Хартман и правда выглядел необычным псом. Он смотрел на меня так, как будто всё-всё обо мне знал и всё понимал. И я ему не нравилась, это точно. Так что мечты о том, чтобы с ним подружиться, например, прикормить колбасой — из разряда фантастики. Да и где мне добыть колбасу — поискать кухню и потихоньку ограбить Софи?

Нет, уж этого я точно делать не буду.

Надо всего лишь улучить момент, когда пса в библиотеке не будет. Проверить пару раз, но так, чтобы лишнего внимания не привлекать, и уж тогда быстренько книгу забрать. Но с удачным моментом мне может и не повезти. Просить, чтобы Софи принесла книги, нельзя. Она откроет молитвенник — и всё, о доверии между нами можно будет забыть… Хм, а может, попросить её прогнать собаку, сказать, что пёс на меня нарычал? Но тогда она спросит, зачем я ходила в библиотеку, и сказочка о белом, а в данном случае — о чёрном бычке повторится сначала.

Вопросы-вопросы. Я уже устала от них. Ненавижу не понимать, что мне делать, когда и как. Наверное, эту книгу надо просто оставить там, где она сейчас. При случае — забрать и уничтожить. Но не выращивать из мухи слона, а то он так потопчется по посудной лавке, что осколков вновь разбитой жизни не соберёшь.

В конце концов, я могу притвориться, что не открывала ту книгу, не знала о пентаграммах, и стоять на своём, даже если меня начнут топить в бочке с водой.

Но как я могла вообще допустить весь этот ужас? У меня были сотни возможностей спрятать книгу Майри, а я забыла о её существовании начисто. Мечтала о всяком, думала о том, какой Дэбрэ — шикарный мужчина вместо того, чтобы помнить, что в первую очередь он дознаватель, а Софи, хоть и очень милая, добрая, но надзирательница.

Это же надо мне было так попасть. И ведь сама виновата! Ну до чего же обидно. Если из-за того момента «когда весь мир подождёт» ещё и всё рухнет, то… Ну что тут ещё скажешь?

И ведь ничего сделать нельзя, только надеяться, что мне ещё повезёт.

Настроение я себе испоганила начисто. Чтобы развеяться, собрала тетради Майри в стопку, взяла плед из спальни и отправилась в сад. Софи только кивнула, когда я сказала, где буду. Доверяла мне — и это резало без ножа.

Ладно. Не буду об этом думать.

С этим хартманом в библиотеке одно хорошо — хотя бы собаки можно не опасаться. Я собиралась посидеть под деревом, послушать птиц, подышать…

Нет, ну до чего ж я на себя была зла! Одна крохотная ошибка — и всё. А если бы книгу Майри увидел Дэбрэ?

Громко шурша гравием, я добралась до пруда. Здесь оказалось ещё красивее, чем ночью. Из-за темноты я не всё рассмотрела. А тут цвели лилии, вокруг, уже на земле — лютики, шуршала осока. Летали стрекозы, шмели, комары — как без них. Но на самом деле стрекоз — голубых, фиолетовых, розовых и зелёных — было больше всего.

Я выбрала место под старым дубом, расстелила плед, обувь сняла. День набирал силу, а с ним — и жара, но сидеть в теньке было хорошо, даже в многослойном платье — очень приятно. Напряжение медленно уходило, и я дала себе время просто посидеть, полюбоваться на всю эту красоту. На небо, всё в пышных, как взбитые сливки, облаках. На покачивающиеся кроны деревьев. На неповоротливых шмелей и быстрых стрекоз.

Мне нельзя допускать таких глупых ошибок. Я не должна всё это потерять.

Вздохнув, я приступила к записям Майри. Их нашлось не так много, как я надеялась. Всего несколько тетрадей и альбом. Она, оказывается, рисовала, но не очень хорошо. Обычные вещи — яблоко, стакан с цветком. Кое-где рисунки исправляла более умелая рука — очевидно, учитель. Ничего ценного в альбоме Майри я не нашла, убедилась лишь, что руку ей так и не смогли толком поставить.

Дневник у неё был, но она бросила его вести много лет назад. Аккуратный круглый почерк заполнял не меньше половины тетради, но полезного я в ней ничего не нашла. Школьные подруги и недруги, уроки, строгий учитель, поездка в монастырь — описания Майри не смогли мне помочь составить хоть какое-то представление о ней и том важном, что её окружало.

«Сегодня на завтрак подавали морковный пирог. Ужасная гадость».

