Асавин вспомнил обстоятельства их с Лонаном знакомства. Сам он тогда был еще моложе Тьега. По-юношески уверенный в своей ловкости. Пойманный на краже со взломом, подставленный своими подельниками. Суд был скор и безжалостен, и спустя месяц сырых казематов башни сизых плащей началась другая страница жизни Асавина. Его отправили на выработку змеиного молока, на печально известный рудник Белого Древа. Там он быстро понял, что десять лет ему не протянуть. Ядовитые пары змеиного молока косили лишенный свободы народ, словно спелую пшеницу. Первый год был полон тяжелой работы и унижений, которые приходилось хлестать, как жидкую баланду. Ох и нелегко быть симпатичным молодым мальчишкой, если ты горд и принципиален, но Асавин быстро потерял норов. Главное – выжить, а чести лишат и так, и эдак, и если уж чего-то не избежать, то следовало получить от этого хоть какую-то выгоду. Главное, стиснуть зубы и ползти вперед, а вся эта скотская грязь только придаст дополнительного скольжения.

А потом Асавин увидел Лонана. Щуплый, хилый, но по глазам удивительно умный парень, который явно знал, что ему делать. Асавин за версту чуял возможности. Он вкрался в доверие к щуплому умнику и не прогадал. Оказывается, в Белом Древе находилась алхимическая лаборатория и фабрика по сборке «гадюк», и раз в год алхимики выбирали из числа каторжников тех, кто сочетал в себе ум, образованность и ловкие руки. Асавин обучался грамоте, да и всего остального ему было не занимать. Главное, вовремя показать себя, ведь квота ограничена. У Асавина было примерно полгода, чтобы проредить количество умников, и для этого ему даже не нужно было марать руки. Достаточно было только легонько подтолкнуть кого надо.

Через полгода они с Лонаном перешли под начало местного подразделения гильдии алхимиков. Асавин сменил ядовитые пары аякосы на однообразный, но более безопасный конвейер фабрики «гадюк». Руки до сих пор помнили каждый этап сборки, вплоть до мельчайшего гвоздика, скрепляющего кремниевый замок. Тяжелые и долгие десять лет жизни Эльбрено, и скрашивала эти годы только возможность читать, которую алхимики всячески поощряли. На волю он вышел другим. Каторга размолола в муку юношеский максимализм и отсеяла сквозь сито цинизма маленькие крупицы его будущего характера. Он кропотливо собрал из всего этого мусора что-то, отдаленно похожее на человека.

Что до Лонана, то он, несмотря на клеймо преступника, нашел свое место в лабораториях бордовых мантий. Асавин же продолжил идти по кривой дорожке, не видя для себя других вариантов. Ненависть, десять лет служившая ему источником сил, оказалась ядовитей змеиного молока. Она навсегда его изменила.

Лонан посмотрел своим обычным тяжелым взглядом, вырывая Асавина из раздумий.

– Прекрати, не надо пустых слов. Я прекрасно понимаю, что Френсис прикончит меня, и выбираю такой расклад пыткам в застенках Протектората. Если конец един, не лучше ли выбрать менее мучительный? И еще кое-что. – Он снова посмотрел на Тьега. – Нет у тебя никакого племянника. Никого нет.

– Для всех он – мой племянник, – ответил Асавин. – Для тебя тоже.

Алхимик фыркнул, зачерпнув похлебки, и отправил в рот. Будет очень обидно потерять такой удачный инструмент. Асавин поймал себя на грусти. Пожалуй, к Лонану он привязался.

– Ладно, это не все новости, – сказал алхимик, облизнув ложку. – Не знаю, в каком лесу ты провел последние несколько недель… Ну да ладно. В Угольном становится неспокойно. Шуршат, что пропали ребята Кривого Шимса. По мне, туда им и дорога, уродам, да никто не берет на себя ответственность, да и тел тю-тю. Хм-м-м… В Червивом дрались. По слухам, Мару Податель бился с Мороком. Морок начал наглеть, расширяет свои каналы сбыта, беспардонно захватывает территории, а кто с него спрашивает, – Лонан провел пальцем по горлу, – тех скоро находят дохляками. Шуршат, у него появилась какая-то новая дурь. Красный Поцелуй и рядом с ней не стоял. Улетаешь к праотцам на пушистом облаке…

Асавин подобрался от ужаса:

– Жуткий парень этот Морок. Слишком быстро раскрутился… Что-то тут нечисто.

