Как и обычно все собрались в Париже в доме четы де ла Круа, но в этот раз Венсан был во Франции, а не остался в Пиенце. Ему было лучше, и надолго оставлять его Виктор не хотел – давно пришло время навестить старую столицу и, возможно, посетить новые места. К тому же Люмьер хотел показать хотя бы один свой балет маркизу. Они сидели в гостиной и ожидали ужина. Аньель, внезапно, высказал свое четкое и достаточно резкое желание, что хочет уехать в Лондон, чтобы не видеть никого из них, поскольку ему осточертело их общество.

– Вы не можете мне запретить! – кричал он, злобно смотря на собравшихся.

Виктор поднялся первым, и все в нем, казалось, преобразилось. Он скорее напоминал маршала, собравшегося отдавать приказы.

– Аньель, не смей повышать голос на свою семью.

– Я бы не стал повышать голос, если бы меня не вынудили это сделать, – язвительно ответил юноша, смотря на Виктора.

– Свое нахальство можешь оставить при себе, как и свои никчемные манеры. – Люмьер вспылил. Будучи доселе спокойным, он не мог стерпеть того, какими словами тот посмел разбрасываться в присутствии всех тех, кто заботился о мальчике с самого детства. – Откуда такое чертово решение? Сбежать от всех, кто сделал тебе столько добра. Одно дело – высказать желание, а другое – поставить всех перед фактом и подобным образом!

– Мы не сделали тебе ничего плохого, – вмешался Венсан, с болью смотря на своего сына.

– А тебя вообще никто не спрашивал! – бросил Аньель. – Остался бы лучше в своей Италии. Ты худший отец, который только может быть.

– Ты можешь ни во что не ставить меня, но ты хотя бы одну минуту, одну секунду подумал об Анри и Жозефине? Они растили тебя с пеленок, когда ты еще не мог даже ходить. Как. Ты. Смеешь? – гнев в Викторе только набирал обороты.

– Как я смею? Я принял решение, и оно окончательное! – Аньель подошел вплотную к Виктору и, хотя последний был на голову его выше, вид у юноши был очень воинственный. – Это мое будущее и только я вправе решать каким оно будет.

Лицо Виктора ожесточилось. В эту минуту он не видел в Аньеле своего мальчика. Он был чертовски зол.

– Ты еще не дорос, чтобы что-либо решать.

– Хватит! Ты ведешь себя ужасно! – подал голос Анри, который сам был уже порядком зол.

– Я веду себя так, как считаю нужным, – выпалил Аньель, вновь поворачиваясь к Виктору.

– Аньель. Хватит. – Виктор внимательно следил за ним, несмотря на застилающую его пелену гнева. – Если мое мнение для тебя ничего не значит!..

В следующий момент рука Аньеля со звонким звуком ударила Люмьера по щеке. Удар Аньеля был такой внезапный, такой неожиданный, что с Виктора даже схлынул весь гнев и осталось чувство ошеломленности. Внутри все резко упало, и он пораженно уставился на него.

– Аньель?.. – только и вырвалось у Люмьера.

– Ты мне не отец! И даже не де ла Круа. Ты не имеешь никакого права что-то решать. А то, что ты спишь с моим отцом не делает тебя моим родителем. Это твоя вина в том, что он стал таким и умерла мама. Без тебя всем было бы лучше! – слова, подобно яду, слетали у него с языка. На щеках выступили красные пятна.

В комнате повисла звенящая тишина. Венсан бросился к Виктору. Жозефина тихо вздохнула и переглянулась с Анри. Виктор не мог поверить своим ушам. Он смотрел на Аньеля с немым ужасом в глазах, не в силах сказать ни слова. Внутри, как уже однажды случилось, все обмерло и похолодело. Виктор чувствовал, как его переставали держать ноги. Это было так малодушно, подумалось ему на мгновение, вновь потерять сознание из-за излишних переживаний. Он опустил глаза, не имея сил больше смотреть на Аньеля, и пальцы с силой сжались на груди напротив сердца. Дыхание потяжелело и Люмьеру стало совсем нехорошо. Венсан быстро усадил его в кресло и расстегнул ворот его рубашки.

– Воды! Принесите кто-нибудь воды! – взмолился он.

У Виктора выступил холодный пот, и кожа побледнела так сильно, что он весь сошел с лица. Резкая слабость и головокружение не позволили ему сделать хоть что-либо. С каждым тяжелым вздохом у Люмьера начиналась паника. Внезапный сильнейший страх смерти сковал его изнутри.

