– Осторожнее, брат! Не забывай, что и слова порою ведут человека к гибели...

Деций хотел ещё что-то прибавить, но насторожился, прислушиваясь к приближающимся шагам.

– Не тревожься, это Овидий, – успокоил брата Марк, заметив перемену в его лице.

Сразу после его слов отделявшая вестибул завеса отодвинулась, и в атрии появился «певец любви». По тому, как от шумного дыхания вздымалась его грудь, по пятнам пота, проступившим на тоге, можно было догадаться, что Овидий едва ли не бегом шёл к дому друга.

– Ты что-нибудь узнал? – кинувшись к нему, вскричал Марк. Он смотрел на знаменитого поэта так, будто только тот один мог оправдать его надежды.

– Её до сих пор держат в заточении, – ответил Овидий и перевёл дыхание.

– Надеюсь, не в Мамертинской тюрьме?

– Нет, хвала свету Гелиоса, не там.

– Тогда где же?

– Басса, служанка Альбии, рассказала, что под домом весталок находится некое помещение, в котором обычно наказывают провинившихся жриц. К примеру, если во время бдения у священного огня весталка уснула или задумалась, и огонь погас, то её отправляют туда, бьют розгами и на какое-то время оставляют одну. Считается, что такой кары достаточно для того, чтобы несчастная в полной мере осознала свою вину и покаялась.

Выслушав Овидия, Марк невольно сжал кулаки, и гримаса невыразимой боли исказила его лицо.

Ему представилось, как в глухом подземелье содрогается от пыток прекрасное тело Альбии, как слёзы текут по её нежному лицу и как она шевелит губами, призывая его к себе, умоляя спасти её... Впервые он так сильно переживал из-за женщины, впервые искренне и мучительно страдал оттого, что был не в силах ей помочь.

– Я мечтал о том, – заговорил он тихим голосом, глядя в пространство перед собой недвижным взором точно незрячий, – как буду говорить ей слова, ласковые и сердечные, о том, как руки её обовьются вокруг моей шеи и она замрёт в моих объятиях, о том, как я, прильнув к её устам, буду пить сладострастие в её взоре... Мечтал любить её и видеть её счастливой... А вместо этого обрёк её на позор, подверг унижению и тяжким испытаниям...

Внешне Марк казался спокойным, но в голосе его было что-то настолько волнующее, настолько трагическое, что чувствительное сердце Овидия сжалось от сострадания к несчастному влюблённому.

– Есть мечты, ради которых не жалко отдать всё своё достояние, а иногда и саму жизнь, – проговорил поэт, с грустью глядя на друга.

– Ты прав, дорогой Публий, – согласился Марк, и взгляд его снова прояснился. – Именно об этом я говорил своему брату...

– Да, ты мне многое здесь наговорил, – подал голос Деций. – Не сказал только, как же ты собираешься пробраться к своей Альбии? И что ты намерен делать после того, как увидишься с ней?

– Ах, да, забыл предупредить вас! – вдруг спохватился Овидий, опередив Марка с ответом. – По словам Бассы, в подземелье ведёт потайная дверь, о которой известно только служительницам храма. Непосвящённый человек вряд ли сможет найти её без помощи весталок...

– Тогда я попытаюсь договориться с Великой девой. Говорят, хотя она с виду сурова, к своим ученицам относится по-доброму, – ответил Марк, правда, в голосе его не было уверенности.

– Поражаюсь твоей наивности, Марк! – воскликнул Деций. – Великая дева ненавидит тебя всем своим существом за то, что ты посмел отнять у неё лучшую жрицу! Не стоит и надеяться, что она соблаговолит допустить тебя к себе. Она не захочет слушать тебя, конечно, не захочет! А в худшем случае поспешит пожаловаться на тебя Августу. И тогда уж пощады не жди!

– Я согласен с Децием, – кивнул кудрявой головой Овидий.

– Что же делать? – с досадою вскричал Марк. Он потёр рукою лоб, точно борясь с какими-то своими мыслями, и затем голосом, в котором звенела отчаянная решительность, заявил: – Я обращусь за помощью к Ливии!

– Бедный мой брат, ты совсем потерял рассудок, – вздохнул Деций. – Вспомни, разве не по приказу Ливии тебя увели под стражей из лагеря Тиберия? И разве не от её имени Виний выступал в суде с обвинительной речью? Виний же прибыл в лагерь не один, а с Деллией, значит, в том, что случилось, есть её рука! Но ты же не станешь искать помощи у женщины, гнев которой преследует тебя и твою возлюбленную?

