Слушая Люмьера, Аньель почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Я ничего не хочу, – сказал он решительно.

Виктор покачал головой и тяжело вздохнул.

– Ты пойми, что твои бабушка с дедушкой едва не лишились собственного сына. Ты – все, что у них есть. И все, что есть у меня.

– Я понимаю, – ответил тот тихо.

Люмьер был достаточно скрытным, чтобы не говорить многих вещей, но при том и достаточно мудрым, чтобы сказать их в нужный момент.

– Ты мой ребенок. Я был с тобой столько, сколько мог, с твоих четырех лет. Неужели мы все так мало сделали для тебя, что ты хочешь отвернуться от нас?

– Я не хочу. Я не понимаю почему, но иногда меня все так злит. И мне хочется убежать как можно дальше от всех этих мыслей, которые роем жужжат у меня в голове.

Он вздохнул и поднял на Виктора глаза, в которых блестели слезы.

– Невозможно всегда радоваться жизни. И иногда гнев намного сильнее любых других чувств. Злоба, как реакция, переполняет нас в те моменты, когда неудовлетворенность достигает своего предела. Когда все идет не так, как мы хотели бы, даже когда все хорошо. Просто потому, что нам нужно нечто иное, нежели то, что мы имеем. – Виктор присел ближе и обнял Аньеля, прижав к себе. – Не плачь, все пройдет.

– Иногда мне кажется, что все что я чувствую – это только злость.

Он вновь отвернулся от Люмьера. Ему не хотелось, чтобы тот видел его в момент слабости.

– Я понимаю. И ты вправе ее испытывать. Возможно, твое тело хочет тебе что-то сказать. Когда ты чувствуешь себя наиболее счастливым?

– Когда я занимаюсь с тобой, – не задумываясь, ответил Аньель. – Так было всегда.

– Значит, злость ты испытываешь не всегда. – Виктор улыбнулся, погладив Аньеля по спине ладонью. – Ты хочешь спать?

Он покачал головой.

– Извини, что расстроил тебя.

– Все в порядке. Поднимайся. Пойдем.

Вернувшись в музыкальный класс, Виктор сел за рояль.

– Позволь мне представить тебе мой новый романс.

Когда Виктор заиграл, Аньель почувствовал, что начинает успокаиваться. Музыка буквально завораживала его и на несколько мгновений все мысли, которые столь беспокоили его еще десять минут назад, казалось, исчезли. И в один момент Виктор начал петь. За столько лет в Италии он, конечно, занимался своим голосом. Музыка была отрадой его души и помогала жить, а потому он старался охватить все, что мог, в своем искусстве. У него был красивый тембр и сила звучания. Это был нежный, очень печальный, при этом очень какой-то осенний романс, о любви и горечи. Такой дождливый, неторопливый и слезный. Виктор музицировал, закрыв глаза.

Дверь приоткрылась и в нее вошла служанка, которая не могла не остановиться, не заметить, не проникнуться. Она боязливо и смущенно встала у двери и на ее глазах выступили слезы. Аньель слушал его, затаив дыхание. Музыка была столь проникновенной и чарующей, что, казалось, проникает в самые глубины души. Когда Люмьер доиграл, они еще долго сидели в тишине, размышляя каждый о своем. Люмьер и не заметил, что его лицо стало мокрым от слез, пока он играл.

– Это было так красиво, – наконец, нарушил молчание юный де ла Круа.

– Спасибо, – просто ответил он.

Виктор закрыл клавиатуру и встал, и любовно огладил крышку рояля, чуть улыбнувшись своим мыслям.

– Пора спать.

Подойдя к Люмьеру, Аньель просто обнял его.

– Не подходи к красной стене, – проговорил он тихим голосом.

Виктор застыл на мгновение, а потом внимательно посмотрел на Аньеля.

– Прости, что?..

– Я люблю тебя, – повторил мальчик. – Спокойной ночи.

– Я тоже люблю тебя. Добрых снов. – Виктор кивнул, погладил Аньеля по волосам, и они разошлись по комнатам. Виктора одолели сомнения и дурное предчувствие.

