— Да. Но, блин, мне показалось, что она что-то заметила.

— Ты сможешь отсюда увидеть, когда она уйдет?

— Конечно нет. Она же в домике станции. Как я ее увижу? — раздраженно прошептал Юрка. — В окно разве что. Да и то, если повезет.

— Ясно, — помедлив, произнес Володя. — Значит, придется валяться тут до горна.

Только сейчас Юрка почувствовал, как им тесно вдвоем. Предельно медленно и осторожно, чтобы не качать лодку, он перевернулся на бок, оказавшись своим лицом напротив Володиного. Глаза еще не успели привыкнуть к темноте, и если бы Юрка не ткнулся носом Володе в лоб, то даже не понял бы, где и как тот лежит. Юрка сполз еще чуть ниже, а когда глаза пообвыкли, смог рассмотреть очертания Володиных очков.

По брезенту бил дождь, под него задувал холодный мокрый ветер, но Юрке было жарко, потому что Володя оказался слишком близко. И хотелось дотронуться до него, а не лежать, как оловянные солдатики. Юрка нашел Володину ладонь, неуверенно сжал, почувствовал, какая она у него сухая и теплая. Володя прерывисто вздохнул, сжал Юркины пальцы в ответ.

— Юр, — произнёс он сипло.

— Что?

— Поцелуй меня.

Сердце ёкнуло, по телу разлилась сладкая волна. Вокруг пахло водой — дождевой и речной, и именно так пах Юркин первый настоящий поцелуй.

Володя позволил ему больше, чем обычно — не быстро, невинно коснуться своими губами его губ, а прижавшись, задержаться подольше. Этот поцелуй длился то ли несколько секунд, то ли целую вечность, сопровождаясь бешеным стуком сердца — и непонятно, чьего, Юркиного или Володиного. А потом Володя разомкнул губы. Юрка хотел было отпрянуть, подумав, что на этом всё кончится, но почувствовал еще более мягкое и мокрое прикосновение.

Юрка не умел целоваться по-настоящему. Он никогда этого не делал. А Володя, наверное, уже умел. Он поймал его губы и утянул в поцелуй — взрослый, нежный, головокружительный.

Дождь ослабевал и успокаивался, но Юрка успокаиваться совсем не хотел. Не хотел отпускать Володиных рук и губ. Плюнув на все, на сбившееся дыхание, на жар и истому во всем теле, он не хотел останавливаться, разрывать это мгновение. Если бы можно было навсегда остаться в этой лодке, под этим брезентом рядом с Володей, Юрка остался бы не раздумывая.

И Володя тоже не хотел, чтобы всё закончилось. Он отпустил его руку и обнял, прижался к нему так, что Юрка почувствовал — не только ему жарко. Не понимая, что делает, положил руку Володе на бок, пробрался пальцами под его рубашку, коснулся кожи. По руке будто пустили электрический ток, а Володя вздрогнул. Их поцелуй стал грубым и жадным.

Далекий звук горна, трубящий подъем, показался Юрке оглушительным. Он попытался сделать вид, что ничего не услышал, но Володя первый оторвался от него и, вздохнув, сказал:

— Пора, Юр. Надо идти.

Будто цепляясь за последнюю ниточку, Юрка спросил:

— Думаешь, Маша уже ушла?

— Дождь кончился, да и горн она слышала… Сейчас проверю.

Он сел и, так же как Юрка до этого, приподнял угол брезента. А Юрка в этот момент очень хотел, чтобы Володя увидел там Машины ноги и вернулся сюда, к нему. Чтобы хотя бы еще минутку можно было обнимать и целовать его.

— Никого нет, — сказал Володя и сел, скидывая с лодки брезент.

Яркий дневной свет ослепил Юрку. Вокруг было сыро, мокро, но небо посветлело, между облаками вдалеке пробивалось солнце.

Володя вылез из лодки, Юрка последовал за ним. И пока они крепили брезент, Юрка боролся с желанием подойти к Володе со спины, обнять его и, замерев, долго-долго стоять вот так.

— Всё, все молодцы. Можете быть свободны, — объявил Володя, заканчивая репетицию. Бледные от усталости актёры зааплодировали. На пятый раз труппе наконец удалось прогнать всю постановку от начала и до конца так, чтобы получилось относительно сносно.

