Темный рыцарь, задумавшись, пожал плечами.

— Все кажется спокойным. Вон ваша гномка, не очень-то хорошо она спряталась, — кивнул он в сторону опушки.

— Может, наша колдунья и не соврала, и мы провернем все по-тихому: заберем дамочку и начнем наше нападение? — предположил Калиб, пересчитывая стрелы.

— Тогда чего высматривали те два эльфа, которых мы перехватили там, за рекой? Кому они должны были подать сигнал? — строго спросил Хаэл.

— Возможно, это были простые разведчики, — пожав плечами, допустил лучник.

— Давайте думать о худшем. Давайте предположим, что целый батальон там, на крепостном холме, только и ждет нашего появления, — в ответ на изумленные взгляды Хаэл продолжил: — И еще человек десять прячется где-то поблизости.

— И что, Вы просто пошлете Ираса одного к девчонке? — недоумевая, уточнила Брэнна, не отходящая от лучника ни на шаг. — Что это даст?

Хаэл помедлил, прежде чем ответить:

— Это даст нам первичное понимание ситуации, покажет нам истинное лицо этой гномки, — отозвался он наконец, не желая углубляться в долгие объяснения.

Он долго размышлял над тем, что поведала ему Юнуши, пытаясь найти противоречия в ее рассказе. Аделаида открыла ей тайну: что он ее отец. «Но каким образом гномка активизировала амулет?.. Подсказала ли ей сестра или она сама додумалась до этого? Маловероятно, что все было подстроено специально». Они никак не могли знать, когда Хаэл вздумает связаться с владелицей амулета и свяжется ли вообще. «И ее способности… Только тогда, рядом с ним, ей удалось увидеть заложенную в ней небывалую силу. Допустим, Юнуши каким-то образом сама активизировала амулет — в таком случае она должна была понять, что Ирас дал ей не то ожерелье, которое сделала ее сестра, что они похожи, но она же прекрасно разбирается в камнях, по словам самого Ираса, и она должна была заметить, что ожерелье — фальшивка. Это непременно натолкнуло бы ее на мысль о том, что Ирас играл с ней все это время в игры, что ожерелье дал ему я… Но до чего додумалась Юнуши? Знает ли она, что Ирас убил ее приятелей, или же она в своих размышлениях ограничилась лишь проведением связи между учителем и мной, ее отцом? А связь она, ясное дело, уловила… Значит, нет смысла держать Ираса на привязи. А что, если столкнуть двоих и посмотреть, как отнесется гномка к появлению своего дорогого учителя?.. Загорятся ли ненавистью ее глаза или же она на самом деле хочет присоединиться к нам?..»

— Если она знает, что я через тебя причастен к смерти ее дружков, вряд ли она захочет остаться со мной, — сказал он Ирасу. — В таком случае она потеряна для нас. Но если Юнуши и вправду намерена встать на нашу сторону — сделай все возможное, чтобы доставить ее ко мне, — приказал Хаэл в разговоре с глазу на глаз.

— Даже если предположить самый худший вариант — у нас все еще есть наше уникальное оружие… — сказал Хаэл окружающим его бойцам. — Калиб, Дхоавин, — подозвал он лучника и мага, и оба тут же предстали перед своим лордом. — Доставьте Тхотото как можно ближе к замку.

— Великий Шаман! — обратился Хаэл к орку, который возвышался над всеобщей компанией и выделялся пестротой своего церемониального одеяния, увешанного многочисленными амулетами, изображающими зооморфных существ. — Вы знаете, что должны сделать. Позвольте моим лучшим воинам сопровождать Вас на поле битвы.

Орк сурово кивнул, и орлиные перья на его позолоченной короне мелко задрожали.

— Я напоминаю еще раз: у нас есть один-единственный шанс, и мы просто обязаны использовать имеющееся у нас превосходство.

— Ясно, — невозмутимо отозвался лучник.

— Ты так и не сказал, что делать, если эта эльфийка, твоя дочь, объявится на поле боя… — Дхоавин вызывающе посмотрел на Хаэла.

Эльф-полукровка хоть и позаимствовал у матери хрупкую конституцию и необыкновенно мягкие черты, но взгляд его темно-карих глаз был, как всегда, суров и отчаян, что вместе с его темно-зеленым одеянием и невероятно длинным черным магическим мечом создавало диссонанс в его внешности и придавало зловещее выражение его белоснежному лицу, обрамленному тонкими прядками таких же светлых волос.

— Зачем ты вообще задаешь подобные вопросы? — вмешалась Брэнна. — После всего, что сделала мерзавка, после того, как предала доверие Хаэла, единственное, что она заслуживает, — это смерть.

— Нет, — грозно перебил ее Хаэл. — Я очень сомневаюсь, что она объявится. Но, если все же ей хватит на это глупости, пока я не прикажу, она должна оставаться живой и невредимой. Это всем ясно? — Хаэл осмотрел свой отряд, сделав особую паузу на исполненных гневом глазах Дхоавина.

