«Тяжёлым и неровным шагом…» Тяжёлым и неровным шагом, Прочь от следов злодейства явного, Прочь по бурьянам и оврагам Уходит лето окаянное. Раскаянье подобно осени. С ветвей испуганных слетая, Уже горят следы на просеке, Горят, как шапка воровская. А наши имена не названы, В забвенье канули. Коль скоро Рискнёте по следу – увязнете В молчании сырого бора. Где мороси стальные шарики Летели мимо – не заметили, Где шум впитавшие лишайники — Пособники, а не свидетели. Мы молоды и бегство вечное Не в тягость, но зачем же следом Воспоминание увечное, Как ветка чёрная под снегом? «Родина, годы земного скитания…» Родина, годы земного скитания И послушанья судьбе, Всё, что имею, – в час расставания Я оставляю тебе. Тяжесть гордыни, горечь желаний, Куча нажитого впрок, Прошлого стыд и позор обещаний, Спутанный мыслей клубок, Тот, что крутится, да не мотается, Тайный и сладкий грешок… Пусто. Лишь ветер в мешке трепыхается. Бросьте в сугроб и мешок. «Звезда в потоках темноты…» Звезда в потоках темноты. Звенит в снегу кустарник стылый. Такой ты видишься, Россия, Край холода и пустоты. Кто сосчитал твои кресты, Твои безвестные могилы? И думал я, теряя силы, Что я несчастен, как и ты. Моя печаль тобой хранима. Но дрогнет дымная равнина И шевельнётся, как во сне, И надо мною грозно стынет Взор вопрошающей пустыни: «Ты смеешь жаловаться? Мне?» «Решил я уйти от судьбы…» Решил я уйти от судьбы. Чем ждать её милость в тревоге, Уж лучше я буду столбы Считать на великой дороге. В котомке краюха да нож, Кисет, деревянная ложка. Она говорит: – Не возьмёшь Немного беды? На дорожку? Злаки 1 Хоть смертный сон, как вечный снег, глубок, В нём зримо то, что было прежде снега. Не тленья жуть, не увяданья нега, Но забытья затверженный урок Избрал зерно для долгого ночлега. Он в снежном мире мал и одинок, Но мерно бьётся тайной жизни ток. Зерно ли есть подобие ковчега Или ковчег подобие зерна? Их тайну сохраняют письмена, Сухой травы начертанные знаки, Свидетели немого языка Безмолвные, но за строкой строка Как в янтаре застывшие во мраке. 2 Не сломит стебель прозябанья гнёт И дней однообразных оскуденье. Остаток их, полуночное бденье, Он в ожиданьи дерзком проведёт. Для нас зима, а для него – знаменье Явленное, над ним уже грядёт Суровый суд, но вместе с ним и тот, Кто знает тайну жизни пробужденья. И злую мощь морозного огня, И малость отступающего дня, И ветра леденящее касанье, И наступившей ночи древний страх Приветствует, сгорающий в снегах Под снежных зёрен мерное шуршанье. «Стволы почти прозрачны на свету…»
Стволы почти прозрачны на свету, Переливаясь синими тенями. Январский лес промёрзлыми ветвями Вцепляется в дневную пустоту. Никто не видит злую красоту. Над бледными лесными куполами Зелёными и алыми огнями Раскинулся морозный сад в цвету. И медленно растёт со всех сторон, Сгущается шуршащий перезвон, Высокое дневное безразличье. Ветвей отвесный, дрогнувший поток Мерцаньем ледяным себя облёк. Ты видел музыку во всём её величье. «И не двинутся доныне…» И не двинутся доныне Под бескрайней лунной ночью На заснеженной равнине Трав сухие многоточья. Словно в книге, где собрались Все земные упованья, Стёрлись строки, и остались Только знаки препинанья. «Уже апрель забрёл за половину…» Уже апрель забрёл за половину, И снег сошёл. А в поле тишина, Зернится иней, и озарена Седым огнём пустая луговина. Но не увидишь яркого пятна: Ожухлый снег, травы сухая тина… На тёплых склонах розовеет глина Кротовников. Земная глубина Уже не спит, но очи не открыла И видит сны. Ивняк мерцает стыло Над бледною, стоячею водой, И солнца ком, лохматый, спиртовой, Горит бездымно, без тепла, устало, И тянутся весенние подпалы. |