Лонан хрипло рассмеялся:

– Нечисто? Асавин, разуй глаза, это Угольный порт. Здесь не найти ничего чистого.

Эльбрено машинально улыбнулся кислой шутке товарища. Лонан редко смеялся, и чувство юмора у него было мрачное, под стать лицу. Однако шутка не развеяла страха Асавина. О Мороке ходили самые разные слухи, но все пугающие. Если Френсиса кликали отморозком и охочим до крови псом, то Морока – проклятьем богов. Он, словно стихийное бедствие или пагубь, уничтожал целые банды, от главаря до последней шлюхи, так что создавалось впечатление, что он и не человек вовсе, а могучая безликая волна. Даже со злющим псом можно договориться, если кинуть в нужное время шмат мяса, но как договоришься с бесчувственной стихией? Сметет, размозжит о камни и глазом не моргнет. Это пугало Асавина куда больше выходок Френсиса.

– Не будем о Мороке… Что говорят об имперцах в бухте?

Асавин надеялся, что кто-то из сумрачной братии воспринял их, как новый рынок сбыта. А там можно и весточку передать.

– Что говорят? А ты как думаешь? Что лягушачье дерьмо и то полезней, чем кучка островных мужеложцев. Поскорей бы попереубивались там с Фуэго, то-то будет радость.

Тьег скривился. Асавин горько усмехнулся. Да, наивно было полагать, что в сумрачной братии попрут против воли герцогов, а они оказались на удивление единодушны.

Не успел Эльбрено опомниться, как алхимик уже вычистил миску и отодвинул на край стола.

– Благодарю за угощение, – сказал он. – Не пропадай надолго, иначе начинаю переживать, не сдох ли ты.

– Твоя забота мила моему сердцу, – усмехнулся Асавин. – Я же как кот, всегда возвращаюсь туда, где кормят.

Лонан посмотрел на него печальными глазами.

– Что ж, ярких дней тебе и твоему племяннику, – сказал он, – а мне пора, столько всего нужно сделать…

«Точно помирать собрался», – подумал Эльбрено, провожая взглядом бордовую мантию.

– Асавин… – прошептал Тьег. – Ты надеялся на местных бандитов?

– Д-а-а-а, – протянул тот, махнув рукой девке с подносом. – Но Лонни, хоть и умник, знает не всех. Хочу поговорить еще с парочкой толковых людей.

– Обязательно здесь? – пробормотал парень. – Отвратительное место.

– Милая девушка, кувшин вина, пожалуйста. – Асавин повернулся к Тьегу. – Зачем скитаться по всему городу, когда знаешь, куда приходят нужные тебе люди? Не забивай себе голову. Знание может погубить.

– Незнание —тем более, – парировал Тьег. – Скажи, если возникнут проблемы. Не стоит беречь меня, я не сахарная голова… и не тепличная розочка.

Наивность и детская простота этого мальчишки не переставали поражать Асавина. От неизбежного ответа его спас перелив гитары. Музыкант сидел на стуле. Вьющиеся черные волосы стянуты в тугой хвост, а руки с закатанными по локоть рукавами ласкали гриф и переливающиеся струны. Соло взмыло под потолок и устремилось вниз. Ладони застучали по дереву, отбивая простой ритм, и Асавин увидел женщину, танцующую меж столов. На ее смуглой коже пестрели синие узоры. Из одежды – несколько полосок ткани. В обеих ее руках поблескивали плоские чаши. Женщина улыбалась и ловко двигала руками. Тьег заворожено уставился на почти обнаженную фигуру с гибкой талией.

– Асавин, что это? – спросил он.

– Ритуал, древний, как сама Ильфеса. Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди – это высокие горы, синие узоры – реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша – тьма, белая – свет. Смотри. – Асавин указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. – Чья сторона перевесит, тот и победит.

Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой. Завороженный ее танцем Тьег уронил монетку на горку белой чаши. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули от азарта.

– Что ты делаешь? – изумился Тьег. – Зачем в тьму-то?