Если актёры вымотались за этот день так, что буквально падали от усталости, то как худрук все еще держался на ногах, Юрка не мог понять. Володя пахал как каторжник, не слыша, не видя и не замечая ничего вокруг. У него даже галстук перекрутился узлом на спину и повис на шее удавкой.

Заметив это, Юрка прыснул. Встал из-за пианино, подошел к худруку, протянул руки, чтобы поправить сбившуюся ткань.

— Вот бы и мне посколее галстук повязали!

Юрка аж подпрыгнул от неожиданности, убежденный, что все актёры вышли из кинозала. Но проворный Олежка выскочил из-за бюста Ленина как чёртик из табакерки.

Володя отшатнулся от Юрки, сам поправил свой галстук и, натянуто улыбнувшись, объяснил:

— Олежка у нас мечтает, чтобы его первым в классе, а лучше — во всей школе, приняли в пионеры.

— А-а-а… — протянул Юрка и повернулся к Олежке: — И как, клятву уже выучил?

— Ага! — Олежка покраснел, стал по стойке смирно и с выражением начал: — Я, Лылеев Олег Ломанович, вступая в ляды Всесоюзной Пионелской Олганизации имени Владимила Ильича Ленина, пелед лицом своих товалищей толжественно обещаю: голячо любить свою Лодину. Жить, учиться и болоться, как завещал великий Ленин, как учит Комму… — Олежка жадно вдохнул, — …стическая палтия. Свято соблюдать Законы Пионелии Советского Союза!

— Молодец! — похвалил Володя. — А как отдавать пионерский салют, знаешь?

— Знаю! Показать?

Юрка цокнул языком — ну нашли время! Откровенно скучая, он уселся на сцену, свесил ноги и показательно всхрапнул. Володя его проигнорировал.

— Покажи, — кивнул вожатый и выкрикнул призыв: — К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!

— Всегда готов! — рявкнул Олежка и вскинул руку в пионерском салюте.

Володя поправил его ладонь — так, чтобы оказалась выше лба, а не на уровне носа.

— Руку нужно держать выше головы. Это значит, что ты блюдешь интересы пионерской организации выше своих. А еще во время присяги тот, кто повязывает тебе галстук, задает каверзные вопросы.

— Мамочки! — испугался Олежка. — Сложные? А ты задавал?

— Задавал. Я спрашивал будущего пионера, сколько стоит пионерский галстук.

— Пятьдесят пять копеек! — отчеканил, очухавшись, Юрка.

— Юр, ну ты же прекрасно знаешь, что этот ответ — неправильный. Зачем человека с толку сбиваешь? — с досадой спросил Володя. — Пионерский галстук бесценен, потому что он — частица красного знамени. Запомнил, Олеж?

— Ага, запомнил! — Олежка закивал. — Ну я пошел. Еще поучу клятву пелед сном!

— Лучше сценарий поучи!

— И сценалий тоже!

Олежка умчался, а Юрка задумался о том, что зря Володя обманывает мальца. Ведь пионерский галстук столько и стоил — пятьдесят пять копеек, не больше, потому что на самом деле был всего лишь крашеной тряпкой. В этом были убеждены все Юркины ровесники. Ребята носили галстуки как попало, будто издеваясь над ним: рваными, мятыми, исписанными, истыканными значками, по-ковбойски — подобно тому, как только что он был повязан на шее у Володи.

Может быть, еще лет десять-двадцать назад галстук что-то и значил, символизировал ценности и идеалы. Но сейчас всё это ушло в прошлое. Сам же Юрка впервые заподозрил, что ни идеалов, ни ценностей у людей не осталось, когда его завалили на экзамене. Скоро и Олежка непременно убедится в том же самом, но уже на своем примере. Юрке стало заранее жалко Олежку за то, какое жуткое разочарование его, такого одухотворенного и мечтательного, ждёт впереди.

Юрка хотел поделиться с Володей своими размышлениями, но не успел: двери кинозала снова отворились, и ребята из художественного кружка внесли несколько ватманов декораций.

— Вот водонапорная башня и паровоз, — сказал Миша Луковенко — руководитель рисовальщиков. — Как ты и просил, с нас контуры, а разрисовываете вы.

— О, спасибо огромное, — поблагодарил Володя. — А краски принёс?

— Да, вот тут, — Миша протянул ему большую коробку с банками и кистями и предупредил: — Завтра заберу.

Только художники ушли, Володя повернулся к Юрке и сказал:

— Ну что? Будем разрисовывать?

Юрка обреченно застонал: