Я молчала. Да и что я могла говорить? Наверное, и хорошо, что я тут никого не знала. Не будет соблазна обвинить невиновного.

— Не стесняйтесь, Майри. Смотрите, здесь только мы. Вы смело можете сказать мне всё, что вам поручил сказать принц, и избежать пытки. Чьё имя вам приказали назвать? Баронессы Альбской? Виконтессы Брамон? Или сестры Катарины? — к концу небольшой речи Дэбрэ почти шептал, его тёмные блестящие глаза пугали.

Ого. А они тут знают толк в играх. Дэбрэ, очевидно, считал, что пентаграмма на полу и принц с обвинениями появились в камере Майри накануне её казни не просто так.

И что мне со всем этим делать? Обвинять кого-то из незнакомых людей или принца? Эх. Ну вот зачем Дэбрэ вообще называл имена?

Нет-нет, оказаться на моём месте я бы и врагу не пожелала. Не могла я ничего об этих людях соврать.

Чёрт-чёрт-чёрт. Всё шло к тому, что моим единственным выбором станет «не помню, не знаю». Когда-нибудь дознаватель мне, конечно, поверит, но цена его веры может оказаться неподъёмно высокой.

У меня горло сохло, я хрипела, когда говорила:

— Я не знаю никого из названных вами людей. Впервые слышу их имена.

— Да? Даже с названой сестрой не знакомы? — Дэбрэ зло усмехнулся.

Я отступила на шаг. Его ненависть было тяжело выносить, она, словно кольца удава, душила.

— Мне нечего вам сказать. Я не знаю этих людей, я ничего не помню.

— Какой глупый выбор, Майри. — Дэбрэ покачал головой. — Что же такого вам пообещал принц? Ума не приложу, чем он мог купить приговорённую к смерти. Вас не помилуют, это невозможно. Вы ведь умная девушка. Верить принцу Антуану не стала бы даже торговка на рынке. Что бы он вам ни сказал — вас ждёт смерть. Вы могли бы упростить себе жизнь, её оставшиеся часы. Ну же, Майри, признайтесь, будьте благоразумны.

Ну же, Майя, давай: «Принц Антуан приказал мне обвинить герцогиню Бомон… Или графиню? И Бомон ли? Вот чёрт». Имена, названные Дэбрэ, будто кто-то влажной тряпкой стёр из памяти — начисто.

Но, может, оно и к лучшему. Обвини я принца, это не отменит казнь и ничего для меня не изменит. Да и вообще, начти лгать, тебя выведут на чистую воду, а потом ни за что не поверят ничему, что бы ты ни сказала.

— Я не знаю названных вами людей, дознаватель. Если честно, то я уже успела забыть их имена. Я говорю чистую правду.

Ну вот, я это сказала. Сделала самую глупую ставку на жизнь.

Дэбрэ долго смотрел на меня, склонив голову к плечу, будто пёс, увидевший нечто удивительное. Наконец он сказал:

— Какая невероятная преданность и столь же невероятная глупость. Но это ваш выбор, Майри. — Он рукой указал на что-то позади меня. — Тогда прошу. Что же вы стоите? Вы знаете, что вам делать.

Я даже не шелохнулась.

— Я не знаю, что вы хотите от меня, дознаватель Дэбрэ. Я не помню, что здесь со мной происходило. И о своих предполагаемых преступлениях тоже не помню. Из-за пыток, которым вы меня подвергали, я даже своё имя забыла.

Он усмехнулся. Его лицо обладало выразительностью и гармонией черт, пусть и не могло считаться красивым в классическом понимании. Хотя… Присмотревшись к нему, человек без предубеждений назвал бы его привлекательным мужчиной. Похоже, это тот случай, когда природу портит характер. Жестокая ухмылка и холод в глазах уродовали внешность Дэбрэ. Мама много раз говорила, что с лица мужчины воду не пить. Только вот это лицо превратило бы даже святую воду в отраву.

Дэбрэ был мне неприятен. Его слова, тон, выражение лица — всё отталкивало.

— Игры в забывчивость вам не помогут, Майри.

С ним хотелось спорить, его хотелось хоть как-то задеть. Его самоуверенность и апломб злили. Самые раздражающие люди на свете, по моему мнению, — те, кто считают себя во всём и всегда правыми.

— Игры в «вы сами должны знать» тоже не приведут к успеху, дознаватель. Я вас не понимаю. Поверьте мне, допустите хотя бы на время, что я говорю вам правду.