— Да, Хаэл, — сквозь зубы отозвался маг.

Теперь идите, — приказал он ему и лучнику, — и доставьте шамана до места в целости и сохранности, но выступайте не раньше, чем поймете, каким образом расставлены силы на нашей доске.

Дхоавин дал сигнал орку не отставать. Калиб, обдав всех на прощание своей обворожительной белоснежной улыбкой, последовал за ними.

Брэнна уверенно глядела на своего приятеля.

— У вас все получится, любовь моя, — шепнула она ему вдогонку.

— Иначе и быть не может, — отозвался Калиб, после чего исчез в густых зарослях вслед за эльфом и орком.

Хаэл проводил троицу взглядом своих бледно-серых, почти бесцветных глаз.

«Если все получится — у меня будет Юнуши, а с ней и поддержка гномов. Если Тхотото сможет выполнить то, что обещал Макшь, то мы возьмем Орен, и отец сам поведет войска темных эльфов на юг. Тогда поддержка Астеара ван Хальтера нам больше не потребуется, и когда я завоюю весь Аден и явлюсь перед королем, он тысячу раз пожалеет, что выбрал отсиживаться в своем мрачном холодном замке над бушующей пропастью вод вместо того, чтобы поддержать Альянс, который создал его великий отец Юстав. Когда все получится…»

***

От кромки леса его отделяли всего несколько рядов деревьев. Последний луч солнца окрасил горизонт с виднеющимся на холме замком теплыми красками, но через секунду небо погрузилось в холодную синеву, словно кто-то вдруг выключил свет, и все вокруг, утратив привычные очертания, вдруг начало приобретать размытые пугающие формы. Ирас сделал шаг вперед и мысленно выругался, споткнувшись о прижавшийся к самой земле белоснежный комок. Крошечный зверь выпрыгнул из своего убежища, что есть духу помчался прочь и вскоре исчез за деревьями. Ирас неспешным шагом направился за ним. Юнуши стояла за высокой елью, так что ее невозможно было видеть с крепостного холма, но их отряд уже давно заприметил ее, затаившуюся меж деревьев. Паладин знал, что он сам, как только выйдет из своего лесного убежища, станет прекрасной мишенью, обозреваемой со всех четырех сторон. Ирас прекрасно понимал это и не мешкая двинулся вперед. С каждым последующим шагом он замечал, как сердце его начинает все быстрее и быстрее колотиться в груди. Пальцы до боли сжали щит и меч. В последнее время он привык жить с ощущением, что его жизнь может прерваться в самый неожиданный момент, и отмечал, что смерть его совершенно не страшит. Хаэл исполнил свое обещание и не просто даровал его сыну жизнь, но и, обнаружив у мальчика магические задатки, позволил тому обучаться при храме. Ирас убедился, что все это долгое время, что он был в тюрьме, а потом выполнял поручение Хаэла в Шуттгарте, Элай, его сын, ни в чем не нуждался и рос как самый обыкновенный мальчишка, отданный сначала на попечительство в приют для сирот, а после назначенный в послушники к одному из младших священников. Несколько раз видел он сына на службе в храме и пару раз на улице везущим на телеге дрова, но ни разу так и не решился даже заговорить с худеньким сероглазым парнишкой, точной копией своей покойной молодой жены. И теперь не того он боялся, что внезапная стрела дарует ему вечный покой или что его схватят и казнят перед лицом сотен проклинающих его мужчин, женщин и детей. Больше всего его страшила теперь встреча с маленькой графиней, которая была так добра к нему, несмотря на все обвинения и упреки в его адрес, которая спасла ему жизнь ценой собственного благополучия и которой он отплатил, жестоко расправившись с теми, кто был ей дорог. Ни разу не усомнился он в своем решении, ни разу не разуверился в правильности своих действий. Но оттого не менее горько было ему теперь смотреть в большие розовые глаза гномки и знать, что должен будет закрыть их навсегда, если того потребует случай. Когда они расставались, ее причудливые, почти волшебные глаза были наполнены искренней благодарностью. Теперь же Ирас не ожидал увидеть в них ничего, кроме презрения и ярости. Но чем ближе он подходил, тем больше убеждался, что правда так и не открылась графине. Она смотрела на него все тем же доверчивым, наивным взглядом, как и когда просила у него защиты от тираничного мужа, когда предстала перед ним в образе мальчишки-охотника или когда расставалась с ним у лагеря исследовательницы Юмильды. «Хоть бы она была искренна в своем желании примкнуть к войскам герцога. Хоть бы она просто пошла теперь со мной, и мне не пришлось бы терять остатки своей человечности, следуя зову чести». Его чаяния были прерваны внезапным окликом.