Слово за слово, завертелось, и я вышла из дому в ужасном настроении. Бывают такие дни, когда все валится из рук, а в тот день ко всему прочему снимки получались не такими, как я того хотела, хоть и держала фотоаппарат крепко. Мысли постоянно убегали к утренней ссоре, в голове заново проигрывались диалоги, всплывали новые доводы и аргументы. Первый сильный снег тогда окутал город пушистым покрывалом, снимки должны были выйти отличными, несмотря на то что модель дрожала в тоненькой распахнутой шубке до покрасневшего носа и посиневших губ. «Фотошоп» со всем справился бы.

Но она не вытерпела. За каких-то десять минут окончательно замерзла и прервала фотосессию, пообещав заплатить за уже сделанные снимки. До следующей клиентки, которой надо было подобрать восемь образов, оставалось еще полтора часа. Я могла бы зайти отогреться в каком-то кафе, но решила заскочить на полчасика домой. Чувствовала себя виноватой, ведь поняла, что сама стала причиной ссоры. Надо было просто с Глебом спокойно поговорить о том, что мы мало вместе проводим время и давно уже никуда не выбираемся, а не тупо обижаться и закапываться в работу.

Как оказалось, каждый из нас воспринял ссору по-своему. Я испытала желание стать ближе, а он — наоборот, отдалиться. Это сейчас я могла обличить тот день в философские слова, но тогда в голове не рождалось ничего. Между нами будто в один миг кто-то рубанул огромной секирой, разорвав те тонкие нити, которые еще иногда тянули нас друг другу. Я уже не любила Глеба, как раньше. Измена не убила наши отношения, лишь добила, стала последней каплей. Все, что я почувствовала, когда увидела за порогом чужую обувь, а на вешалке чужое пальто, — была горечь. Я поняла: это конец. Все мои мысли наладить отношения рассыпались на осколки.

Как в трансе я прошла мимо нашей комнаты, откуда доносились женские стоны и хлесткие шлепки. Поставила телефон на зарядку на кухне, совершенно не зная, что делать. Войти и закатить истерику? Войти и щелкнуть их на фотоаппарат? Шантажировать потом снимками перед родителями? Но я не хотела видеть ее — ту, кто получает кайф от того секса, который раздражал меня. Я хотела выйти из этой квартиры, пройти пешком так много километров, как смогу, и больше не возвращаться. Отрезать от себя всю жизнь, связанную с Глебом.

Я на автомате заварила себе растворимый кофе, бахнув в чашку четыре ложки черного порошка. Подкатывала тошнота, к набирающим громкость стонам добавились грязные маты.

Чашка кофе осталась на столе — ее я оставила, как немого свидетеля. Оделась и ушла. Меня ждала клиентка.

Если бы не работа, я бы погибла в тот день. Натянутая улыбка и искусственно приподнятое настроение не лечили сердце, грубо расквашенное острой подошвой ботинка, но давали понять, что жизнь не остановилась, она продолжается. Мне есть для чего жить — для того, чтобы делать жизнь других легче и радостнее, для своих клиентов, моделей, заказчиков. Подступающие к глазам слезы я прятала за такой широкой улыбкой, и глаза превращались в маленькие щелочки. Слезы собирались в уголках глаз, и я их незаметно вытирала кончиком пальца, испытывая облегчение от того, что в утренней спешке мне не хватило времени на макияж.

Мобильник во второй половине дня окончательно разрядился, и я не знала, звонил мне Глеб или нет. Домой вернулась далеко за полночь, но не из-за работы. Мне нужно было выплакаться и решить, как быть дальше. Я довольно долго бродила по заснеженным улицам, пока не промерзла настолько, что желание больше никогда не возвращаться в квартиру сникло под желанием забраться под горячий душ.

— Почему так поздно? — тогда встретил меня Глеб в коридоре с угрюмым видом и сложенными руками на груди. Он не заметил чашки кофе. Он вел себя так, как прежде. Сколько вечеров он встречал меня именно так — не счесть. Так сколько раз он приводил в нашу постель девушек, а вечером появлялся передо мной и еще и налетал на меня с упреками?

И тогда меня прорвало. Не раздеваясь, я набросилась на него со слезами, с кулаками, с громкими криками — он отшатнулся, поймав меня за запястья. Скрутил, раздел, дождался, пока закончится истерика, и принялся говорить слова, каждое из которых все больнее обрушивалось на израненное сердце.

