– Давай. До самого основания. Чтобы кожей к коже.

Венсан осторожно и нежно проник в него. Начав сначала медленно, он постепенно увеличивал темп. Его губы пересохли. Он чувствовал, что начинает задыхаться от переизбытка чувств, но уверенно продолжал. Виктор целовал его, в том время как его собственное дыхание учащалось, а пальцы вцеплялись то в спину Венсана, то в его волосы. Он подавался бедрами ему навстречу и терялся в ощущениях. Де ла Круа целовал его то нежно, то с неведомой ему самому страстью. Достигнув пика, он услышал, как они застонали в унисон. Когда Виктор закончил, он с силой обнял Венсана, прижав к себе и закрыв глаза. Все его тело сотрясала крупная дрожь и дыхание было настолько быстрым и прерывистым, а в глазах мерцало и уши заложило. Это был оргазм удивительной силы.

Венсан прижался к его груди, слушая как быстро бьется его сердце. Виктор приходил в себя, поглаживая Венсана по волосам. Ему было хорошо. Люмьеру казалось, что они были такими громкими, что их точно все услышали в столовой, но мысль об этом вызывала лёгкий смех.

– Я принесу тебе что-нибудь поесть, – наконец, прошептал Венсан, вспомнив недавние события.

– Полежи хотя бы минут пятнадцать. Либо мы можем спуститься вместе. Вряд ли я должен есть лёжа. – Виктор улыбнулся.

– Но врач сказал, что ты должен отдыхать сегодня, – с сомнением произнес Венсан, вновь ложась подле него.

– Думаю, я могу посидеть за столом. И тебя не смущает, что только что мы с тобой… Чем мы с тобой занимались?

Де ла Круа покраснел и смущенно опустил глаза.

– Я не подумал об этом.

– Стоит спуститься, чтобы никого не беспокоить, но выглядим мы с тобой именно так, что по нам легко сказать, чем мы занимались.

Венсан постарался скрыть довольную улыбку.

– Ты уверен насчет этого?

Взмокшие со взъерошенными волосами и неловко оставленными отметинами, они выглядели удивительно компрометирующе.

– Не особенно, но, возможно, нам стоит?

– Мне кажется, лучше мне сказать, что ты слегка утомился и просишь у всех прощения. Думаю, на мой внешний вид едва ли обратят внимание, – задумчиво проговорил Венсан. – Ты заботился обо мне пятнадцать лет, так позволь мне позаботиться о тебе.

– Если ты настаиваешь, то хорошо. Я не откажу тебе в твоей просьбе. Но на шею тебе лучше все-таки что-то повязать. – Люмьер прикоснулся к его коже.

Венсан вспыхнул и вновь опустил глаза. Он чувствовал себя невообразимо легко и хорошо. На протяжении долгих лет он не испытывал ничего подобного. Не удержавшись, он поцеловал Виктора еще раз, а затем принялся искать свои вещи.

– Думаю, твоё заявление вызовет общественный резонанс.

И это было правдой. Стоило только Венсану спуститься, все обратили на него внимание, и он занервничал. Де ла Круа не любил, когда на него слишком пристально смотрели. В голове тут же злобно захихикали голоса, готовясь, как обычно, высмеивать его, но в этот вечер ему было слишком хорошо, чтобы поддаваться на их провокации.

– Я должен извиниться за Виктора. Он так устал от работы, что уснул, – проговорил он быстро, почти скороговоркой.

– Уснул? – послышался удивлённый вопрос Мишеля. – Виктор, который живёт по расписанию? Удивительно.

– Венсан, с ним все хорошо? – спросила мадам Люмьер.

– Да, он просто устал, – Венсан почувствовал, как дрогнули уголки его губ.

– Тогда, пусть отдыхает. Встретимся с ним за завтраком, – произнесла уже Жозефина.

– С вашего позволения, я тоже пойду отдыхать. Сегодня был непростой день.

– Конечно, конечно. Добрых снов.

Все пожелали Венсану спокойной ночи и продолжили ужинать. Аньель с подозрением посмотрел на отца и, извинившись, встал из-за стола. Венсан уже начал подниматься по лестнице, когда на его плечо легла рука.

– С ним точно все в порядке? – спросил Аньель.

Венсан нехотя обернулся и посмотрел на сына.

