— Ты проспала несколько часов, уже давно полдень, так что нас ждёт лёгкий обед. Для тебя — с завтраком вместе, — громко ответила Катарина и приказала Софи более жёстким тоном, будто говорил совсем другой человек: — Нам с сестрой пока не нужна ваша помощь. Колокольчик оставьте здесь, на столе, когда будет нужно, мы вас позовём.

Изменчивость её поведения и та сила, которая теперь чувствовалась в ней, сбивали с толку. Словно два человека одновременно жили в одном теле. Дочь герцога, привыкшая повелевать, и доверчивая девушка, смотрящая на меня с обожанием во взгляде.

Хм. Так собаки ластятся к хозяевам и показывают зубы другим. Мне стало не по себе: я-то ведь не хозяйка, я ею лишь притворяюсь.

Когда мы остались наедине, я уже хотела спросить: «Что на самом деле случилось?» — а сказала почему-то:

— Ну что, у нас получилось?

Катарина заулыбалась.

— Конечно же, получилось. Поверь, я даже не сомневалась в тебе. Ты снова очистила меня от огня. — Она счастливо вздохнула. — Раньше ты сама вытягивала его из меня, а сегодня я его подтолкнула, и ты всё-всё забрала. Во мне, кажется, вообще ничего не осталось. У нас всё получилось даже лучше, чем всегда.

Я упала в обморок, несколько часов не приходила в себя, а до того мне показалось (и показалось ли — большой вопрос), что огонь горит в венах. И это всё Катарина описала как лучше обычного?

— Главное, что теперь ты освободилась, — дипломатично заметила я.

Катарина кивнула.

Да, несомненно, для неё главное — собственное исцеление. А цена, которую за её спокойную жизнь платит Майри, а теперь, получается, я — не так важна. А может, и вообще неважна.

Ослепительная улыбка на лице Катарины в моих глазах как-то поблекла.

— Тебе стало плохо, как и всегда, и я даже не сразу поняла, что что-то не так. А ты взяла и потеряла сознание. Я испугалась, позвала на помощь. Думала, что убила тебя. — Катарина вздохнула и вновь улыбнулась. — А потом выяснилось, что твой обморок — это из-за одежды.

Ей явно нравилась последняя мысль. Она не пожалела времени прочитать мне целую лекцию о вреде корсетов. Я успела неплохо перекусить, а она всё говорила и говорила.

— Не думаю, что стоит обвинять только тесное платье, — сказала я, чтобы перестать уже это слушать, в конце-то концов.

— Знаю, Маймай, — Катарина даже не смутилась. — Не думай, что я не понимаю, как ты добра и как сильно я тебе обязана. Всегда была и всегда буду. Но сегодня ты забрала у меня намного больше обычного. — Она наклонила голову набок и спросила: — Ты всё ещё его чувствуешь?

Я не чувствовала ни черта, кроме лёгкого ужаса, холодком бегущего по спине. В том числе, от перспективы повторения ужасного опыта.

— В тебе накопилось столько огня, — нейтрально заметила я.

— Да, наверное. Поэтому тебе и стало хуже обычного. Спасибо тебе, дорогая Маймай. Ты снова исцелила меня. Ты даже не представляешь, какими ужасными для меня были эти недели.

С одной стороны, Катарина обожала меня, вернее, Маймай. С другой — ей, похоже, даже не приходила в голову мысль, что меня стоило бы освободить от обязанности лечить её таким ужасным способом.

Не хочу её осуждать. Я целый год провела в больницах. Меня мучили боли, мне кололи наркотики. А потом я слезала с иглы. И это было почти так же мучительно, как та боль, от которой они меня прежде спасали. Не мне осуждать Катарину. Я знаю, как это бывает, когда цена не важна, только б мучения прекратились. И я тоже умела просить, требовать, ныть и кричать, падать с кровати на пол и с воем ползти к цели по одной, но очень важной причине — мне надо, без этого мне не прожить. А как они оправдывали назначения препаратов, в какие неприятности попадали, меня — честно — не волновало.

Всё справедливо. Судьба сделала круг, и я оказалась на другой стороне. Моя помощь нужна Катарине, и цена, которую я буду платить, для неё не имеет значения.

