Мы зашли в пустой кабинет русского и литературы. Я тут же привычно сел за первую парту — место наказания располагалось прямо напротив учительского стола. Именно здесь провинившиеся выслушивали лекции на тему неподобающего поведения и именно здесь Пашка Бурмистров будет зубрить любимый английский. Целый час вместо тренировки по вольной борьбе.

Галина Николаевна подошла к столу, но останавливаться не стала. Прошла мимо и неожиданно уселась рядом со мной.

— Никита, я хотела с тобой поговорить.

Не понял, это что за личностный подход? Последний раз со мной так общались, когда угодил горшком в телевизионную панель вместо Дюшиной головы. Тогда, речь шла о возможном исключении из школы. Неужели все настолько плохо и я действительно доигрался? Под ложечкой неприятно засосало.

— Я знаю о ваших с Ольгой проблемах. Знаю, что вы расстались и мне очень жаль. Но это не повод срывать злость на окружающих.

Минут пять мне читали лекцию о дружбе, о согласии, и о том, как благородным джентльменам следует вести себя с дамами. В общем, ничего нового я не узнал. Только в самом конце Галина Николаевна перешла к сути.

— Никита, ты должен понимать, что я не могу оставить происшествие без внимания. Плевок в одноклассницу у всех на глазах. Это ужасный поступок… поступок унизительный для девушки, для ее гордости и самооценки.

— Она первая начала.

Галина Николаевна тяжело вздохнула.

— И так каждый раз — детская оговорка взрослого человека. Никита, тебе уже восемнадцать лет. Может пришла пора научиться отвечать за собственные поступки?

— Я стараюсь.

— Плохо стараешься.

— Я правда, очень стараюсь, — вдруг вырвалось у меня.

— Знаю, иначе Лощинский давно бы с фингалом ходил, — неожиданно легко согласилась Галина Николаевна. И мягко, по теплому улыбнулась, как умела только одна она.

— Вам уже все разболтали, — констатировал я факт.

— Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться. Я вижу вас каждый день на протяжении долгих лет. По всем этим перемещениям за партами, кто с кем сидит — можно целую диссертацию написать о психологии подростковых взаимоотношений. Кстати, по поводу психологии, я планирую подписать направление на твое имя к профессору Гладышеву.

— Не пойду.

— Никит, это важно. Тебе сейчас поддержка нужна.

— К мозгоправу ни ногой.

— Да что ж вы их так боитесь.

Западло это, ходить на терапию. Девчонки посещают, а пацанам западло. Потом начнут психом дразнить и пальцем у виска крутить по малейшему поводу. А еще в личное дело запишут и тогда точно на нормальную мужскую работу не устроишься, которая с риском для жизни связана — вечное клеймо.

— К психологу не пойду, — упорно повторил я.

— Никита, ничего страшного не случится, вы просто пообщаетесь. Профессор Гладышев опытный специалист, имеет множество ученых степеней и наград. Тебя там даже чаем с конфетами угостят и вкусным шоколадным печеньем… Я что-то смешное сказала?

— Галина Николаевна, вы это серьезно, пытаетесь конфетами меня заманить? Очень по-взрослому.

Учительница развела ладони в сторону, признавая поражение.

— Давайте так, — решился я предложить. — Обещаю, больше никаких проблем со мною не будет.

— Прямо-таки никаких?

— По поводу Корольковой проблем не будет, — вынужден был я уточнить. — Даю слово, что возьму себя в руки. И в дочку завуча больше плеваться не буду.

— Ты уже однажды давал обещание — больше никаких драк с Андреем Соломатиным, помнишь?

— Мы и не дрались.

— Не дрались, — возмутилась Галина Николаевна, — а что я увидела в первый учебный день?

— Так это не драка была, мы просто ругались.

— Знаем проходили… сначала ругаетесь и только потом деретесь. Нет у меня веры твоим словам, Синицын. Закончилась она, еще в седьмом классе, когда дежурным обещал ведро с тряпкой принести, а сам на футбол сбежал.

Вот же ж память у Галины Николаевны. Я про тот случай и думать забыл, а она все помнит.

— Ну, чего молчишь?

— Смысл говорить, вы же все равно мне не поверите.

Сидящая рядом женщина вздохнула, и устало потерла виски. А морщинок за последние годы у нее прибавилось, особенно в уголках глаз.

— Хорошо, Никита, я поверю тебе, но только в последний раз. И перед Зарубиной извинишься.

