Странно, ведь раньше в этом теле — несомненно, моём — жила Майри. Но обсуждать странности перемещения между мирами мне было не с кем. Не с Дэбрэ же. А то мало ли, с его любовью к закону и порядку после таких бесед можно поутру проснуться в психушке.

— Вы за что-то на меня злы? — спросил Дэбрэ. А Софи, взявшая на себя труд наполнить наши тарелки источающей божественные ароматы едой, подняла на меня укоряющий взгляд.

И что, теперь будет только так? Из-за любого недовольства Дэбрэ я буду ждать мести Софи? М-да, ситуация. К опасному мужчине в моей новой жизни добавилась опасная женщина.

Кого мне бояться больше — сложно сказать. Ну ладно. Не собираюсь я жить в постоянном страхе. Буду считать, что бояться мне нечего. Пусть всё идёт своим чередом. В конце концов, у меня в жизни — явная белая полоса. Я жива, на ногах, здорова, почти свободна, а из Лорнского источника меня вытащило божественное провидение руками Дэбрэ.

Ему об этом, кстати, тоже можно напомнить. И ей — слушающей каждое наше слово, перехватывающей каждый взгляд.

— Сегодня я чуть не умерла. Только вашей помощью, виконт Дамиан, я жива. Разве я могу на вас злиться?

Могу, разумеется. Благодарность — чувство недолговечное. Дэбрэ помог мне, но, я, как те девять прозревших слепцов, уже забыла о пережитой боли и больше беспокоилась о будущем и настоящем.

Еда на тарелке выглядела привлекательно, весьма аппетитно. Белое мясо, омлет, свежие овощи — в самый раз для столь позднего ужина. Но что, если Софи его отравила? Когда-то я бы лишь поблагодарила того, кто взял бы на себя труд прервать мою никчёмную жизнь, но здесь и сейчас желание жить стало сильней, чем у знаменитого одуванчика, пробившегося к солнцу через асфальт.

— Приятного аппетита, молодая госпожа, — сказала Софи с благостной улыбкой. Неудивительно, что Дэбрэ считала эту женщину ангелом.

— Не знаю, стоит ли мне сейчас есть, — ответила я, разглядывая тарелку, затем подняла взгляд на Софи. — Боюсь, что эта еда не пойдёт мне на пользу. — Подумав, я добавила: — Сегодня я уже ела. Пиво и пироги. Всё оказалось очень вкусным и здесь тоже выглядит весьма аппетитным, но вдруг потом из-за допущенных излишеств в еде я не влезу ни в одно из своих платьев?

Софи недолго смотрела на меня, затем спросила у Дэбрэ:

— Господин, вы не будете против, если я поменяю ваши тарелки с молодой госпожой? Я положу ей только овощи и омлет. От них не поправишься.

Неплохой способ показать, что еда не отравлена. Софи отнесла мою тарелку Дэбрэ, а на взятую у него пустую положила совсем немного омлета и овощей. Я посмотрела на жалкую кучку еды, на Дэбрэ, на Софи и вздохнула.

— Что-то я поспешила в суждениях. Если хорошо подумать, после такого дня мне не грозит потолстеть. Будьте добры, положите мне ещё хороший кусочек мяса, госпожа Софи, и этого чудесного соуса тоже.

Софи поспешила выполнить мою просьбу. Смотрела на меня, улыбалась. Я прямо чувствовала, как она смеялась надо мной, моим страхом.

Готовила эта ведьма чудесно. Я съела всё и попросила добавки. И даже не один раз.

Дэбрэ смотрел зачарованным взглядом на то, как я ем.

— Вы смущаете меня, виконт, — сказала я, вернув вилку на опустевшую тарелку.

— Простите. — Он отвёл взгляд, затем вновь взглянул на меня. — Мне нравится ваш здоровый аппетит. Приятно видеть, когда женщина ест приготовленную тобой еду.

Я не нашла ничего лучшего, как возразить:

— Но вы её не готовили.

Дэбрэ кивнул.

— Да, конечно. Но я её добыл. В некотором смысле. Не то чтобы я бегал с ножом за несчастной курицей… — опомнившись, он резко замолчал.

Мы оба осознавали то затруднительное положение, в которое он сам себя загнал, забыв, что ненавидит меня.

— Мы можем притвориться, что этого разговора не было, — предложила я в качестве благодарности за прекрасный ужин. — Вы не были невероятно милы, одаривая меня комплиментами, и ни слова не говорили о несчастной курице.