— Ты же знала, что я непостоянный. Уж прости, но тебя одной мне не хватает. Ты слишком редко в последнее время соглашаешься на секс — сама виновата. Но все равно нехорошо сегодня вышло — я лохонулся, больше не буду никого приводить домой. Чтоб тебе не было так обидно, можешь тоже завести себе любовника. Только будь осторожна. Будет плохо, если о наших связях на стороне узнают или твоя мать, или мои родители.

Мне надо бы прямо на следующее утро, в понедельник, бежать и подавать на развод. Но я угодила в собственную ловушку. В брачном договоре не было ни слова про измену. Если бы я первая пошла разводиться, то должна была бы отдать миллион. В безвыходном положении я не придумала ничего лучше, как просто отплатить Глебу той же монетой.

Но прежде чем мне это удалось, Глеб вечером в понедельник притащил домой огромный букет роз моего любимого оттенка — нежно-алого. Просил прощения и клятвенно заверял, что больше никогда не сделает мне больно. Наверно, внутри меня все же что-то дрогнуло и вспыхнул маленький огонек надежды. Я сказала, что попробую его простить, но в нашу постель так и не вернулась. Не могла. Просила дать мне время. Мучившись от ожидания, Глеб чем дальше, тем все больше злился.

А потом однажды ночью не вернулся домой. Как назло, утром нелегкая принесла его родителей, а от Глеба пришла смс: «Прикрой меня, потом сочтемся. Если что, я в командировке».

Только родители уехали, я в тот же день (точнее вечер) изменила Глебу со своим клиентом. Лучше бы я этого не делала. Жалею до сих пор. Но прошлого не вернешь и не изменишь — оно клеймом отпечаталось на щеке. И горит стыдом до сих пор.

— Майка, слышишь, прости меня, ладно?

Я обнаружила, что уже около минуты (а, может, и дольше) просто пялюсь на нежно-алые лепестки роз. Сколько их в букете — невозможно сосчитать. Что Глеба вынудило внезапно потратить столько денег на меня?..

И чем цветы помогут мне простить Глеба, если я не хочу этого делать? Правильно, ничем. Больше не куплюсь на его извинения — одного раза достаточно, чтобы окончательно подорвать доверие.

Букет я забрала и, не говоря ни слова, прошла мимо мужа на кухню. Розы ни в чем не виноваты. Если их не возьму, он выбросит их. Например, из окна.

— Майя!

Меня быстро догнали. Звали по имени, но я не поднимала головы, занятая распаковыванием букета над столом и подрезанием слишком длинных стеблей.

— Я сегодняшней ночью не изменял тебе. Просто мне надо было выпить и обмозговать нашу ситуацию. В конце концов я пришел к выводу, что попробую измениться. Удалю контакты всех своих любовниц, порву с ними. Буду проводить больше времени с тобой. — Его рука осторожно приобняла меня за талию. Я застыла, готова опустить лезвие ножа на следующий стебель. Глеб продолжил говорить интимным шепотом недалеко от моего уха: — Попробую быть с тобой нежнее. Ты же мне ни разу не говорила, что тебе что-то не нравится. Я готов выслушать все твои желания.

— Убери руку и отойди, — прошипела я, крепче сжимая нож. — Это первое желание. Второе: подай вместе со мной на развод. Нашему браку конец, и со временем мы будем только сильнее портить жизнь друг другу.

Вместо того чтобы отойти, Глеб мягко вынул нож из моей застывшей руки, отложил его подальше в сторону и повернул меня к себе лицом.

— Цветы подождут.

Я опустила взгляд, лишь бы не видеть этого наигранного раскаянья в глазах Глеба, и принялась делить дыхание на медленные выдохи и вдохи.

— Да, я вел себя как последняя скотина. Но когда вдруг понял, что действительно могу тебя потерять, осознал, что не хочу этого. Что ты мне дороже всех.

Тело била крупная дрожь, хотя внутри я ощущала себя абсолютно спокойной. Какое счастье, что в этот раз слова Глеба не цепляют меня. Но несмотря на это хотелось, чтобы он поскорее заткнулся и оставил меня в покое.