– Признаюсь, я ожидал совсем другого поведения. Получается… Аньель мне лгал.

Виктор присел за стол и налил себе остывший чай.

– Аньель относится к нему предвзято, как обиженный ребёнок. Венсан никогда не был ему отцом в том понимании, в котором должен.

– Он говорил, что маркиз боится его. Это показалось мне странным.

– Не без этого, но с годами подобные проявления стали реже, если не совсем нивелировались. Он долгое время не признавал Аньеля как сына.

Чарльз удивленно посмотрел на Виктора.

– Такое может обидеть любого.

– Если только это делается намеренно и с умыслом. – Виктор опустил глаза и задумался на некоторое время. – На это были свои причины. Сейчас Аньеля стоит бояться из-за резких вспышек гнева. Злоба, которая внутри него, иногда может быть фатальной.

– Он довольно резко отзывался о некоторых профессорах, – задумчиво произнес Гэлбрейт. – Сказал, что заставит их услышать его мнение.

– Одно дело, что он настойчив в своих делах, но другое, если он не оставит камня на камне, если ему что-то не понравится. В последний раз он кричал на нас всех так, что я поймал сердечный приступ. Либо моё сердце столь слабое, либо жестокость Аньеля достаточно ощутима.

Чарльз был поражен.

– Пожалуй, мне есть над чем подумать.

– Он светлый и прекрасный мальчик. Талантливый, даже умеющий чувствовать, что не мало важно. Но болезнь уже берет свое. Ещё не поздно, но может стать в любой момент. Аньель не признает, что он болен, даже если ему все объяснить. Мы не можем помочь ему прямо.

– Значит, я буду очень осторожен в своих высказываниях и суждениях.

– Будь с ним естественным, этого будет достаточно. Ты не должен следить за своими словами или делами, иначе он что-то заподозрит. Чарльз, Аньель дьявольски умен. Он гений. И он болен. – Виктор внимательно на того посмотрел. – В пять лет он научился играть на фортепиано за несколько недель и к восьми годам говорил на итальянском и английском, как на родном языке. Его способности поразительны и, думаю, он будет их использовать сейчас вовсю. – Люмьер сделал паузу и добавил:

– Помоги нам присмотреть за нашим сыном. Благодарность будет своевременной. Если ты займешь его досуг походами в театр, прогулками, ресторанами, чем угодно – напиши мне. Деньги не станут вопросом.

Чарльз кивнул, обдумывая все, что услышал от Виктора.

– Надеюсь, чай и десерт тебе тоже пришлись по душе.

Люмьер поднялся.

– Да, большое вам спасибо.

Чарльз протянул ему руку. Виктор пожал ладонь Чарльза.

– Доброй ночи, мистер Гэлбрейт. – Люмьер кивнул и проводил юношу до подготовленного экипажа.

Путь обратно занял, как показалось Чарльзу, вдвое больше времени. То, что он услышал этим вечером, не на шутку его встревожило. Он знал, что должен помочь Аньелю во что бы то ни стало. Да и разве у него был выбор? Ему оставалось лишь надеяться, что все опасения останутся лишь опасениями.

Следующие три недели пролетели незаметно. Аньель почти не спал и не ел, но это, казалось, совсем не беспокоило его, и он всегда пребывал в приподнятом настроении. Теперь занятия длились с раннего утра и до позднего вечера, и к тому же начались практические семинары. Когда первое разочарование прошло, Аньель понял, что сам процесс учебы его завораживает. В середине октября он впервые присутствовал на операции в анатомическом театре. Это привело его в такой восторг, что после он еще несколько дней по вечерам рассказывал Чарльзу о каждой детали и неточностях, которые заметил. За два месяца он успел освоить всю программу первого курса и, взяв в библиотеке необходимые учебники, самостоятельно принялся изучать новый материал. К тому же он начал отправлять письма ведущим алиенистам Лондона и отчаянно надеялся получить вскоре ответ с предложением о стажировке.

В один вечер, немного устав слушать про части тела и внутренности, Чарльз спросил Аньеля:

– Ты не хотел бы поужинать со мной где-нибудь в ближайшем приличном месте?

– Поужинать? – машинально переспросил Аньель, поднимая голову от учебника.