– Да, – поспешно ответил Венсан, неловко улыбаясь. – День был долгим.

– Но ведь Виктор никогда не изменяет своему расписанию, как верно подметил Мишель, – в голосе юного графа читалось явное сомнение.

– Мы все иногда устаем, – проговорил Венсан. Он чувствовал себя крайне неуютно. Несколько мгновений они молчали, просто смотря друг на друга, а затем Аньель тихо спросил:

– А он не говорил ничего обо мне?

Венсан помотал головой.

– Прости, я не очень хорошо себя чувствую. Мы можем поговорить завтра?

Аньель кивнул. Он чувствовал, что сегодня едва ли чего-то добьется от Венсана, а поэтому, пожелав спокойной ночи, вернулся за стол. В его голове блуждали беспокойные мысли, но он решил, что разберется со всем на следующий день.

Поднявшись по лестнице, Венсан поймал служанку и попросил принести ужин на двоих в его комнату, а потом вернулся к Виктору.

Но к тому моменту, как Венсан возвратился, Виктор уже спал, завернувшись по плечи в одеяло и уткнувшись лицом в подушки. Де ла Круа закрыл шторы, чтобы ни один луч солнца с утра не побеспокоил Люмьера, и, переставив подсвечник на низенький столик, сел ужинать, смотря на спящего Люмьера и думая о том, как ему все-таки несказанно повезло.

А на утро, когда Виктор уже встал и отправился делать свои привычные ежедневные дела, Люмьер зашел в свою спальню и снял кольцо вместе с браслетом, чтобы положить их в шкатулку, где хранился розарий Венсана с агатовыми бусинами, который тот подарил ему в первую значимую ночь. Пришла пора двигаться дальше. Не оставить свою любовь в прошлом, не запереть ее под замок в хрустальном ларце, а позволить остаться в памяти, как прекрасное воспоминание о юности в далеком Париже, благоухающем вишней, магнолией и розовыми цветами каждой весны тех лет, когда он был счастлив.

Его жизнью стали люди, которых он любил больше всего. Цветы на могилу Себастьяна приносили каждую пятницу, и он сам вновь и вновь возвращался на Пер-Лашез, а потом ехал домой, когда его семья была и во Франции, и в Италии, и все они были для него равноценно значимы. Это была мать, в которой он души не чаял всю свою жизнь, которую оберегал; это были герцог и герцогиня де ла Круа, которые стали ему как близкие сердцу тетя и дядя, которых он уважал и принимал не меньше, с которыми любил вести долгие разговоры; это была Мари Лефевр, с которой они могли часами прогуливаться по саду и обсуждать всевозможные вещи, спорить о балетах, которые Виктор ставил в Париже и вспоминать былые времена; это была Шарлотта, которая осталась для него маленькой сестрой, несмотря на то, что готовилась стать матерью во второй раз и была счастлива замужем; это был непоседливый Мишель, абсолютно порой невыносимый, но такой звонкий, радостный и очаровательный мальчишка, с которым ему было приятно играть в детстве и дискутировать о вещах мирового масштаба, даже если этот мир состоял из экзаменов в гимназии; и, конечно, это был Аньель, который для Виктора стал родным сыном, заботу о котором он возвел едва ли не в культ для себя, найдя в нем отраду и отдохновение, новый особый смысл своей жизни; и, безусловно, это был Венсан, который так изменился, но навсегда остался для Виктора прекрасным восхищенным, восторженным художником, который когда-то покорил его своей нежностью и непогрешимостью. И теперь Люмьер полностью понимал, что все они – его семья. Полноценная, любящая и самая лучшая, какую только можно было пожелать.

Минуло еще два года. Весна вновь окутала Париж своими пленительными ароматами. Близился к концу последний год обучения Аньеля в гимназии, и тогда он уже переступил порог совершеннолетия. О своих дальнейших планах он предпочитал молчать, умело уходя от ответа каждый раз, когда разговор заходил на эту тему. За эти два года юноша сильно изменился. Теперь он едва ли обращал внимание на прежние увлечения. Музыка и танец больше не вызывали бури эмоций у него в душе. Однако в своей голове он постоянно слышал музыку, но она не приносила ему никакого удовольствия. Напротив, он становился все более раздражительным и замкнутым.