Голос Виния, звонкий и торжественный, прозвучал в мёртвой тишине, точно сигнал военной трубы в пустыни.

– Обвинитель, вероятно, хотел сказать, что кампанские земли, которыми на протяжении столетий владел мой род, должны перейти в собственность не государства, а того, кто им управляет. Всем известно, что эти владения лишь по счастливой случайности не попали в список проскрипций, из-за чего кое-кто и по сей день не обрёл покоя, – неожиданно дерзко заявил Марк, меняясь в лице.

Он потерял самообладание: на этот раз горячая кровь его далёких предков горцев-самнитов* напомнила о себе – он сжал кулаки, потрясая ими в воздухе.

– Подсудимый оскорбил императора! – раздался чей-то злобный голос.

Гул возмущения, разбуженный этим выкриком, постепенно нарастал, грозя вылиться в настоящую бурю.

Претор решил наконец вмешаться и подал знак: звук тубы призвал народ к молчанию. Когда шум в зале постепенно утих, Пизон обратился к публике с речью, которую давно ждали сторонники подсудимого.

– Квириты!* Только что нам стало известно решение жреческой коллегии, слушавшей дело об обвинении весталки Альбии в нарушении обета целомудрия. Жрица признана невиновной: она не запятнала честь служительницы Весты и сохранила свою невинность. Позор не коснулся священного очага богини!

На этот раз публика отозвалась ропотом, выражавшем не то удивление и недоверие, не то недовольство тем, что её лишили долгожданного зрелища наказания виновных. Зато галерея шумно рукоплескала.

– От имени суда присяжных я, претор Гай Пизон, требую пересмотреть приговор, вынесенный подсудимому Марку Блоссию обвинительной стороной, – продолжал свою речь Пизон. – Будем откровенны, приговор несправедлив. Во имя всех богов-покровителей Рима, призываю вас, квириты, к соблюдению законов нашего государства и отмене сурового наказания, которое позорит имя римского гражданина.

Снова поднялся шум.

– Претор подкуплен родственниками обвиняемого! Всем известно богатство кампанских Блоссиев! – прокричал всё тот же злобный голос.

Собравшихся охватило крайнее возбуждение, распространившееся и на тех, кто ожидал решения суда на улице.

Соблюдая традиции римского права, Пизон был вынужден учитывать решение присяжных. Он напомнил им о необходимости серьёзно взвесить все обстоятельства дела и вынести приговор, основываясь на правосудии. Каждый из судей, держа в руке камешек, произносил слова: « Если я ошибусь сознательно, то пусть тогда Юпитер, ради спасения города, отбросит от меня добрых людей, как я отбрасываю этот камень». Приступили к голосованию. Каждый из судей должен был дать свой ответ на табличке, начертав на ней одну из трёх букв: A, C или N. Первая означала «absolvo» – оправдываю, вторая – «condemno» – осуждаю, и, наконец, третья – «non liqet» – не ясно. Что касалось последнего решения, то оно определялось как отстрочка в рассмотрении дела, поскольку недостаточно уяснена вина и суду необходимо получить дополнительные сведения.

Наконец пристав по знаку претора объявил об окончании прений громовым «dixerunt!» – «они сказали!» – и зал притих в ожидании.

После голосования, в котором табличек с буквой «C» оказалось всего на одну меньше, чем с буквой «N», приговор был пересмотрен. Часть кампанских земель Марка Блоссия оставалась его частной собственностью, но другая, большая часть, включая виллу в Капуе, была объявлена владениями римского государства. За признание вины и чистосердечное раскаяние Марку Блоссию, во избежание более суровой участи, было разрешено беспрепятственно удалиться в изгнание. А в подтверждение того, что впредь он не будет нарушать законы императора, ему надлежало в короткий срок вступить в брак с любой, пожелавшей разделить горечь изгнания женщиной.

Судебное разбирательство было закончено.

Наступил уже вечер, и народ толпился в ожидании, когда Марк вышел из храма Согласия. Его приветствовали десятки голосов. Но слышались и оскорбления, и угрозы, и проклятия. В возбуждённой толпе, теснившейся у портика, чуть не произошло столкновение, которое могло повлечь за собой гибель людей.

