В кафешку эту Кира иногда забегала перекусить: готовили вкусно, брали недорого. Вечером работал бар, играла музыка. Обычное место, и зря сегодня не пронесло мимо. В душе кипело столько всякого разного, что лучше было убежать на пустырь, сесть там под куст, как бомжиха, и повыть в туман, раз луны на небе не предвиделось.

Тусклая непроглядь наползла ещё до прихода сумерек, скопилась везде, приглушая свет, звук, само движение жизни. Профессор Жеранский, называл явление парадом мертвецов, тонко улыбаясь при этом узкими губами. Глаза значительно поблёскивали за стёклами очков, а может, бликовали линзы. Совсем недавно он казался Кире таким загадочным, притягательным — интеллигент, слабо пахнущий хорошими духами, дорогой костюмной тканью. Преподаватель, по которому сохли девчонки, а он, как небожитель, взирал на них свысока. Улыбался.

Нельзя сказать, что Кира тоже о нём не грезила. Слегка. Иногда. Мечта, сбыча которой предполагалась в далёком будущем. Когда он подкатил, причём не романтично, а деловито и пошло, она поначалу почувствовала себя польщённой. Светлый образ этого мужчины рассеивался медленно, как туман, позволявший неживым прогуляться по оставленной ими земле.

Липкие ручонки, уверенность в том, что не получит отказ. Мерзость всплывала в знакомом вроде, но совершенно неузнаваемом человеке слоями, как дрянь со дна реки за тральным катерком.

Кира обнаружила, что стоит у входной двери и мешает другим посетителям, потому решительным маршевым шагом проследовала к барной стойке. Словно была важной особой, а не обычной студенткой пусть и закрытого учебного заведения. Вскочила на высокий стул, прочно уперлась удобными берцами в подножку. Здесь можно было поразмыслить о возникшей внезапно проблеме ничуть не хуже, чем на продуваемом ветром пустыре.

Барменша Виринея обслужила томного юношу, сидевшего у арочного проёма во второй зал, глянула на Киру с профессиональной снисходительностью и поставила перед ней большую чашку чаю. Парок над горячей жидкостью стлался тихо, как туман. Спиртного Кира не употребляла.

Горьковатый напиток одновременно сушил и освежал рот, жадно скользил в горло. Смывал, дезинфицировал, снова будил в памяти то, что не случилось, но могло случиться. Или нет? Следовало думать долго и не спеша, а потом принимать решение. Она тогда действовала импульсивно. Оплеуха прилипла к профессоровой модно недобритой щеке смачно, как шлепок к ядрёной заднице, но с совершенно другим посылом. Кира искренне раскаивалась в собственной несдержанности. Ровно до того мгновения, когда пострадавшее лицо дёрнулось в злобной гримасе, даже не успев односторонне покраснеть. Академические уста извергли такой поток грубой брани, что Кира растерялась. Жеранский усилил напор, проще говоря, схватил её за руку и попытался заломить. Или насовсем оторвать — разбираться оказалось некогда. Сработали рефлексы. Кира освободилась, отступила на шаг. Непросто продолжать драку с преподавателем, даже если он ведёт себя как мудак. У Жеранского был шанс отступить. Утратить доверие, но сохранить базовый набор приличий. Кира постаралась бы с облегчением забыть неприятный инцидент. Завершить конфликт миром. Не получилось.

Вспоминать, что было дальше, не хотелось от слова совсем.

Сзади зацокали по плиткам пола каблуки, потянуло знакомым запахом. Внезапное появление подруги вызвало одновременно досаду, поскольку мешало сосредоточиться, и облегчение, потому что отвлекало от мрачных мыслей. Спорить с судьбой всяко не стоило, когда она посылала подмогу. Матильда взгромоздилась на соседний стул, бесцеремонно прогнав с места томного парнишку (он вяло подчинился), оценивающе оглядела товарку.

— Что стряслось, болезная? На тебе же лица нет!

В своей банальности Матильда была почти совершенна. Одевалась как положено: мини-юбки, чулки, каблуки — всё женственно, всегда макияж. Ругалась умеренно, выражалась обыкновенно. С мужчинами кокетничала, пусть без большого усердия. Не леди, но дама, хотя в чём тут разница Кира понимала смутно. Вела себя классически, пока ей не надоедало. Собственно говоря, внутри Матильды всегда жил вольный зверь. Он чувствовал себя уверенно при любых обстоятельствах, но большей частью дремал себе, не мешая хозяйке играть в девушку чьей-то мечты. Они ладили.