Дэбрэ поморщился, его взгляд стал пронзительным и до крайности неприятным.

— Хватит уже. Забирайтесь в бочку.

Я оглянулась: деревянная бочка не выглядела слишком высокой, плюс-минус мой рост, но залезть в неё вот так просто получилось бы, наверное, только у акробата. И даже прославленному циркачу помешали бы кандалы на руках и ногах и длинное пышное платье. Кстати, о нём.

— Что, прямо в платье?

Дэбрэ приподнял брови.

— А вы что же, хотите раздеться передо мной? Считаете, это вам как-то поможет?

Ухмылку с его лица захотелось содрать вместе с кожей.

— Я не о том. Как я, по-вашему, заберусь туда в таком виде? — Я протянула руки вперёд и развела их как могла широко, пока цепь не натянулась. Затем приподняла край платья и показала браслеты на лодыжках. Цепь между ними позволяла мне сделать шаг, но не больше.

— Даже не надейтесь. С вас их не снимут. — Дэбрэ вновь указал направление. — Идите уже. Там есть лестница, позади. И хватит уже этих игр. Вы ничего не измените, ваше притворство вас не спасёт.

Он не верил мне. Легче, наверное, пробить головой стену, чем его убедить. Страшно представить, какую боль мне предстоит испытать из-за его недоверчивой твердолобости.

Я махнула рукой. Ладно. В бочку, так в бочку. Раньше сядешь — раньше выйдешь, папа так говорил. Они с мамой коллекционировали пословицы и поговорки и… Чёрт, нельзя думать о них сейчас. Мне нужно быть сильной.

Ноги в сторону бочки отказывались идти — к ним словно привязали неподъёмные гири, но я справилась. Там и правда нашлась лесенка, и я поднялась по ней, гремя кандалами.

— Здесь вода, — сказала я, глядя вниз.

— А вы ждали увидеть там что-то другое, Майри?

«Кровь растерзанных вами младенцев», — ответ я приберегла при себе. Зачем его злить, когда он и так зол и, несомненно, выместит всё на мне. Разве я не знала таких, как он? Пользуется своим положением, чтобы унижать беззащитного человека. Ну и кто он после этого? Есть такое слово на букву «м», оно ему очень подходит. Когда ты не можешь ходить, таких «м» встречаешь немало, и не только мужчин. Иллюзий в отношении людей вообще остаётся немного.

Поверхность воды отразила моё лицо — о, так это и правда я. Волосы всклокочены, правда, и так грязны, что их льняной цвет не сразу поймёшь. Но в остальном я была рада увидеть себя такой, хоть и чумазой, но с гладкой кожей, здоровой — красивой. Я улыбнулась себе и помахала рукой. Цепь зазвенела.

На вид вода казалась чистой. Попробовала её сначала рукой — холодная. Ну ничего, воспаление лёгких мне не грозит, до завтра заболеть вряд ли успею. А если вдруг повезёт всё это пережить, то болеть буду потом, а значит, сейчас и волноваться об этом не стоит.

Я бросила взгляд на Дэбрэ. Он смотрел на меня, скрестив руки на груди. Лицо казалось бесстрастным, почти неживым.

— Залезайте внутрь, Майри.

— Сейчас. Подождите немного.

Я наклонилась и тщательно сполоснула ладони, наполнила их чистой водой. Уже вечность хотелось пить, но не то, что окажется в бочке после купания в ней в грязном платье, конечно. Вдоволь напившись, я осторожно села на край и опустила внутрь ноги — бррр, как холодно. Потом вечность путалась в длинном платье, в цепях, соединяющих браслеты, в общем, пришлось повозиться. Ноги у меня, разумеется, тоже оказались страшно грязны, так что я правильно сделала, что напилась сразу.

Наконец-то я забралась внутрь полностью, встала. Холодновато, конечно. Уровень воды поднялся почти до бортика бочки, мне — по плечо. Платье было открытым, со спущенными рукавами — Майри с бала в таком виде, что ли, забрали? — так что снаружи должно было казаться, что я сижу в этой бочке вообще голышом.

Ткань промокала, и пузырьки воздуха поднимались наверх. Я уже начала мёрзнуть, но решила, что буду считать своё положение терпимым. Да, я стою в бочке с холодной водой, но поводов для паники нет. Разумеется, до тех пор, пока меня не станут топить в этой чёртовой бочке.