Дверь немедленно приоткрылась, и в кабинет виновато заглянула обрюзгшая морда.

– Да, кос-полит майор?

– Проводите лейтенанта Правко обратно в отделение.

– Так точно, кос-полит майор! – тот отвернул голову назад в коридор и обратился к ожидающему Петрухе. – Эй, ты, пошел!

Про наручники никто как бы и не вспомнил, изо всех сил я старался не подать виду, что меня это беспокоит. Толстяк подошел ко мне и грубо подтолкнул к двери на выход, вместе мы прошли из кабинета мимо бугая Козлова. Вместе с Козлом за дверью скрылись оба сопровождающих конвоира, и в коридоре остались только мы вдвоем. Так-так…

– А ну, пошел вперед, бандит.

Теперь он шел сзади, метрах в полутора поодаль, прямо сама беззаботность: пистолет в кобуре, дубинка в чехольчике на поясе. Вальяжный неуставный шаг тыловой крысы, голова забита непрерывными ругательствами на начальство и вездесущих ФСБ-шников. Часовой у дверей лишь окинул нас ленивым скучающим взглядом. Самое оно…

– Ну че, ФСБ-шники вас за яйца конкретно ухватили, да? – издевательски обратился я к лейтенанту, когда мы вышли за двери в лестничную клетку. К счастью, на площадках было пусто, у всех курильщиков в управлении есть специальные комнатки.

Сзади послышалось едва сдерживаемое рычание, и через секунду кончик дубинки больно ткнул меня под почки. Козлина…

– Посмотрим, как на Кассиде запоете, бандиты! – процедил сквозь зубы толстяк. – Всех вас там укатают, отбросов…

Так, один лестничный марш пройден, дальше медлить не стоит.

– То-то вы, крысы кабинетные, туда-сюда забегали, – продолжал я, искоса наблюдая за тенью лейтенанта, – гэбэшникам давно пора всех вас…

Вот оно! По силуэту тени догадавшись, что дубинка опять летит в меня, на этот раз в ребра, я резко поворачиваюсь, на мгновение перехватив растерянный взгляд мента. Очень удобная позиция у меня, снизу на три ступеньки… Поставив блок левой рукой под дубинку, одновременно выбрасываю правую ногу прямо в коленную чашечку противника, точным ударом выбивая мениск и ломая хрящ. Тоненько взвыв, толстяк падает на колено здоровой правой ноги, ухватившись для равновесия рукой за перила, дубинка выкатывается из ладони. Левая рука лихорадочно нащупывает кобуру с пистолетом, пытаясь расстегнуть кнопку. Да-да, сволочь, неудобно вытаскивать оружие из правосторонней кобуры левой рукой… В завершающий удар сверху вкладываю всю массу тела. Ладонь автоматически сжимается в кулак, и костяшки среднего и указательного пальцев впечатываются лейтенанту в скулу рядом с виском. Бесчувственным мешком толстяк валится вниз. Готово!

Ах черт, а костяшки-то неслабо болят после удара… Пальцы словно огнем обожгло, к тому же, дает о себе знать и предплечье левой руки, которой я блокировал дубинку – локтевая кость начинает заливаться ноющей болью. Хотя, уж всяко лучше, чем сейчас лейтенанту…

Так, пора действовать. Подбираю дубинку, закатившуюся вниз на площадку, вытаскиваю из кобуры пистолет… Ах ты паскуда, он даже не заряжен! Крыса кабинетная… Ладно, напугать пойдет, если что. Теперь вверх, на крышу! Внизу не пробиться, там охраны больше, чем на китайской границе, значит, только наверх, а потом спускаться по пожарным лестницам. Неужели мне удастся свинтить из гэбэшной конуры? Не каждому так везет…

Перехватив удобней дубинку, я поспешил по лестницам на крышу.

*      *      *

О-о проклятье! Знакомое ощущение разрывающейся головы пронзило мозг, ребра от каждого вдоха пылают пламенем. Левая рука, похоже, вообще вывернута, так как малейшая попытка пошевелить приводит к новой волне боли, от которой меркнет сознание. Я застонал.

– Ммать-перемать, Фёдор! – послышался знакомый голос интеллигента. – Я думал, мы по-хорошему договорились!

– Кхе… – вместо слов изо рта брызнули красные слюни.

Явственно чувствуется вкус крови на зубах. Языком ощупываю сочащуюся дырку вместо верхнего клыка и покосившийся соседний резец.