– Тише, Виктор, тише, – быстро говорил Венсан, гладя его по руке. – Все будет хорошо.

Боль распространялась от грудной клетки в руку и нижнюю челюсть. Из-за того, что Люмьер не мог успокоиться, его дыхание было таким учащенным, что кислород перестал поступать в голову и он потерял сознание. Когда уже пришел врач, который, благо, жил практически по соседству, приведя Виктора в себя и оказав ему помощь, констатировал у него сердечный приступ. Все собравшиеся были поражены. Венсан тихо плакал, держа Виктора за руку. Он все еще повторял «все будет хорошо», но его голос был слаб и еле слышен.

– Будет, – тихо ответил Виктор. – Пойдем спать, – едва заметно сказал он Венсану и сделал глубокий вдох. Ему непреодолимо хотелось провалиться в глубокий и долгий сон.

Венсан помог Виктору сесть и осторожно повел его в спальню. По его щекам все еще катились слезы. Он затравленно посмотрел на Аньеля, который стоял в стороне, с ужасом наблюдая за происходящим, и поспешно отвернулся. Юноша же остался стоять на месте. Он не знал, почему так вспылил. В какой-то момент гнев переполнил его до краев и, казалось, будто в тот момент кроме него ничего другого совсем не осталось.

Виктор принял слова Аньеля. Принял его правду, даже сказанной в порыве гнева. Правду говорят, что люди всегда честны и искренни ровно в тот момент, когда их переполняет злоба, ведь она – порождение бессилия.

– Твои слова разбили мне сердце, – только и произнес Люмьер, на мгновение задержавшись на пороге, прежде чем они покинули гостиную, ступая в полумрак коридора.

Когда все ушли и Аньель остался один, он обреченно сел на край софы и издал тихий стон. Меньше всего на свете ему хотелось говорить столь жуткие слова Виктору. Он знал, что перешел все допустимые границы и понимал, что теперь тот едва ли заговорит с ним. То, что он сказал, было непростительным. Ведь все началось довольно невинно. Собрав всю семью в гостиной, он объявил о своем желании изучать медицину в Кембридже. Новость должна была быть встречена хорошо, но отчего-то сначала дедушка, потом Люмьер сказали решительное «нет». Это сбило его с толку и вызвало вспышку гнева, и он уже больше не владел собой. А потом Виктору стало плохо, и он почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Осознание того, что Люмьер мог умереть, обрушилось на юношу внезапно, и теперь он сидел один в полумраке гостиной и гадал, что же будет дальше.

В спальне Виктор не спал, хоть и сразу же лёг, не без помощи Венсана переодевшись в ночную рубашку. Уже лёжа в постели и смотря на де ла Круа он спросил:

– Может быть, он прав?

– Не говори ерунды, – проговорил Венсан, накрывая Виктора мягким одеялом. – Он не прав.

– Он уже не тот, каким он был. – Люмьер поморщился от неприятного ощущения во всем теле и прикрыл глаза. – Скажи, стоит его отпустить?

– Если мы его отпустим, то потеряем. Он будет там совсем один и никто не будет в силах ему помочь. Тем более медицина… – Венсан нахмурился. – Это сложная дисциплина. Он может не справиться.

– Если мы его не отпустим, он уйдет сам. – Люмьер устало выдохнул и, приподнявшись, полулег, подложив подушку под спину. – Любой другой разговор вызовет, возможно, равный гнев. Мне, как видишь, уже одного хватило.

Венсан поджал губы и сел рядом с Виктором. Он нежно погладил его по руке и тихо произнес:

– Я практически не помню того, что совершил в тот год, но сожалею об этом каждую минуту своей жизни. Если его болезнь начнет развиваться также как и моя, – он сделал глубокий вдох и закрыл глаза, – то даже Бог нам не поможет.

Люмьер взял Венсана за руку. Некоторое время он молчал, но потом произнес:

– Он твой сын. Он уйдет из дома, если мы ему запретим. Можно закрыть все двери, заколотить все окна, он уйдет. Ты ушел, когда не хотел подчиняться своему отцу. И что-то мне подсказывает, что в тебе не было столько гнева. – Виктор обреченно смотрел на де ла Круа. – И, если мы скажем ему, что он болен, он только возненавидит нас. Я вижу единственный выход. Если он хочет поехать, но мы не можем оставить его одного, то нужно только и всего – ехать за ним.