— Доброе утро, господин Иллиола.

Дверь за протектором закрылась, и он поспешил рассмотреть имперского адмирала. Кеан ожидал увидеть старика вроде Линшеха, но, к удивлению, господин Фиах Обрадан был не на много старше самого Иллиолы. Высокий, статный, в простом серо-голубом мундире с серебряными пуговицами и незамысловатыми украшениями на плечах. Идеальная осанка. Сразу видна — военная выправка. Вдобавок ко всем у Фиаха было красивое мужественное лицо, разве что обветренное солью и солнцем. Волосы коротко стрижены, совсем не в духе тех имперских вельмож, что Кеану приходилось допрашивать раньше. В ушах серьги. Два больших кольца и дальше, вдоль кромки колечки поменьше. Какая выбивающаяся из образа деталь.

— Доброе утро, господин адмирал, — эхом отозвался протектор.

По привычке Кеан отказался от стула, и его собеседник плавно опустился в кресло. Спина так и осталась прямой, словно мачта.

— Не буду предлагать вам любезностей вроде эфедры и закусок, — начал Фиах, голос у него был негромкий и спокойный, а произношение лишь немного портили неверные ударения в словах. — Вижу, что откажетесь и будете совершенно правы. Я хотел сразу перейти к делу… если вы не возражаете.

Это “если вы не возражаете” прозвучало таким не терпящим возражения тоном, что Кеан удивился — к чему вообще этот парень прибегает к любезностям? Они в его устах теряют всякий смысл.

— Вы знаете, зачем я здесь, — ладони адмирала легли на столешницу, и Кеан невольно проследил за этим движением. — Буду краток — вы найдете моего племянника, или я не оставлю от вашего города ни единого целого здания.

— Мы вас потопим.

— Мне говорили, что вы не отличаетесь тактичностью и изящностью методов, — ответил Фиах все с таким же каменным лицом. Казалось, им можно колоть орехи.

— Вы сами начали с угроз.

— Мне показалось, что такой язык будет вам понятней. Вы ведь любите и умеете угрожать.

Кеан стиснул зубы. Кажется, адмирал Фиах был хорошо осведомлен, что именно он вел расследование и опрашивал его старшего брата.

— Тот, кому доверяют такие важные дела, с легкостью найдет мальчика в знакомом городе. Целого и невредимого. Иначе имперский флот сотрет в порошок этот изумительный город.

Слово изумительный прозвучало бесцветно. Адмиралу было плевать и на город, и его жителей, но Кеан ощутил отчетливо — на мальчика тому было не наплевать, и находился он здесь не столько по приказу, сколько по собственной инициативе. Опасно. Личная вендетта способно превратить эту гору льда в пылающий костер, и в топку полетят головы…

— Если вам требуется помощь, я могу выделить людей…

— Нет, — вспыхнув, отрезал Кеан.

Чтобы Империя помогала протекторам Ильфесы? Принять такую помощь все равно, что признать себя бессильным.

— Отлично, — адмирал выпрямился во весь рост. — Вы услышали мой посыл?

— Отчетливо.

— Рад, что наш с вами разговор не затянулся, — он жестом указал на дверь. — Господа проводят вас обратно. Не разочаруйте. Будущее этого конфликта зависит от вас.

Пока Кеан качался в лодке, везущей его обратно, он много думал над их разговором. Зачем Фиах позвал его? К чему был этот фарс?

— Может и фарс, да кто поймет этих имперцев, — покачал головой Кассий, когда Кеан все ему рассказал. — Он проявил учтивость, хотя мог бы обойтись письмом. Продемонстрировал свою мощь, решимость вступить в схватку, если потребуется, и принципиальность. В каком-то смысле, это даже хорошо. Не стоит опасаться с его стороны двойной игры или удара в спину. Но тебе я не завидую. В случае провала на тебя повесят все на свете. Так что не оплошай.

Кеан снова стиснул зубы. И как он раньше не догадался? Симино сделал из него козла отпущения. Мерзко, словно его предали, но через несколько мгновений парень успокоился. Грандмастер сделал это во благо ордена, даже если в итоге полетит его голова. Кто он, чтобы раздумывать над решениями тех, кто выше?