При упоминании о Деллии лицо Марка исказила гримаса ярости, однако он тут же овладел собою и, взяв Овидия за руку, сказал:

– Коль скоро речь зашла о женщинах, способных влиять на судьбы людей, отчего бы нам не обратиться к внучке императора? Я слышал, одно её слово, вовремя достигшее ушей Августа, может кого-то спасти или погубить. Скажи, Юлия по-прежнему считает тебя своим близким другом?

– О, Юлилла поистине благородная женщина! – ответил поэт, и его лицо просияло. – У неё страстная натура, она знает толк в любви и обычно не отказывает в помощи влюблённым.

Овидий быстро повернулся и, бросив Марку: «Жди меня», выбежал из атрия, спеша к дому императорской внучки и расталкивая по дороге прохожих.

Деций остался с братом, стараясь вселить в него немного бодрости, и оба стали ждать вестей от Овидия.

Только вечером, когда терпение Марка начало иссякать, раздался стук в дверь.

Спустя минуту появился раб и вручил Марку письмо. Тот начал читать его с такой поспешностью, точно речь шла о его жизни.

«Випсания Юлия Агриппина приветствует Марка Блоссия. Я внимательно выслушала просьбу нашего друга – и вот мой ответ. Покажи это письмо с моей личной печатью Великой деве – и пусть оно послужит для тебя пропуском туда, куда ты так стремишься душой и телом».

От радости, захлестнувшей Марка подобно мощной океанской волне, сразу посветлели и глаза его, и лицо. Ободрённый счастливой вестью, он был готов тут же броситься к дому весталок. Он уже ощущал Альбию рядом, на своей груди, в своих объятиях, и беспредельная нежность окутывала его сердце.

– Ты не можешь пойти туда сейчас, – сказал Деций, прочитав письмо.

– Как это – не могу? Разумеется, я пойду туда прямо сейчас, – возразил Марк, в сердитом недоумении взглянув на брата.

– Уже ночь, Марк, и тебя не пропустят к старшей весталке. В это время суток старая дева спит как младенец в своей колыбели. Дождись утра и ни о чём не тревожься – отныне у тебя есть надежда, дарованная тебе Фортуной в облике божественной Юлиллы.

Несмотря на безумное желание немедленно увидеть Великую деву, чтобы просить её о встрече с Альбией, Марк не мог не признать, что Деций прав.

Пока Блоссий-младший спокойно спал в своей мягкой постели, старший из братьев шагал по атрию с письмом императорской внучки в руке, то улыбаясь, то задумываясь и невнятно разговаривая с самим собой. За всю эту ночь, казавшуюся ему бесконечно долгой, Марк не сомкнул глаз, повторяя про себя: «Скорее! Скорее!»

Постепенно светало. Наспех умывшись, стараясь не разбудить брата, Марк выбежал из дома. Улицы уже не были безлюдными. Крестьяне везли в город повозки, нагруженные овощами, фруктами, мясом, сыром и зеленью. Хлебопёки открывали свои лавки. В предутреннем тусклом свете стали видны колонны и крыши храмов.

Приблизившись к храму Весты, Марк остановился на мгновение... Круглый портал... Колонны, увитые виноградными лозами... Напоенный ароматом нарда воздух... И где-то здесь, в подземной темнице томится его Альбия...

У входа в храм Марка остановил привратник. Не сразу, лишь внимательно приглядевшись, Марк узнал в этом немолодом, высокого роста и крепкого телосложения человеке своего бывшего товарища по оружию. Когда-то Гемин – так его звали – командовал сотней, но после тяжёлого ранения был вынужден покинуть армию.

– Марк Блоссий! – воскликнул бывший центурион, узнав своего военного трибуна. – Рад видеть тебя, старина! Ты здесь по какому поводу?

– Мне необходимо встретиться с Великой девой – с глазу на глаз, – ответил Марк, с трудом сдерживая нетерпение.

– Я бы с удовольствием устроил тебе эту встречу, но у меня есть распоряжение Великой девы никого к ней не впускать.

– Вот, – Марк протянул Гемину свиток с печатью Юлии-младшей, – прочитай сам и отнеси старшей весталке. Она обязана подчиниться воле внучки императора.