— Спи, еще рано, — сонно пробормотала Ири.

Эстев вспомнил, что произошло между ними. Стыдно, неловко, но он послушно лег на место. Все-таки это была не Уна…

Утро началось с ужасного похмелья и столь же терзающих угрызений совести. Превозмогая тошноту и головную боль, пришлось собрать в кулак все мужество и делать дела. Ири взялась помогать ему. Он был благодарен ей за молчание. Ему было стыдно подолгу глядеть на нее, пытаясь выудить из того красно-черного тумана обрывки воспоминаний. Остались только мимолетные ощущения, лицо Уны, раскачивающееся напротив его… Стыд.

Но когда день закончился и он вернулся в свою конуру, Ири снова пришла к нему. Впилась поцелуем в губы, молча выскользнув из платья. Что двигало ею? Неужели жалость? Эстев хотел было спросить ее, но тело его опередило. Она была неказистой простушкой, обычной деревенской девкой, от нее пахло кухней, но от ее тяжелой груди в его руках и жара бедер член моментально напрягся. В этот раз Эстев запомнил абсолютно все: темную родинку на ее ключице, мягкую складочку на животе и хриплое дыхание. Она торопливо стянула с него штаны, и Эстев повалил ее на свое скудное соломенное ложе. Где-то там, на краю сознания кричало: “Что ты делаешь? Это не Уна. Ведь это всего лишь грязная предосудительная похоть ”- но их тела сплелись, растворяя все мысли. Ири улыбнулась, когда он несмело вошел в нее. Неужели он ей понравился? Тогда она была первой, кто захотел его… Вместе со сладким жаром ее лона он ощутил благодарность. Спасибо, Ири…

Они недолго барахтались на сене, а затем девушка пристроилась у его плеча, сонная и уязвимая. Он подтянул разбросанную одежду, укрыл себя и ее, и провалился в сон.

Так прошло несколько дней. Изнурительная работа, тренировки с Мороком, вспышки горечи по Рихарду, когда Эстев проходил мимо конюшни или видел Марсэло. Почему этот урод выжил, а великан — нет? Ночи с Ири, напоминающие незамысловатые деревенские танцы. Голая похоть с примесью благодарности… Они почти не говорили, да и разговаривать им было не о чем, но на кухне напоминали единое целое. Уна пропала, и Эстев, пожалуй, был даже рад этому. Но вскоре она все-таки объявилась, да не одна, а с огненно-рыжим мальчишкой лет десяти. Тот хмурился, разглядывая солдат и рабочих. Зачем он здесь?

— Ты сказала, что господин Тьег в беде. Где он? — успел спросить мальчишка, прежде, чем, распихав собравшуюся толпу, к нем не подскочил Морок.

Вожак несколько секунд обескуражено смотрел на мальца, затем на Уну, еле слышно пробормотал: “Ты все-таки привела его” и упал на одно колено.

— Мой Владыка… — произнес он, склонив голову, чем вызвал бурный интерес толпы, ужас мальчика и недоумение Уны.

— Вы ошиблись, — пробормотал рыжий, отступив от коленопреклонное фигуры. — Где господин Тьег?

— Боюсь, его здесь нет, — ответил Морок, поднимаясь на ноги. Эстев никогда не видел его таким сияющим. Он сделал еле заметный жест, и Уна впилась в плечи мальчика мертвой хваткой. — Я вынужден попросить тебя остаться.

— Что? Уна! Что это значит? Ты же сказала…

— Прости, я солгала, — ответила девушка. — Но тебе стоит поговорить с …

Мальчишка саданул ее локтем в бок и ловко вывернулся из ослабевшей хватки, просочился в толпу и припустил прочь, но тут же был сбит с ног. Зяблик, торжествующе скалясь, пригвоздил рыжего к земле.

— Не уйдешь!

— Молодец! — воскликнул Морок, подскочив к мальчишкам.

— Пустите меня! — истошно вопил рыжий.

— Ах ты, блядский сын, кусается!…

— Дуан! — крикнул Морок. — Мне нужен твой подвал!…

Брыкающегося и орущего мальчишку уволокли в лабораторию. Подвал вызывал у Эстева страшные ассоциации. Зачем Мороку мальчик, почему он назвал его Владыкой? В голову стали закрадываться страшные картины насилия над ребенком, опыты безумного алхимика или как вожак хлещет его нагайкой.