Виктор написал записку в особняк де ла Круа, где просил о встрече в ресторане на острове Сите, в то время как Аньель должен был быть на концерте в Парижской консерватории. Герцог вместе с супругой появились ровно в назначенное время. Обменявшись краткими приветствиями, они заняли свои места за столом.

– Что-то произошло? – спросила первой Жозефина.

– Думаю, что да. – Виктор уже пил кофе и ковырялся вилкой в десерте. – Дело в Аньеле.

– Что он сделал? – задал вопрос Анри.

– Лучше говорить по порядку. Я отметил за последнее время, что у него странным образом меняется настроение, и он признался мне, что постоянно чувствует непреходящую злость. И вчера он произнес, дословно: не подходи к красной стене. Вместо того, чтобы пожелать мне спокойной ночи. И будто бы сам не заметил этого.

Виктор отложил вилку и скрепил пальцы в замок. Жозефина заметно побледнела. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Герцог взял ее за руку и встревожено посмотрел на Виктора.

– Недавно произошло несколько неприятных случаев в школе. Он дерзил учителям. Но мы подумали, что это просто такой возраст.

Люмьер налил Жозефине в бокал прохладного розового вина.

– В этом и дело. Он начал говорить мне, что ему близко то, почему Венсан сбежал в свое время из дома. Он думал, что найдет поддержку во мне, но я провел с ним серьезный разговор, насколько эта идея глупа и неприемлема, и он расплакался, словно бы то, что он говорил, не имело ничего общего с его настоящими желаниями, насколько я могу судить, потому что потом он стал говорить, что не хотел бы всего того, что я ему рассказал.

Люмьер поджал губы, а потом тяжело вздохнул и добавил:

– Боюсь, это возраст, когда оно может начать проявляться. Точнее, оно уже начало.

Она сделала глоток и с болью посмотрела на Виктора.

– Вы уверены? Он растет, его тело меняется, и это может сбивать его с толку. Быть может, он переутомился или слишком расчувствовался. Вы уверены, что это та же самая болезнь?

– В этом нельзя быть уверенным. Но вам не показалось странным, что он слишком умный с самого детства? В четыре года со мной за несколько десятков дней он полностью освоил клавиатуру рояля.

– Он всегда был способным и любознательным, но мы никогда не считали это чем-то плохим, – вставил Анри.

– Вдумайтесь, Анри. Он говорит на двух иностранных языках, владеет фортепиано, скрипкой и арфой. Он пишет музыку, которая, пусть не идеальна, но имеет такой громадный потенциал. И ему всего тринадцать лет.

– У мальчика много увлечений, но вы правы он, пожалуй, действительно очень умен. Однако это не делает его сумасшедшим, – Анри говорил уверенно, хотя руки его дрожали.

– Венсан тоже был умен. А потому умудрился убить целую семью и не попасться на глаза ни одной живой душе. – Виктор допил кофе и покачал головой. – Анри, поймите, пожалуйста, что я никогда не стал бы поднимать шум из ничего.

– Если допустить, только допустить, что вы правы, то что мы можем сделать сейчас?

Анри откинулся на спинку стула и убрал руки со стола. Ничто не должно было выдавать то, насколько в действительности он был встревожен.

– Наблюдать. Быть рядом настолько, насколько это возможно, стараясь не навлечь на себя его гнев. Учеба закончится, и он приедет в Пиенцу на лето, там я буду с ним разговаривать и заниматься, а также постоянно присматривать.

Анри вздохнул и покачал головой. Он посмотрел на жену, которая все еще была бледна, а затем перевел взгляд на Виктора.

– Будем надеяться, что подобное больше не повторится.

– У меня никаких надежд не осталось в этой жизни, герцог. – Виктор невесело усмехнулся и посмотрел на Анри со всей серьезностью. – Вчера он спросил у меня, кто такой Себастьян и почему он умер. Я ему не сказал.

– Он не должен узнать, – серьезно произнесла Жозефина. – Это разобьёт ему сердце. Возможно, общение с Венсаном плохо сказалось на нем. Но он был так рад, когда рассказывал нам об этом. Не стоит давать мальчику лишних поводов для волнения. Если он снова будет говорить странные вещи, сразу сообщайте нам. Мы справимся с этим. Я уверена.

Виктор кивнул.

– По крайней мере постараемся.