– Мы с ним еще увидимся. Всему свое время.

Виктор предложил пройти в столовую, когда было время ужина. Всему в этом доме был свой час.

– Я открываю школу для одаренных детей здесь, в Пиенце, с приглашенными мастерами различных искусств, – произнес он, когда уже подали горячее.

Сам Виктор не ел. Он ужинал с Венсаном около получаса назад, а потому сидел и ждал чай.

– Это замечательная новость, – ответила Жозефина. – Вы сами будете учить?

– Сам я готов учить разве что Аньеля. У меня нет времени, чтобы заниматься школой, как преподаватель. Возможно, буду давать отдельные классы для продвинутого уровня.

– Я бы очень хотела посмотреть на школу, когда она откроется!

– Я напишу вам, как только мы будем готовы ее открыть. Я, как человек с образованием артиста театра, никогда не думал, что стану заниматься такими вещами! Нам бы только по сцене скакать и ножку красиво поднимать. – Он широко улыбнулся и хохотнул.

– Я уверена, что вы отлично справитесь с новой ролью, – уверенно ответила герцогиня. Анри же все время ужина сохранял молчание. Если он что-то думал на эту тему, то предпочитал, чтобы это оставалось при нем.

– На самом деле, железные дороги и землевладение, школа искусств и подобные дела, еще не все. Я изучаю то, что у нас до сих пор не удосужились изучить.

– Что же? – вскинула брови Жозефина.

– Психиатрию. То, что церковь называет бесами. То, что врачи называют душевными болезнями. И одни, и другие неправы. Это не душа. Это мозг.

– И как ваши успехи, месье Люмьер? – впервые за весь ужин подал голос герцог. – Что вы успели обнаружить в случае с ним?

На последних словах он, казалось, сбился. Однако вопрос вырвался сам по себе, прежде чем он успел себя остановить. Виктор внимательно посмотрел на Анри. В этом взгляде было даже слишком много некоего скрытого понимания.

– У мужчин также есть гормональная цикличность, как и у женщин, – конечно, о таком за столом не говорили, но все же, – безусловно, проявляется это иначе. Но я выявил многие закономерности по часам, по дням, даже по месяцам. Я записал все его галлюцинации, постарался проанализировать все, что знаю. – Виктор замолчал на некоторое время.

– Вы проделали большую работу, – медленно проговорил Анри.

– Я начал еще в тот год, когда сам надеялся, что мне хватит смелости покончить с собой, – просто сказал Люмьер. – Я вел записи четыре года. Я рассмотрел его состояния: от сексуального влечения до бессонницы и излишней, слишком жесткой агрессии. В целом, все достаточно закономерно. Поэтому я смог привести его к тому, что он у меня встает по часам, обязательно завтракает и идет со мной заниматься танцем. Весь день Венсана расписан по минутам.

– Похоже мы нарушили этот распорядок своим приездом, – нахмурился Анри. – Не повлияет ли это на его состояние?

– Сегодня мне придется лечь спать с ним. По вечерам я играю ему на рояле. Понимаете, – Виктор задумался, – он разумен. Он абсолютно разумен по большей части. Он прекрасно соображает, рисует, учит меня итальянскому, хотя этот язык ужасно мне дается. Это может спровоцировать галлюцинации или голоса, какое-нибудь буйство, но я постараюсь его успокоить. Сейчас он уже, должно быть, на успокоительных настойках. Я не пою его морфием или опиумом, лауданум у меня не в чести. Я сам был от него зависимым.

– Мы все понимаем, – вмешалась Жозефина. – Вы проделали большую работу, и мы очень благодарны вам, Виктор. Возможно ли завтра увидеться с ним, если он будет чувствовать себя нормально?

Виктор обвел пальцем край чашки.

– Позвольте, я скажу кое-что. Вы знаете, что Венсан, будучи в сильном расстройстве, за некоторое время до свадьбы стал употреблять кокаин и вино Мариани? – Он посмотрел на Анри, зная, что встретит удивление и даже боль в глазах герцогини. – Он делал все, чтобы сбежать от реальности, которая причиняла ему боль.

– О боже, – выдохнула герцогиня. – Мы ничего не знали об этом.

