Хватило лишь на перевернуться и уставиться на возвышающуюся рядом фигуру. Все тот же нелепый наряд, напоминающий тюремную робу. И бирка с именем над правым кармашком. Если подавить волну страха и попытаться сконцентрироваться, то можно прочитать текст.

— Разве должно храброму воину бояться?

Рана на лице девушке затянулась — не осталось и следа от среза, лишь бугристая, местами воспаленная кожа. На веках комками собралась тушь, налипла в уголках, забилась в складки. В глубине глаз мелькали отблески безумного пламени.

— Где твоя смелость, рыцарь?

Где моя смелость… Действительно где? Только и остается, что валяться на холодной плитке пола и дрожать.

Ведьма ощущала мой страх, она буквально питалась им, приоткрыв рот для пущего эффекта. Зашипела, изображая то ли змею, то ли рассерженную кошку. Длинные пальцы с обломанными ногтями потянулись в мою сторону.

Перед глазами в очередной раз мелькнула бирка с фамилией. Темные пятна расплывающихся букв сложились в текст — в знакомое сочетание, виденное неоднократно, а слышанное еще больше. Это странным образом успокоило, словно в темной комнате включили свет и на месте ужасного монстра очутился стул, заваленный одеждой. Неведомому чудищу дали имя.

— Володина, может хватит пугать.

Вместо безумного блеска в глазах ведьмы, или кем она там была, появилась озадаченность. И тогда я указал ей на грудь:

— Бирка!

Кажется, преследовательница впервые обратила внимание на то, во что была одета. И тут же незамедлительно выругалась:

— Дерьмо!

— И не говори, дерьмовый костюмчик. Родом из психушки?

— С чего ты взял?

— С этой робой возможны только два варианта: или тюрьма или психлечебница, — тут я осекся, обнаружив новые детали в обстановке. Вместо привычных пластиковых дверей, ведущих в классы, появились массивные железные полотна с цифрами, нанесенными поверх белой краской. Круглые плафоны под потолком заменили на длинные диодные лампы. Свет дрожал и щелкал в дешевых рамах, разливался желтым цветом по истертой кафельной плитке. Коридор изменился и теперь представлял собою этакий уродливый симбиоз учебного заведения и психиатрической лечебницы.

Впрочем, девушку нисколько не заботили случившиеся метаморфозы. Она продолжала стоять, а пальцы задумчиво теребили лоскуток с фамилией. В какой-то момент я подумал, что она сорвет его, бросит под ноги… но нет. Рука с тонким запястьем безвольно опустилась.

— Забавно, — произнесла она. — В клинике была нашита другая бирка. После развода мать сменила фамилию на девичью…, - взгляд вновь сфокусировался на мне. — А ты умен, Никита Синицын.

Был бы умен, не бегал по коридору с выпученными от страха глазами. Отдельные фрагменты пазла долго складывались в общую картину. Темных мест по-прежнему хватало, но к кое-каким выводам я все же сумел прийти. Первый и самый главный из них касался количества участников. Оказывается кооперативный сон был рассчитан на троих. Именно сознание Володиной меняло школу, добавляя элементы психиатрической лечебницы: кафельный пол, дверь с глазком и узким приемником, закрытым металлической щеколдой. Интересно, что будет, если заглянуть внутрь? Увижу ли я комнату, обитую войлоком?

— Где стоит твоя капсула? В кабинете профессора Гладышева?

Я ожидал, что Володина начнет запираться или хуже того — угрожать, но…

— Да, — девушка ответила легко и просто.

— Все-таки Илья Анатольевич. А я думал, происходящее с нами — нелепая случайность. Побочный эффект виртуальной терапии, разработанной профессором.

— Так и есть.

— Подожди, ты же сама сказала…

— Что я сказала? Что капсула погружения стоит в кабинете Гладышева? Синицын, научись не спешить с выводами. Я всего лишь бывшая пациентка профессора, проходящая плановое обследование. А Маяк…, - тут черные от туши веки дрогнули, и девушка на мгновенье задумалась. — Можешь считать Маяк-17 лечебной гимнастикой, позволяющей поддерживать здоровую форму психики. Никто и представить не мог, что наши с уборщиком сознания окажутся в одной субреальности. Создадут сон на двоих…

— На троих.