Ну, и что я могла из этого почерпнуть?

Остальные тетради оказались её записями по учебным предметам. При желании я могла изучить математику, географию и историю. Последнее мне показалось поначалу обнадёживающим, но, видимо, учитель Майри особое внимание уделял датам войн, рождений и смертей королей. С помощью тетрадей Майри я подсмотрела на этот мир, но увидела не больше, чем в замочную скважину. Ни о ней толком ничего не узнала, ни о мире.

Я перелистала все страницы ученических тетрадей, но личных записей не нашла. Ни одной строчки.

Какой-то неудачный день. Надо это срочно исправить.

Я взяла карандаш и открыла чистый лист в альбоме Майри. Мне даже задумываться не пришлось, рука сама принялась рисовать. Что вижу, то и пою, а я вот — рисую. На листе появился пруд в окружении деревьев — намёком, быстрыми штрихами, затем я нарисовала себя, ну а потом и Дэбрэ. Ему я уделила больше всего внимания. Он стоял рядом с нарисованной мной и держал меня за руку — и смотрел так, что казалось, признаётся в любви. Романтической картинке не хватало только луны, и хотя в том положении на небе её быть не могло, я нарисовала и её, скромно прикрытую облаками.

Рассмеявшись, я отбросила альбом, так и не закончив работу.

Оглянувшись по сторонам, стянула с себя верхнее платье, сняла и бельё. Сорочку оставила — мало ли. Трава приятно холодила ступни, а вот земля показалась мне тёплой и влажной. Я боялась, что дно озерца окажется заросшим водорослями и скользким, но нет, я шла по песку, а чуть подальше, когда вода поднялась мне до груди, ногами нащупала камни. Вода была именно такой тёплой, как я и мечтала. И вот, наконец, я оттолкнулась от дна и поплыла!

Что сказать? Теперь я знаю, как выглядит счастье. У него лазурный цвет неба, белоснежный — пышных облаков, радужный — крыльев стрекоз.

Даже наплававшись, я целую вечность отказывалась выходить из воды. Лежала на спине, раскинув руки, и смотрела на всё это облачное, пышное, лазурное великолепие. Дерзкая стрекоза захотела сесть мне на нос — из-за неё, отмахиваясь, я чуть не утонула. И только полностью намочив волосы, чего изначально не хотела, решила вернуться на землю.

О, оказывается, за мной всё это время наблюдали. При моём приближении нарушитель правил хорошего тона сунул морду в траву, но торчащие торчком уши и прилагающееся к ним немаленькое тело его, разумеется, выдали.

— Что, больше не рычишь на меня? — спросила я, отжимая подол сорочки. — Эй, кому говорю? Как тебя? Бренан?

Заслышав своё имя, пёс начал от меня отползать.

— Ну, чего ты такой скромный? Может, подружимся?

Я шагнула к нему, а он закрыл морду лапами. Вот умора!

Мало того, пёс так смутился, что вскочил на ноги и скрылся среди кустов.

— Бренан, вернись! — крикнула я, но он меня не послушал. И ведь понимает всё, вот упрямец!

Я подошла к пледу и лежащим там вещам, немного подумала — да кто тут меня, кроме пса-вуайериста, мог увидеть! — и сняла сорочку. Хорошо ещё, что бельё с себя догадалась заранее снять, ещё бы о полотенце до того, как идти сюда, подумала — была бы вообще молодец. Плед плохо вытирал мокрое тело, но я постаралась справиться поскорей. Оделась кое-как, лишь бы быстрей.

Пёс на улице — а значит, дорога к цели свободна. Подхватив тетради и ком из сорочки и пледа, я отправилась к дому. Пошла босиком, но не по гравийной дорожке, а рядом с ней по траве. И до чего же это было приятно.

Издали раздался лай — вот и отлично! Значит, хартман гуляет.

Я ускорила шаг и меньше чем через пять минут уже стояла у дверей библиотеки.

По пути я закинула вещи в свою комнату и в библиотеку отправилась налегке, как была. Платье после купания в пруду я надевала впопыхах, волосы оставались мокрыми, ступни — босыми. Попадаться в таком виде кому-то на глаза я не планировала, думала, всё быстро улажу, пока пёс гуляет — и просчиталась. А ведь поначалу всё шло так хорошо: никого не встретила по дороге, а в библиотеке быстро нашла нужный шкаф и полку. Я уже держала книги в руках, когда дверь в библиотеку резко распахнулась.