Морок вернулся к Уне, они долго прохаживались по двору, еле слышно общаясь между собой. Спихнув все обязанности на недоумевающую Ири, Эстев пошел к логову вожака, прямо по шаткой лестнице на верхотуру. Сегодня он точно не отвертится от вопросов. Поднявшись, еще раз огляделся. Только сейчас толстяк заметил, как много здесь всякой всячины. Рисунки углем (неужели Морок рисует?), карты, записи на непонятных языках, некоторые больше напоминали вязи растительных узоров. Эстев невольно зазевался по сторонам. Его внимание привлекла здоровенная черная карта звездного неба, выглянувшая из-под стопки больших пыльных книг. Эстев слабо помнил уроки астрономии, они ему не нравились. Что интересного в этих огоньках на небе?

— Звездами интересуешься?

Холодных вопрос застал толстяка врасплох, тот даже вздрогнул.

— Нет, просто стало интересно, что она здесь делает…

— Это чудесная карта, — с неожиданной охотой продолжил Морок, вырывая огромный кусок старой бумаги из рук Соле. — Самая точная из всех, что я видел… — он пронзил толстяка черными глазами. — Ну выкладывай, болван… Из-за мальчика пришел?

— Зачем вам ребенок? Если это какие-то ваши грязные извращения или опыты Дуана, то это я это так не оставлю!

— Ты осмелел, — Морок положил карту на стопку книг. — Хорошо… Что ты знаешь об оранганцах?

Эстев задумался, собирая вместе обрывки известной информации.

— Оранганцы… Жители Оранганской империи, которая раньше занимала все побережье Собаки. Уроженцы Оранганских островов, ныне затопленных. Служили Царю-Дракону в качестве… армии? Гвардии? Не помню.

— Гвардии, — поправил бледный. — Их называли воинами-драконами… Дальше.

— Эммм…. Похожи на нерсиан, только рыжие… Стойте, неужели этот мальчик оранганец? Вы убьете его?

— С чего бы?

— Ну он… оранганец, — замялся Эстев. — Проклятый.

Морок усмехнулся:

— И куда только делась жалость к бедному мальчику? Ну хорошо… Почему они прокляты?

Эстев воодушевился. Вопрос был из разряда богословских, а тут он был на коне.

— На них лежит три греха. Первый грех — грех кровосмешения. В их жилах течет кровь демонов. Второй грех — грех предательства. Они предали род человеческий, служили нелюдям. Третий грех — грех бездушия. Они впустили Царя-Дракона в свои помыслы и сердца, и это выжгло их души. За это их постигло три кары — уничтожение их империи, уничтожение их островов и вымирание…

— Оранганцев действительно почти не осталось, — подтвердил Морок. — Их родина уничтожена, в большинстве земель они изгои, они не способны иметь общего потомства с людьми и лишаются рассудка, не достигнув двадцати лет…

— Что?…

— Такова плата. В их жилах и правда течет нечеловеческая кровь. Поэтому этот мальчик… Он еще не поражен безумием. Он бесценен.

— Так зачем он вам?

— Чтобы сберечь. Чтобы научить его управлять тем, что уничтожило его народ.

Эстев ощутил подступающее раздражение.

— Это не объясняет ваших мотивов. Зачем это вам? Начерта?!

Наклонившись, Морок почти прошептал:

— Потому что там, глубоко внутри него… все еще жив мой Владыка. Понимаешь?

Эстев понял. Он отшатнулся от вожака, сбив стопку книг, и ломонулся к выходу, чуть не сорвав дверь с петель. Ужас обжигал нутро. Его Владыка — Царь-Дракон!

Эстев неуклюже ударился о балконные перила. Дерево жалко хрустнуло, проседая под его рукой, а дальше… Морок мертвой хваткой уцепился за его ворот, уберегая от падения.

— Держись же, болван!

Эстев с трудом вернул себе равновесие. Как близок он был к падению! Прикосновение Морока заставило все его тело покрываться холодными мурашками. Его Владыка — Царь-Дракон! Он колдун? Он демон?

Бледный произнес:

— Не бойся. Про Царя-Дракона, как и про оранганцев, сложено слишком много небылиц. Люди боятся того, чего не понимают. Посмотри на меня, пожалуйста. Разве я похож на монстра?

Не приказ, а именно просьба, словно на равных. Эстев глянул на него. Человек и человек. Разве что бледный, ест какие-то кактусы и пахнет горечью. Он немного успокоился.

— Нет, — ответил Эстев, — но тому, говорят, поклонялись не только демоны и чудовища…