелищем: за бревенчатой стеной пряталась… голая женщина. Она стыдливо прикрывала груди, тщетно пытаясь скрыться от посторонних глаз.