– Да, поужинать. Я не видел, чтобы ты ел, в последние несколько дней толком. И я хочу тебя пригласить на ужин.

– Хорошо, – задумчиво ответил Аньель. – Ужин звучит как хорошая идея.

– Думаю, ты можешь найти для меня несколько часов и отвлечься от своих книг. – Чарльз закрыл и свой том по английской грамматике и подошёл к Аньелю. – Даю тебе десять минут на сборы.

Де ла Круа снял свой пиджак со спинки стула и накинул на плечи.

– Наверное, я слегка заработался.

Он виновато посмотрел на Гэлбрейта.

– Уже дня три как. – Чарли накинул свое пальто. – Тебе стоит одеться теплее, там холодный ветер и скоро может пойти дождь.

– Никак не привыкну к английской погоде.

Он снял с крючка свое пальто и цилиндр.

– Неужели в Париже намного приятнее? – Чарльз повязал шарф и надел перчатки. – Мы пойдём с тобой в паб, но пойдём не пить, а есть. К тому же сегодня в честь кельтского праздника будет что-то интересное.

– Да, там более мягкий климат, – Аньель последовал примеру Чарльза и взял перчатки.

Они вышли из общежития и направились в сторону главных ворот. Встретив по пути несколько однокурсников и даже профессора, пришлось поздороваться, а потом уже они свернули более безлюдными улицами.

– Я бы хотел сегодня прийти позже отбоя. Может быть, немного навеселе.

– А ты любишь рисковать. – Аньель улыбнулся.

– О, иногда это попросту необходимо! К тому же без риска жизнь окажется совсем скучной, разве не так?

– Совершенно с тобой согласен. Эти два месяца мы жили слишком примерно.

– Это были приятные два месяца. Не думал, что мне будет так комфортно жить с тобой.

Чарльз немного смутился.

– И мне. Надеюсь, я не слишком много говорил про свою учебу.

– Иногда многовато, но мне нравится тебя слушать. Как, надеюсь, тебе нравится слушать меня.

Он поправил очки и улыбнулся в шарф.

– Ты мне нравишься.

– И это взаимно.

Аньель достал из кармана портсигар и предложил Чарльзу закурить. Гэлбрейт принял сигарету и поблагодарил Аньеля.

– Сегодня празднуют Самайн. Ты знаешь об этом празднике? Официально, конечно, его не включают в календарь, но по традиции древних кельтов Ирландии и Шотландии его ещё празднуют.

– Я слышал о нем, но мне всегда было интересно узнать больше.

– Это праздник конца лета, в общем-то Самайн и обозначает сам «конец лета», или теперь так называется ноябрь. Это языческий праздник, когда кельты обращались к духам, проводили обряды в течение семи дней. Три дня до и три дня после тридцать первого октября. Название появилось в ирландской литературе в десятом веке. Примерно шесть веков спустя появилась традиция выпрашивать сладости и одеваться в страшные костюмы, но праздник проводится далеко не повсеместно.

Когда они проходили по тёмной улице, Чарльз подошёл сзади и крепко обнял за талию Аньеля обеими руками и тихо сказал: – Будь осторожен. Вдруг духи захотят украсть такого красивого юношу как ты.

Де ла Круа вздрогнул и рассмеялся.

– Звучит очень интересно.

– Но не так интересно, если ты станешь примером твоего анатомического театра. – Гэлбрейт усмехнулся ему в шею.

– Разве что, если таинственным нападающим будешь ты! – Аньель хихикнул и повернулся к нему лицом. – Но ведь мне с тобой ничто не угрожает?

– Нет, не угрожает. – Чарльз не удержался и прикоснулся к его волосам, отведя кудрявую прядь от лица. – Начинается дождь. Нам стоит поспешить.

Аньель не смог сдержать улыбки и с интересом посмотрел на Чарльза. Они были так близко друг к другу, что он чувствовал его дыхание на своей коже.

– Да, нам нужно поспешить.

Чарльз взял его под локоть и повёл за собой.

– Здесь недалеко.

Интимность момента была разрушена, да и Гэлбрейт знал – не сейчас.

Они дошли до старинного паба, ирландского паба, в котором уже вовсю веселились горожане.

– За своими учебниками я совсем забыл, как звучат живые люди, – заметил Аньель, когда они зашли в помещение.