Тут Магий замедлил шаг и обратился к шедшей позади него Деллии:

– Ты ведь хочешь видеть братьев Блоссиев мёртвыми?

Не слишком задумываясь о последствиях своего ответа, Деллия прошептала:

– Да, хочу.

Магий одобрительно кивнул.

Они вышли во двор храма. В воздухе сеял мелкий дождь. Над мокрыми крышами домов и храмов нависало серое с едва уловимым розовым оттенком вечера небо.

– Сейчас мы с тобой расстанемся, – сказал Магий, угрюмо глядя на Деллию, – но хочу, чтобы ты знала: я буду следить за Блоссиями до тех пор, пока кто-нибудь из них не оступится. Уверен, они попадутся на том, что забавляет их больше всего на свете.

– Не думаю, что, вникая в подробности любовных похождений Блоссиев, мы сумеем серьёзно навредить им, – возразила Деллия, поправляя покрывало на голове.

– А я рассчитываю на закон Августа, карающий прелюбодеев. И я буду молиться, чтобы в следующий раз их ничто не могло спасти от справедливого наказания. Ах, если бы не вмешательство весталок, от одного из Блоссиев мы бы уже избавились! Кстати, о весталках... – тут Магий понизил голос, – но об этом я не стану говорить ни с одним человеком на свете, пока сам не проверю, насколько верны мои предположения.

– Что ты сказал? – Деллия бросила на него настороженный взгляд.

– Так, пустяки! – быстро ответил Магий и запахнул полы своего плаща.

Между тем Деллия с помощью своих рабов забралась в лектику и, перед тем как задёрнуть занавески, снова обратилась к Магию:

– Напоследок дам тебе совет: если хочешь выведать что-нибудь по-настоящему скандальное, в первую очередь следи за Марком Блоссием. Деций неразборчив в связях: в его постели может оказаться как куртизанка, так и почтенная матрона, что, впрочем, мало кого удивляет. Сейчас меня больше волнует Марк. Во время нашей последней встречи мне показалось, будто он старается скрыть какую-то тайную связь...

– Благодарю за полезный совет. – Магий склонил голову, и Деллия не заметила усмешки, промелькнувшей на его лице.

***

Лектика – носилки

Дни, созданные природой для весёлого праздника Сатурналий, для шумных застолий и долгих прогулок, обернулись для Альбии полным тягостных воспоминаний одиночеством. Даже служба в храме, которой она старалась одать всю себя без остатка, не могла изгнать из её сердца щемящую тоску по Марку Блоссию.

Однажды, возвращаясь из храма, Альбия велела рабам остановиться перед книжной лавкой, вышла из паланкина и купила изысканно оформленную рукопись со стихами Овидия. Когда девушка выходила из лавки, какой-то человек, закутанный в тёмный плащ, задел её плечо, и она выронила свиток. В следующее мгновение незнакомец, заметив её движение, предупредил её: он быстро наклонился и поднял свиток.

– О, прости меня! Я был неосторожен, – сказал молодой человек, при этом не поднимая головы.

Альбия не могла разглядеть его лица. Глаза его скрывали широкие поля войлочного пилоса, какие носили ремесленники и прочий простой люд; нижнюю часть лица покрывала чёрная борода – так что Альбии был виден лишь длинный с заметной горбинкой нос.

– Пустяки, – миролюбиво ответила она и протянула руку, чтобы забрать рукопись.

Но незнакомец не торопился вернуть ей то, что поднял с земли.

– Надеюсь, я не ушиб тебя?

– О нет, всё обошлось благополучно.

Альбия начинала терять терпение: и жестом, и взглядом она требовала вернуть ей свиток.

– Ах, да! – наконец спохватился чернобородый и, вручая рукопись её владелице, как бы невзначай заглянул внутрь.

– «Любовные элегии» Публия Овидия Назона, – прочёл он прежде, чем Альбия выхватила свиток из его рук.

И тут их взгляды встретились. Альбия с удивлением видела, как глаза этого человека наполняются выражением, в котором смешались наглость, враждебность и хитрый намёк – «а ведь я кое-что знаю о тебе», – и всё это в одном взгляде.