Софи переводила взгляд с него на меня и обратно. Настолько забылась, что даже Дэбрэ это заметил и предложил подавать чай.

К чаю прилагались пирожные. Маленькие такие корзиночки со сладкими фруктами и взбитым кремом. Настолько вкусные, что я умудрилась прикусить себе щеку изнутри. Съела пять. Нет, уже шесть.

Дэбрэ вновь смотрел на меня тем же зачарованным взглядом — я молчала. Не хотела его вновь спугнуть.

Только объевшись, я осознала тот здравый смысл, который леди вкладывали в ношение корсетов. С желудком, прижатым к позвоночнику, я бы ела, как и они во всех книгах и фильмах — то есть клевала бы по зёрнышку, будто птичка. Больше внутрь бы просто не влезло. А в моём удобном платье я могла бы съесть и втрое больше — наесться как слон. Что я и сделала на радость Дэбрэ.

Он проводил меня до моей комнаты. Долго раскланивался. Поглядывал на мои губы. Когда мы расстались, я сначала потёрла их, а затем посмотрела в зеркало — нет, ничего не прилипло. Я и так это знала, но мне хотелось убедиться самой.

Я нравилась Дэбрэ, что очевидно.

«И почему это тебя так радует?» — у внутреннего голоса оказалась препротивнейшая интонация старого брюзги, забывшего, что молодость нам дана для любви и приключений.

И я показала ему язык. Да, скорчила рожицу и посмеялась над своим отражением в зеркале.

Мне всё здесь нравилось. А что не нравилось, в том я не видела катастрофы. Людей можно умиротворить, с ними можно найти общий язык, навести мосты, договориться. Самое главное — вот она я, здоровая, на ногах, и живу в таком чудесном, прекрасном, восхитительном месте!

Покружившись по комнате, я разбежалась и с ногами запрыгнула на высокую пышно убранную кровать. Сто лет этого не делала — скакала на ней, будто ребёнок. А потом упала, лежала, разглядывала потолок с гипсовыми завитушками и всей душой улыбалась.

У меня всё будет хорошо — я это знала. Верила. Я за это благодарила того невидимого, кто подарил мне эту прекрасную жизнь. А ещё думала о Дэбрэ — больше, чем следовало. Как и с маленькими пирожными — не могла и не хотела остановиться. Наслаждалась, жила, дышала счастьем именно здесь и сейчас.

Полночи мне снились кошмары. А не стоило на ночь так наедаться. Я вставала с постели, пила воду из-под крана, смотрела на себя, красавицу, в зеркале. Говорила и мысленно, и вслух: «Я вырвалась из изломанного тела, я теперь здесь!» Но когда ложилась в постель, воспоминания ко мне возвращались. Я даже плакала, мысленно глядя на себя ту — обломок катастрофы, искорёженный и несчастный. В той жизни я плакать себе не позволяла, а здесь прорыдала полночи над своей страшной судьбой. Всё никак не могла успокоиться. Всё боялась закрыть глаза и проснуться в прежнем теле.

Мир вокруг меня оставался незыблемым, даже и не думал меняться, а я вдруг до ужаса испугалась его потерять. Ну что за нелепость!

— Как вы спали, госпожа? — спросила меня Софи, разбудив поутру.

— Спасибо. Прекрасно.

Понятия не имею, зачем я ей соврала.

Зеркало честно показало опухшее лицо — всё равно такое невозможно красивое, растрёпанные волосы — блестящие в лучах солнца, сияющие, будто нимб. Я смотрела на себя и не могла насмотреться. Знала — это я, правда я, а всё гладила лицо кончиками пальцев. Я даже ущипнула себя, чтобы увериться: да, это я, и это моя новая жизнь, и настоящее лицо, а не та образина.

После умывания холодной водой, протираний с запахом роз, расчёски я стала выглядеть ещё ослепительней. И всё боялась моргнуть не так и вернуться в своё прежнее тело, в прежнюю недожизнь.

Но я была здесь. Никуда не исчезала. Я чувствовала стул под собой, полированную поверхность туалетного столика, сладковатый аромат пудры, лёгкий и свежий — туалетной воды. На мне была тонкая ночная сорочка, а из приоткрытого окна в комнату проникал прохладный воздух. В саду пели птицы, солнце светило сквозь занавески. Мир вокруг оставался на все сто настоящим, только другим — лучше прежнего в миллион раз.