– Вы можете представить, насколько сильно все это на него повлияло. Но к чему это я говорю, собственно. Если вы хотите его видеть, то только вы, Жозефина. Вас, Анри, он боится до кричащих голосов.

– Меня боится мой собственный сын? – удивленно произнес герцог. Эта мысль, казалось, никогда не приходила ему в голову.

Виктор опустил глаза и прикрыл их.

– Он считает, что вы не любите его, что он самое худшее, что могло только произойти в вашей семье. Что он не нужен вам. Вы его мать, Жозефина, это все объясняет, но от вас, герцог, он всегда ожидает наказания за то, что он плохой. За то, что он недостоин.

Герцог поднес ладонь к лицу. Он был настолько поражен услышанным, что едва мог поверить в то, что это может быть правдой.

– Возможно, я был к нему излишне строг, – с сомнением в голосе начал он. – Но я никогда не желал ему зла.

– Я говорил ему эти слова. Что вы не делали ничего ему назло. Еще в Париже, в день моего рождения за три месяца до его свадьбы, я пытался внушить Венсану, что все не то, чем кажется. Но он мне не поверил.

– Я должен с ним поговорить, когда он будет готов к этому, – ответил Анри скорее сам себе.

Когда унесли блюда и на столе появился чай, Виктор налил себе хорошую чашку и ссыпал туда две ложки сахара.

– Понимаете, я знал, что я вам не нравлюсь. Но вы мне не были противны. Я вас понимал. Я очень хорошо понимал, почему вы его жените. Но Венсан не хотел признавать вашу правоту, ваш уклад, ваши правила. В этом дело.

– Получается, в его состоянии виноват я? – Герцог сделал глоток из своей чашки. Он выглядел потерянным.

– Нет. Ваши действия, скорее, катализатор.

То, что Виктор хотел сказать следующим, было еще хуже всего предыдущего. А потому он попросил служанку увести юного де ла Круа на некоторое время, предложив ему погулять в саду, пока они закончат скучные разговоры. Анри прижал носовой платок к губам. Он совершенно не ожидал, что все повернется таким образом. Решившись приехать в Пиенцу, он даже в какой-то степени надеялся на то, что его сын будет не в состоянии что-либо понимать. Он меньше всего на свете хотел видеть Венсана таким, но это было бы куда легче принять. Но все оказалось иначе. И теперь слушая Виктора, он понимал, как мало сделал для него.

– После того, как Венсан убил Себастьяна, все для него закончилось. Вся боль, которая была в нем, в тот день перестала быть. Он начал с чистого листа. Он даже не помнил, что он сделал. – Люмьер запил слова чаем и договорил: – Равно как до последнего времени не помнил еще несколько подобных вещей. – Люмьер хмурился и мысли словно бы резали черепную коробку изнутри. – Аньель никогда не должен этого узнать. Следите за мальчиком, как я уже когда-то говорил. Он боится, что такое произойдет с ним. Оно может. Я сказал ему, что это не так. Но не забывайте об этом.

– Вы считаете такая возможность существует? – спросил Анри и в его голосе отразился ужас.

– Да. Я сказал об этом герцогине еще на третий день после его рождения.

Анри непонимающе уставился на жену, которая слегка побледнела.

– Я боялась, что это может оказаться правдой. Наблюдая за тем, как он растет, я не могу перестать поражаться, насколько он умен. Но ведь Венсан был таким же когда-то.

Она запнулась и на ее глазах выступили слезы.

– Постарайтесь оградить его от излишних переживаний, от общения с отцом тоже, равно как и не пытайтесь сделать из него то, что вы хотите. Направляйте его мягко, аккуратно ведите под руку. Но никогда не ведите в танце. Если он будет слышать музыку, как Моцарт, – это одно. Но если он начнет что-то видеть или слышать, вы это поймете. Только смотрите очень внимательно. Пока он ребенок, наблюдайте за его сном, за его питанием и режимом дня. Венсан самовыражается через картины, а как будет самовыражаться его сын – узнаем со временем.

– Мы постараемся сделать все, что можно, чтобы ничего дурного не произошло, – решительно ответил Анри.

Люмьер поднялся и отошел к окну, чтобы закурить.