— Не буду я кланяться.

— Вопрос обсуждению не подлежит. Или так, или прямая дорога в кабинет к психологу.

Выбор, хуже не придумаешь: либо в петлю, либо на плаху.

— Ладно… извинюсь.

— Извинишься перед всем классе.

— С какого перепуга?

— Прилюдно оскорбил, прилюдно и извинишься.

— А ничего, что она первая мою мать оскорбила?

— Значит к психологу.

— Галина Николаевна, это не справедливо!

— А кто сказал, что речь пойдет о справедливости? Ты чем думал, когда в дочку завуча плевал? Знаешь, скольких усилий стоило уговорить Ольгу Владимировну, чтобы тебя не исключали? Пятый урок сорвался… Вместо того, чтобы рассказывать шестиклашкам про Гоголя, я целый час проторчала в кабинете директора, выслушивая всякое-разное про класс, в котором царит настоящий бардак и про то, что не справляюсь с должностными обязанностями. Отчитали, словно какую-то девчонку.

— Мама Зарубиной постаралась, — догадался, я.

— Да пойми ты, дело уже не в маме. Сколько раз тебя на ковер к директору вызывали: пятнадцать, восемнадцать? Лично я на втором десятке со счета сбилась. Репутация, Синицын… В какой-то момент на человека начинает работать репутация, и тогда уже всем плевать на истину, и тем более справедливость. Хочешь, я расскажу тебе про твою?

Я опустил голову. И без того знал, что давно в минусах хожу, на пару с Дюшей.

— Вижу, все ты прекрасно понимаешь, поэтому хочу дать одни совет, как взрослый человек взрослому: завтра извинишься перед Зарубиной и до конца учебного года будешь сидеть тише воды, ниже травы. И не дай бог, снова драку затеять или в кого-нибудь плюнуть. В следующий раз спасать не стану. И не потому, что не захочу… просто не смогу.

Процесс покаяния прошел куда легче, чем ожидалось. Вышел на перемене перед классом и произнес пространную речь о том, что был не прав и больше не буду. Ребята молча выслушали, а Ритка со свойственной ей снисходительностью произнесла:

— Надеюсь, это послужит тебе уроком.

Видела бы Зарубина в этот момент лица одноклассников: кто подмигивал мне, а кто большой палец вверх показал. Бурмистров подошел перед уроками и с печалью в голосе заявил:

— Плохо, Синица.

— Чего тебе плохо?

— Плохо, что в рожу не попал. В следующий раз целься лучше.

Не стал я Пашку расстраивать и говорить, что следующего раза не будет. Не друг он мне, чтобы объяснять. Да и не осталось у меня друзей в школе, сплошные знакомые и приятели. Оно может и к лучшему — теперь хоть на учебе сосредоточусь. А то месяц только начался, а я уже успел нахватать троек и даже одну двойку словил, что самое обидно — по географии. Предмету, по которому получить плохую отметку, еще надо постараться, потому как географичка наша, женщина широкой души, пятерками сыпала направо и налево. Придется исправлять.

Я честно пытался сосредоточиться на учебе, с головой погрузившись в учебнике, только атмосфера не располагала. К концу сентября переворот в классе окончательно оформился. Сабурову-младшему хватило четырех недель, чтобы сместить предыдущего правителя с трона: без драк и скандалов, как принято говорить в народе, тихой сапой.

Первыми от Дюшеса отвернулись девчонки, клюнувшие на породистую внешность Вячеслава. И пускай объемом бицухи новичок заметно уступал Дюше, зато изысканных манер и утонченного юмора у отпрыска высокопоставленного дипломата было хоть отбавляй. Проиграл Соломатин на этой линии фронта в чистую, да и куда ему тягаться, с вечно тупым, быдловатым юмором, способным развеселить разве что Пашку с Сашкой.

Сначала отвернулись девчонки, а после пришла очередь парней. Натурально очередь, потому как на перемене было не протолкнуться от желающих присягнуть на верность. Приходили даже с параллельных классов, чтобы засвидетельствовать свое почтение новому королю. Не понимаю, чем он так всех покорил? Ну ладно девчонки, падкие на красивые слова и смазливую внешность, но пацаны-то куда? Те же Пашка с Сашкой, верные оруженосцы, состоящие при Дюше. Они же тупые как пробки, терпеть не могут всяких умников, и вдруг такое уважение к столичному хлыщу. Не понимаю, магия это или гипноз.