При всей обыденности речевого оборота проступило в нём глубинное, и Кира коснулась пальцами щеки, проверяя на месте ли её юная свежая плоть, или отвалилась кусками, обнажая фрагменты черепа.

— Поругалась, — ответила она, инстинктивно стремясь свести ситуацию к бытовой.

— С кем?

Глядя на широко распахнутые глаза подруги, Кира привычно содрогнулась где-то внутри, представив в действии все эти кисточки щипчики и помазки, болтавшиеся недавно в такой опасной близости от бесценных органов зрения. Нанесение макияжа представлялось ей отважным, хотя и совершенно бессмысленным предприятием.

— С Жеранским.

Жёстко хлопнули накрашенные ресницы.

— Ой! По учёбе или он всё-таки начал делать авансы? Только не впаривай мне, что так удивлена, так удивлена! Ты прекрасно знала, что он положил на тебя глаз.

— А я на него — член, — ответила Кира.

За стойкой едва слышно хрюкнула Виринея, которая делала вид, что ничего не слышит и не слушает, а согнанный со стула томный юноша стрельнул на подруг взглядом. Он никуда не ушёл, подпирал прилавок плечом, изредка прикладываясь к своему коктейлю. Прилежно употреблял его через трубочку, словно впервые зашёл в бар, а раньше знал, как люди выпивают, только по картинкам в интернете. Возможно, так оно и было в действительности.

В зале потихоньку гомонили, постукивала посуда, иногда шелестели шаги, плыли знакомые запахи — шла привычная жизнь. Кира лишь теперь впустила ей в потрясённый разум, создала для разговора подходящий фон.

— Ну иногда мне кажется, что он у тебя есть, Денёва, — проворчала Матильда, щедро прикладываясь к стакану. — Чем тебе не угодил этот мужик: красив, богат, при должности и не без способностей. Хмырь, конечно, так все они хмыри.

На этот раз хрюкнул томный юноша, а Виринея вздохнула и задумчиво обслужила клиента, который подгрёб за спиртным от столика. Кира подождала, пока мужчина вернётся к своей компании. Прочие свидетели непростой беседы почему-то её не беспокоили.

— С лапами полез, — сообщила Кира подруге. — Хотя его не просили, более того — ясно сказали «нет!»

— Ну мудак, — переквалифицировала Матильда первоначальный диагноз. — Все они мудаки. Не терпится. Можно же убежать в смущении, а потом тихо решить, до каких пределов и слоёв обороны эти липкие ручонки допускать.

Кира вспомнила наглые, мерзкие прикосновения и содрогнулась. Не помог чай. Впрочем, он уже остыл.

— Я дала ему по роже.

— Э-э-э… Ну… Некоторым нравится.

Юноша наблюдал с интересом. Соломинка позволяла ему пить коктейль неопределённо долгое время.

— Этому как-то не зашло. Оборзел, проще говоря.

Рассказывать не особенно хотелось. Внутри стыл туманный холод. Вроде бы шла по улицам, не цепляла его, не тащила за собой — сам привязался. Как насморк. Кис в душе, морозил пальцы.

Жеранский повёл себя так, что настигшая тогда Киру оторопь не отпускала до сих пор. Словно прекрасный бутон развернулся и вместо душистых лепестков явил миру вонючую гниль. Нет, в драку профессор более не лез. Не иначе сообразил, что эта девушка, почти равная ему ростом и разворотом плеч, вполне способна дать настоящий отпор, а не ограничиться кокетливым женским копыханием. Испугался, что не быстро бледнеющий след оплеухи украсит его физиономию, а полновесный бланш, редеющий долго и постепенно. Жеранский не пустил в ход кулаки, он ограничился словами.

— Мерзкая шлюха, цену себе набиваешь? Вас таких дюжина в десятке и каждая охотно раздвинет ноги, и ты тоже ляжешь под меня, только теперь уже придётся просить!

— Что? — искренне не поняла Кира.