– Скажи еще спасибо, что ребята не сильно по тебе прошлись! Прибили бы придурка, твою мать… Ты какого рожна на Гошева напал, идиот?! – продолжал голос сверху.

Это наверно, тот толстяк, у которого я дубинку отобрал… А-а, как же болит левая рука!..

– Кхе… выговорился, п*дла? – с натугой пробурчал я, выплевывая кровь.

– Ты думал, я не замечу, что на тебя наручники не надели, кретин? И камеры тебя на лестницах не снимут? – голос Крабова вдруг стал далеким, майор обратился к кому-то в стороне. – Ребят, вправьте ему руку, хорош мучить.

Меня пошевелили, затем резкий ошеломляющий взрыв боли, и снова сознание поглотила темнота.

*      *      *

Тук-тук, тук-тук. Тук-тук, тук-тук. Равномерный, умиротворяющий перестук колес поезда, уносящего нас от дома. В неизвестность, навстречу новым испытаниям, лишениям и открытиям. Глаза, уставшие от размеренно плывущего мимо пейзажа, медленно закрываются, слегка дергаясь при резких шорохах парней внизу.

– Да они высосут нас! Какие там нах*р два года мобилизации?! Сожрут и выкинут, отправят на Титан, если сами не сдохнем…

Снова Семен разволновался, не может успокоиться.

– Да нее… – раздался глубокий размеренный бас Козла… а нет, простите, сержанта Козлова. – Да ты успокойся, Семя.

Это он зря, Сему бесит, когда его называют Семечкой или Семенем. Впрочем, Петрухе такие тонкости до одного места.

– Вот когда тебя резать будут паладины на Кассиде, ты вспомни мои слова, – назидательно пробурчал Сема, не решаясь ему в лицо высказать свое негодование.

– Это че еще за паладины? – глубокомысленно изрек тот.

Раздался шорох и скрип матраца. О черт, только меня не дергай…

– Слух, Гиря, а кто такие паладины? – тяжелая хватка Козловских пальцев за мою щиколотку.

– Рыцари-командиры благородных кровей в армии кассидян, – недовольно и не сразу ответил я, стараясь сильно не просыпаться. – Ты вряд ли когда прямо с ними пересечешься, это ровня наших генералов для туземцев…

– Перережут нас всех к х*рам там, – снова убежденно закудахтал Семен, – и вас тоже, предателей…

Ну, начинается. Достал уже за четыре дня пути.

– Ну а что ты предложить можешь? – вспылил я, уже просыпаясь окончательно. – Рабочим на Титан, чтобы сгинуть через месяц от дозы радиации? Если еще раньше не вспорят брюхо лазером за нытье твое…

– А мобилизация не так плоха, – вставил свою лепту Петруха, – мы с Гирей уже работали на Содружество…

– Которое казнило моих родителей?! – вскипел Сема. – Разрушило карьеру твоего отца? – а это уже выпад в мою сторону. – Вы записались в рабы к той самой власти, которую по идее так ненавидите!

– Заглохни уже! – гаркнул четвертый наш сосед по плацкартной кабине, которого подселили к нам в Чите. Сема сник.

Путь в космопехотный лагерь лежал по старой как мир Транссибирской магистрали, на таком же древнем, еще российского производства поезде. Названия конечной станции, где мы пересядем на современные линии маглева4 до маленького городка Халкабад в Туркестане5, не знал никто, кроме команды машинистов и, пожалуй, самого майора ФСБ.

Крабов, кстати, оказался вполне нормальным мужиком. Мой неудачный побег он замял и оформлять сопротивление властям не стал, а просто уже в наручниках отправил в отделение ОМС. Что, собственно, и положило начало моему уважению как к командиру… Держится он с нами, конечно, не на равных, но в той же со всеми степени терпит все прелести путешествий в российских плацкартах. За что его сослали в комбаты штрафников, майор так и не признался, эта тема своеобразное табу на наших собраниях. Собирает нас Крабов каждый день после ужина в своем плацкарте, где устроился с ротными капитанами – «командирская берлога», как прозвали их кабинку остальные. Созывает поротно на час-другой, рассказывая толику информации о наступившей войне и общей ситуации. Вводные инструктажи нас не особо обнадеживают, но на душе становится спокойней. Не зря говорят, что главный враг человека – неизвестность. Хотя бывают и совсем беспросветные подробности, о которых рядовому составу Крабов приказал не рассказывать.