Претор Пизон, под защитой отряда преторианцев, уговорами и силой оружия утихомирил недовольных решением суда противников Блоссия и призвал горожан мирно разойтись по домам. Постепенно напряжение спало, народ стал расходиться.

Никто из Блоссиев, окружённых друзьями и родственниками, не обратил внимания на прятавшихся за колоннами храма женщину с покрывалом на голове и одетого во всё тёмное мужчину. И никто не услышал, как этот мужчина, обернувшись к своей спутнице и ловя воздух перекошенным от ярости ртом, злобным голосом проговорил:

– И всё-таки неужели ты думаешь, что мы проиграли?! Нет, я так просто не сдамся, клянусь Фуриями-Мстительницами!

***

Прокуратор – в рим. частном праве представитель ответчика/истца перед судом

Самниты – италийские племена, потомки сабинов

Квириты – собирательная формулировка “Римский народ”

Альбия очнулась от внезапного ощущения холода. Она медленно приподнялась и села, прислонясь спиной к стене. В ушах у неё звенело, ноги оцепенели. Долгое время она ничего не различала в темноте – её обволакивал какой-то вязкий туман, в котором чудились чьи-то белые развевающиеся одежды. Мало-помалу слабость начала проходить, а память возвращаться, восстанавливая события прошлой ночи.

Альбия вспомнила унижение и стыд, пережитые ею во время разбирательства её «грехопадения» в жреческой коллегии, вспомнила свой страх, когда кто-то из жриц заговорил о старинном обычае погребения заживо, и облегчение после выступления Великой девы, которая заявила, что столь жестокое наказание не соответствует совершённому весталкой проступку. Она вспомнила, как с неё сняли одежду и как дикая боль пронизала всё её тело, когда по её обнажённой спине ударили розгами. То, как была отперта дверь темницы, в которую её бросили, Альбия помнила уже смутно. От перенесённых ею душевных и телесных мук девушка лишилась сознания...

Альбия глубоко вздохнула и склонила голову. Распущенные волосы прикрыли её дрожащее от холода тело, точно плащ окутали девушку ласковым теплом. Оглядевшись, она увидела в углу плоский камень, на котором лежал кусок хлеба и стояла чаша с водой. Альбия с трудом встала, держась рукой за стену, подошла к камню и поднесла чашу к пересохшим губам. Но, едва сделав глоток, девушка вдруг замерла – ей показалось, что в темнице есть ещё кто-то. Обернувшись, она увидела, что кто-то, в длинной, до пола, одежде, сидит на скамье у двери.

– Ты всё ещё полна сомнений, – раздался голос Великой девы. Скупой луч света, проникавший в темницу сквозь маленькое отверстие в стене, поблёскивал на её сединах, растворялся в её горящих глазах. – Твои заблуждения не принесут тебе ничего, кроме страданий. Ты ослеплена пагубным блеском лживых страстей, но я могу помочь тебе сорвать покровы с твоей души и допустить в неё истинный свет нашей Веры.

Альбия со стоном опустилась на скамью рядом с Пинарией и уронила голову на грудь.

Когда-то у неё было желание – покориться Великой деве, излить ей все свои сердечные муки, получить желанное умиротворение. Но теперь её мысли приняли другое направление – она испытывала чувство острой непримиримости к Пинарии и тому учению, от которого бежала. Те мужчины и женщины, которых Альбии приходилось встречать на пирах у Кальпурнии и Марка, были правы, желая друг друга. Весталка жаждала принять их мир, жить их жизнью, поклоняться чтимой ими пенорождённой богине. А главное: она хотела любить и быть любимой. Она встретила дорогого её сердцу мужчину и уже за это была благодарна Судьбе.

– Ты поступила дурно, поддавшись соблазну, – продолжала Пинария неспеша, – однако ты несчастлива. Ты попала в сети обмана, позволь же мне вывести тебя из греха. Да, тебя оправдали – это знак того, что наша богиня покровительствует тебе и ждёт от тебя искреннего раскаяния. Она милосердна, но она же может быть очень суровой. Ныне тебе предстоит сделать выбор. Ты либо погибнешь, терзаемая желанием плоти, либо прозришь, навсегда доверившись учению, которое несёт священный огонь Весты.