— Расскажи, что еще произошло в мое отсутствие, — глухо попросил Кеан, рассеяно осенив святым знаком раболепно склонившегося прохожего. — Я слышал про какие-то волнения…

— Волнения! — фыркнул Кассий. — Дерьмо из Угольного перехлестнулось в Медный. Пенится, бурлит и воняет, а все из-за этой суки-пекаря. Пока совет кардиналов до хрипа спорил, кем будет новый сосуд, он вылез, как таракан из-за печки, взбаламутил Черное Древо и Певчий еретическими россказнями, как убил Благого. И люди слушают! Давно надо было зачистить этот крысятник, да уже поздно. Не переживай, не в первый и не в последний раз говно бунтует. Смешаем их всех с известью и дело с концом.

Кеан только рассеяно кивнул в ответ. Ему еще ни разу не приходилось подавлять народные волнения, и от этого неприятно засосало в груди.

Весь оставшийся день был полон рутины. Кассий составил целый план тренировок, плюс ко всему необходимо было окончательно вернуть свое имя в мир живых, вымарав скупые некрологи и восстановив его в описях и амбарных книгах. К концу дня Кеан выбился из сил, но эта ломота в мышцах были куда приятней томительного ожидания выздоровления. Даже ноющая нога не портила эту благодать. Единственное, что выбивало из колеи — застрявшая, как стрела в ране, мысль о поисках императорского мальчишки.

Вечером протекторы направились в купальни. Кассий тут же отвлекся на группу Сестер, что принялись стаскивать с него грязную одежду. Кеан отказался от услуг девушек, сам разделся и зашел в воду, воровато озираясь по сторонам. Страшно хотелось вновь увидеться с Настурцией, услышать ее голос. Он успел спровадить двух или трех девушек прежде, чем темноглазка вышла к нему. Настурция улыбнулась, молча вошла в его ванную, а затем положила голову на плечо.

— Где ты была? Я заждался, — шепнул Кеан, несмотря на запрет.

— У Сестер полно работы.

Парню показалось, что это прозвучало двусмысленно. Перед глазами сразу предстала картину: другие руки прикасаются к ней, губы целуют, что-то говорят, а она тает в этих объятиях. Или наоборот, безмолвно плачет, не в силах избавиться от вынужденных обязанностей. И то, и другое вызывало в нем ярость. Настурция тот час почувствовала это.

— Ты злишься? — испуганно спросила она, напряженно сжавшись. — Пожалуйста, не бей…

Прозвучало это так жалобно, что гнев мгновенно утих. Бить женщину Кеан считал ниже своего достоинства. Максимум — безобидные розги, если совсем распоясается, но кулаками? В этом было что-то подлое.

— Даже если и разозлюсь, бить не буду, — пробормотал он.

“Но если увижу тебя с кем-нибудь еще” — хотел добавить парень, но осекся. Настурция принадлежала Протекторату и, в равной степени, каждому брату под маской. От этой мысли у него запылали щеки. Раньше в нем никогда не было этого странного разъедающего чувства. Этой жадности до кого-то.

— Так и знала, что ты другой, — улыбнувшись, шепнула Настурция, и вдруг завизжала, когда ее волосы намотались на крупный волосатый кулак.

— А ну иди сюда, сука! — пророкотал Кассий, выволакивая девушку из купальни. — Как смеешь открывать свой рот и разговаривать с протектором на равных?

Кеан рванул следом, но больная нога затормозила его. Когда он вылез из купальни, Кассий уже рывком поднял девушку и рычал в ее помертвевшее от страха лицо:

— Ты, видимо, возомнила себя леди? Соскучилась по светским беседам? Нечем занять рот?

— Кас! — крикнул Кеан, двинувшись за другом. — Пусти ее, она ничего не сделала.

— Стой, где стоишь! — рыкнул бородач, и парень невольно остановился. — Какой же ты еще молокосос. От бабья одни беды. Я же говорил — выкинь ее из головы. Трахай, но к себе не подпускай. И что я вижу? Кокетничаешь с ней, словно с честной женщиной.

Кеан зло стиснул зубы. Крыть ему было нечем, но и рвущаяся наружу злость все не утихала.

— Пусти ее или… — начал он.

— Или что? — огрызнулся Кассий, ставший вдруг тоже злым и всклокоченным, словно цепной пес. — Что мне сделать, чтобы ты, наконец, понял истинную сущность этой падали? Пустить ее по кругу, чтобы…