Катарина больше не желала обсуждать случившееся и принялась перескакивать с темы на тему. Уговаривала меня съесть то и это, рассказала о жаркой погоде, о том, как позавчера виконтесса Брамон упала в обморок прямо в покоях королевы, и что все мы, так жестоко мучающие себя — сумасшедшие. Она расслабилась и озвучивала все приходящие в голову мысли. Я не мешала — у меня всё ещё кружилась голова, и круговорот тем, поднимаемых Катариной, прийти в себя не помогал.

Иногда я смотрела на свою руку — и не чувствовала ничего, ни капли огня. Но он ведь был, тёк внутрь меня. Каждая секунда пережитого ужаса так и стояла перед глазами. Рука, плечо, голова, грудь и сердце пылали. От боли я кричать не могла — и проснулась уже в постели.

Ни при каких обстоятельствах я бы не хотела пережить это вновь.

— Кати, как ты думаешь, через какое время нам нужно будет снова увидеться, чтобы тебя подлечить? — спросила я.

Катарина отложила щедро намазанную маслом булочку на тарелку.

— День, может, два, — хмурясь, сказала она. И это после того, как продержалась вдали от Майри две недели.

— Боюсь, вдруг виконт Дэбрэ запретит нам видеться так часто, как нужно, — пояснила я.

— Встречаться с сестрой не запретит, — жёстко ответила Катарина. — Если будет нужно, я упаду ему в ноги. Пусть потешится своей властью, пока она у него есть.

Она холодно усмехнулась, и меня потрясло семейное сходство, которое прежде не так бросалось в глаза. С таким выражением лица она выглядела, как и ожидалось от сестры виконта Вилара и дочери герцога Вирского.

— Он разрешит нам встретиться раз или два, а затем может за что-то меня наказать, и мы не сможем увидеться, — сказала я.

— Я буду рыдать у него в ногах, если потребуется, и он поддастся моим уговорам, — ответила Катарина с крайне неприятной улыбкой Вилара. — Не бойся ничего. Тебя скоро отпустят. Сегодня я встречаюсь с Себастьяном и буду говорить о тебе. Ты прошла испытание Лорнским источником, а значит, доказала свою невиновность, так что долго держать тебя под надзором — это почти святотатство.

— Вилар сказал: все говорят, король благоволит виконту Дэбрэ.

Катарина легко взмахнула рукой.

— Может, и так. Но теперь Себастьян не сможет мне отказать. Он вернёт тебя в наш дом так быстро, что ты не успеешь распаковать все свои вещи.

— А как же твой отец? — Герцог Вирский стал моей последней надеждой, но, увы, ненадолго.

— Отец не отважится спорить с королевским приказом. Ему придётся его исполнять.

Катарина вернула всё внимание сдобной булочке и ароматному чаю, вскоре принялась вновь болтать. Себастьян то, Себастьян это, повторяла она. А я всё сильней убеждалась, что сестру Катарину и короля Себастьяна связывали более чем близкие отношения.

Под болтовню Катарины я мысленно составила список того, что меня беспокоило. Пунктов набралось немало. В первую очередь — Катарина и я при ней в роли дозы морфина, затем её брат и отец, где-то там маячащий грозной тенью, Дэбрэ, его подозрительность и упорство хартмана, Софи с её играми и угрозами и даже слегка позабытый принц Антуан, желающий заполучить ведьмовскую книгу и (пока) не добившийся цели. Ах, да, ещё королева, которая вряд ли просто так простила мне потерю ребёнка, и король Себастьян. С королём пока всё непонятно, но как раз он — мистер Икс — будет решать, где и с кем мне жить. И вот честно — такое положение дел меня совсем не устраивало.

Но самая главная моя проблема — Майри, угроза её возвращения и, соответственно, для меня — кошмарная перспектива вернуться назад, в изуродованное аварией тело. На миг я представила себя в коляске в маленькой квартирке на пятом этаже дома без лифта, и мне стало трудно дышать.

Та-ак, обо всех остальных проблемах пока что разумней забыть. Майри просила Катарину не встречаться с ней в течение трёх дней после испытания источником. «Трёх, а лучше семи».

Один из этих трёх дней уже позади, вот что самое страшное.

— Ты привезла мою книгу? — спросила я, прервав Катарину на полуслове — она что-то говорила о каком-то там графе. Что, мол, он по мне страшно скучает.