Весталка забралась в паланкин и задёрнула шёлковые с золотым шитьём занавески. Положив свиток на колени, она поднесла к лицу холодные, как лёд, ладони и прижала их к пылающим щекам. Странная необъяснимая тревога сжала её сердце.

Что-то недоброе было в том человеке, что-то, что настораживало и беспокоило. Кто он? Случайно ли оказался рядом? И что ему нужно?..

После ужина Альбия уединилась в своих покоях и с жадностью девственницы, в которой пробудилось желание познать запретное, накинулась на стихи Овидия. На одном дыхании прочла она «Любовные элегии», затем снова перечитала, прислушиваясь к каждому слову, каждому звуку своего голоса, с трепетом произносившего эти слова. И, когда каждая строка элегий, подобно струям живительного источника, вошла в её жаждущее сердце, приступила она к прочтению уже знакомой ей «Науки любви». И как губка впитывает влагу, так Альбия слог за слогом, строфа за строфой постигала смысл того, чему учил Овидий. Но не образ «певца любви» стоял за каждым прочитанным ею сочинением: чудился Альбии то пристальный взор выразительных чёрных глаз, то тонкая загадочная улыбка того, кто стал постоянным спутником её воспоминаний.

Альбия отложила рукопись и прикрыла глаза ладонью.

Завтра у неё свободный день... Ах, как было бы чудесно провести этот день с тем, кто дорог, кого так жаждешь увидеть! Как хотелось бы вырваться из тесных объятий одиночества и, забыв обо всём на свете, броситься в объятия живые, жаркие и желанные!..

От этих мыслей Альбию охватило волнение, а душу наполнила радость, подобная ужасу. Она так углубилась в свои думы, что не заметила появления Элии.

– Вот, возьми, – девушка вручила Альбии письмо и прибавила: – Приходил посланец от некоего Марка Блоссия, кампанского патриция, и просил передать в твои руки.

Услышав её слова, Альбия сначала не поверила своим ушам. Марк в Риме?! О боги всемилостивые! Неужели её желание, желание смертной девушки, было так сильно, что его услышали на небесах?

Альбия взяла послание с такой поспешностью, словно от его прочтения зависела вся её жизнь.

«Марк Блоссий приветствует прекрасную Альбию и ждёт её на пир в своём доме в Каринах».

Альбия подняла глаза. Элия всё ещё стояла перед ней и смотрела на неё так странно, что Альбия вспыхнула от смущения.

– Великая дева не одобрила бы тебя, Альбия, – с укором проговорила Элия.

– Наверное, – согласилась с ней Альбия. И смущаясь ещё больше, прибавила: – Но я должна поговорить с ним... в последний раз...

Кипарисы, вязы, клёны и платаны огромного парка, окружавшего римский дом кампанца Марка Блоссия, сияли в свете луны серебром и багрянцем осени. Порхая как бабочки, слетали с веток сухие листья. Воздух был звонок и чист.

Вступив во владения Блоссия, Альбия остановилась и прислушалась к долетавшим до неё со стороны дома весёлым голосам и смеху. В портике мерцали огни. Среди зарослей олеандра и мирта, по извилистым дорожкам, бродили прирученные газели из пустынь Африки; в пруду, у самого дома, плавали грациозные белые лебеди.

Альбия медленно приблизилась к дому. Ветвь розового куста тихонько задела её по лицу, как будто поцеловав в темноте, и пахнула душистой свежестью. Девушка на миг закрыла глаза, наслаждаясь этим чудесным прикосновением. Её ощущение усилила нежная мелодия кифары, плывшая по воздуху подобно разлившемуся в нём ароматному потоку божественной амбросии.

– Ты точно тень Елены в поисках своего призрачного Париса, – услышав насмешливый голос за спиной, Альбия обернулась и увидела Овидия.

Знаменитый поэт, в белоснежной застольной одежде, в венке из роз, с лёгкой улыбкой смотрел на смутившуюся девушку.

– Тебе не следовало приходить сюда, – заметил он и с сожалением прибавил: – Я надеялся, у этой истории не будет продолжения.

– Вот как! – изумлённо воскликнула Альбия, вскинув на него свои прекрасные глаза.

– Лучше уходи, Альбия, во имя целомудренной богини, уходи! И если ты сама не в силах совладать со своими чувствами, прибегни к помощи чудодейственной воды Леты.