— Ах да, прости, забыла…. Конечно же на троих. Появление сознания Никиты Синицина в мире грез стало настоящей загадкой для профессора. Электромагнитные волны тестовых капсул, как бы это помягче сказать, рассчитаны на не совсем здоровых людей.

— Психов?

— Почему обязательно психов? Людей с повышенной восприимчивостью, обладающих…

Володина вновь умолкла. Растерянно осмотрелась, словно пыталась понять, куда это её занесло. Взгляд заскользил по истертой кафельной плитке и замер, упершись в массивную железную дверь с номером 071.

Судороги пробежали по воспаленной коже. В случае с ведьмой это могло означать все что угодно: начиная от отвращения и страха, и заканчивая радостью. Уж не знаю, чем её там профессор лечил, и почему выписал, но факт остается фактом: Володина — на всю башку отбитая. Рассматривать её поведение сквозь призму адекватности было совершенно невозможно.

Босые ступни зашлепали по плитке пола. Девушка подошла к двери и замерла в нерешительности. Правая рука дрогнула, и опустилась… снова дрогнула. Длинные пальцы заскользили по темной поверхности металла, поглаживая и лаская её. Странное проявление нежности к куску клепанного железа.

— Она ждала тебя, — едва слышно прошептали губы Володиной.

«Бабах» — сильный удар сотряс железное полотно. И снова — «бах» с той стороны. С потолка посыпались куски штукатурки, по стенкам побежали трещины. Дверь заходила ходуном от ударов, словно нечто огромное ломилось с той стороны, пытаясь выбраться наружу.

Тело в серой робе вздрогнуло — ладонь девушки будто током ударило. Она резко отдернула руку, отступив назад. И наступила тишина… лишь мелкий мусор, витающий в воздухе, да куски штукатурки, валяющиеся на полу, напоминали о недавнем буйстве. Что за чудовище заперто в камере? У каждого свои таракана в голове, и меньше всего я сейчас хотел знать о насекомых одной спятившей девчонки. Или медведях гризли, если судить по силе удара.

— Она ждала тебя… ждала, — продолжали шептать губы множеством голосов. Складывалось впечатление, что вокруг собралась дюжина полубезумных Володиных. И все они бормочут, заговариваясь от страха.

Да-да, проклятая ведьма боялась, ну или как минимум испытывала неуверенность. Три мелких шажка от двери, тому свидетельство. А вот я от приступов паники избавился. Маятник настроения резко качнулся в другую сторону. И теперь проснувшийся внутри естествоиспытатель требовал ответов.

— Профессор знал о побочном эффекте?

Губы девушки замерли и шепотки вокруг прекратились. Как она это делает? Явно же не специально… может эффект множественного отражения эха?

— Мариночка?! Алло, я здесь.

Фигура в серой робе наконец обратила на меня внимание. Рука вытянулась в обвиняющем жесте, а губы выплюнули резкое:

— Ты её убил!

Маятник настроения вновь качнулся. Электрический импульс паники пробежался по лишенным оплетки нервам. Да сколько можно! За всю свою жизнь столько не боялся, сколько в одном отдельно взятом сне. Затрясло не от произнесенных слов — мало ли, что эта сумасшедшая бормочет. Безумный блеск в глазах, вот что пугало до чертиков.

— Она ждала от тебя звонка… одного несчастного звоночка или сообщения. Неужели так трудно было написать?

Отталкиваясь ногами, я заскользил задницей по плитке, пока не уперся спиною в стенку. Бежать… вскочить на ноги и нестись прочь от сумасшедшей стервы. Повернув голову, я едва не застонал от безысходности — в конце коридора появились прутья решетки. Приехали, называется! Заперт в клетке сна или лучше сказать в психушке. Школа продолжала свое медленное преображение: пропали шторы и растения, на окнах появились решетки, а светло-голубые стены превратились в грязно-серые разводы с покоцанным внизу плинтусом.

— Обещал быть рядом, защищать… Обещал ведь? Обещал! А сам замену нашел — шлюховатую рыжую сучку, наставлявшую рога с каждым третьим. Сладко было её трахать? Сладко?!