− Зачем вы это делаете? – спросила Ювэй, несмело подняв голову.

Он ее злил, выводил из себя, но чувство такта не позволяло ей плюнуть наследнику в лицо. Да, она хотела отомстить. Маленькой девочкой она плакала в подушку и обещала обезглавить короля так же, как ее отца обезглавил палач, но то были чувства маленькой девочки, а не рыцаря, знающего, что только верность может доказать честь ее рода. В предательство отца она не верила и просто хотела продолжить его дело, и если о чем и мечтала, так это заслужить особую милость и вместо награды попросить вернуть ее отцу титул, пусть и посмертно. Только говорить об этом принцу она не стала, не хотела об этом вообще говорить. Никому и никогда.

− Если вы подозреваете меня, то зачем я вам как адъютант? – спросила Ювэй прямо. – От изменников избавляются, а не держат их при себе.

− Я смогу защитить себя, а мой отец – нет, − спокойно ответил Гэримонд. − Ты не сможешь убить меня, даже если попытаешься. Ни один человек не сможет, только аграафу это по силам, поэтому адъютант мне нужен просто потому, что так положено, да и отцу будет спокойней, а мне будет проще знать, что я могу за тобой присмотреть. К тому же ты действительно не будешь задавать лишних вопросов. Понимаешь?

− Вы страшный человек, − прошептала Ювэй одними губами и даже не испугалась, услышав, как отчетливо и угрожающе прозвучал ее шепот.

Гэримонд сделал вид, что не услышал ее слов.

− Каково твое решение? – спросил он холодно.

− А если я откажусь? – осторожно спросила Ювэй.

− Я тебя отпущу, но буду приглядывать за тобой. Пытаться тебя уничтожить я не стану.

− А если соглашусь? – спрашивала Ювэй, не понимая, в чем смысл сделки, если ей ничего не угрожает.

− Будешь моим адъютантом, а это совсем иное влияние при дворе. Все просто.

Ювэй отвернулась. Как можно было не доверять ей и давать ей власть, она не понимала, а принц вдруг подался вперед, коснулся рукой ее подбородка и повернул к себе, чтобы заглянуть в глаза. У него были ледяные влажные пальцы. Почему-то они не пугали, несмотря на новое волнение в пламене свечей, но она тут же обо всем забыла, заглядывая в черные глаза аграафа.

Гэримонд улыбнулся.

− Если ты согласишься, то я скажу тебе истинную причину моего выбора, − внезапно сказал он и резко убрал руку, отстраняясь.

Часть свечей тут же погасло, пряча принца во мраке. Остальные гасли медленней, словно холодный ветер задувал их пламя. Только у двери застыло две свечи, выдавая намерения принца раньше его слов.

− Иди! – приказал он. – Если будешь согласна, приходи сюда к ужину. Я покажу тебе твою комнату, а если нет, то можешь просто уйти в ночной караул.

Ювэй встала и медленно направилась к выходу, не понимая, о каком карауле может идти речь. Она еще не знала, что один из ее товарищей скоро начнет искать себе замену на эту ночь. Она просто хотела побыстрее оказаться от принца как можно дальше − в нормальном понятном ей мире.

Когда она закрыла дверь комнаты, внутри вдруг стало пусто, а еще почему-то захотелось закрыть глаза, но она заставила себя шагнуть на лестницу и поспешить вниз.

Гэримонд слушал ее шаги. Она не должна была уходить и действительно замерла в самом низу лестницы. Даже обернулась.

Едва заметно улыбаясь, Гэримонд сбросил покрывало и встал, в полной темноте дошел до кровати и спрятался от мира под одеялом, кутаясь в него так, словно то могло его избавить от болезненного озноба.

Глаза закрылись сами, и Ювэй не смогла – закрыла свои, поддаваясь порыву.

…Были красные ирисы. Был белый снег, а еще была тьма. Черная холодная бездна медленно поглощала и снег, и красные лепестки. Ее неудержимый мрак охватывал и затягивал в зябкий жидкий страх. Он давит, сжимает и растворяет все, чем ты был. Ты исчезаешь. Перестаешь существовать. Есть только холодная бездна небытия…

Ювэй резко открыла глаза, дернулась, стряхивая с себя наваждение, и бросилась к двери, выбегая из башни, не желая знать, что это было и связано ли это с принцем-колдуном.

Она просто хотела умчаться прочь.

Снова гулко стукнул дверной молоток, и Гэримонд медленно открыл глаза. Его сердце еще бешено колотилось от страха, но он знал, что бездна не приходила, она только грозила ему пальцем, как всегда. Он сделал глубокий вдох и заставил себя успокоиться.

Он сбрасывал одеяло, переворачивался на спину и смотрел в потолок, зная, что она ушла, а ведь ему не обещали, что она не уйдет. Ему обещали неравнодушие, а вот уйти она имела право, не приходить после – тоже. Она не обязана встречать небытие с ним вместе. Он знал это с самого начала, но всем сердцем хотел, чтобы она осталась.

Вечером Гэримонд сидел за накрытым столом. Он даже заставил себя одеться ради этого вечера и лично занялся сервировкой к ужину, хотя обычно не следил за своими манерами, но сегодня был особый день.

На коленях у него лежала раскрытая книга, а ее пустые страницы были озарены светом, сквозь который проступало изображение Ювэй, растерянно бродящей по собственной комнате. Она собиралась пойти. Она отказалась помогать товарищу, но почему-то медлила, а у Гэримонда не хватало сил терпеть настолько, что он тянул руку к изображению, но не прикасался, захлопнув книгу, отбрасывал ее в сторону, чтобы только не начать влиять на нее. Наблюдая за кем-то, он также мог направлять на него магию – такую сильную, что от воли человека мало что оставалось. Гэримонд давно это усвоил, но порой все равно случайно, бесконтрольно делал много глупостей, даже отсюда из запертой башни, хоть и не хотел никогда нарушать волю людей, особенно в таких важных вопросах.

Он сжимал кулаки и заставлял себя просто ждать, сидя у накрытого на двоих стола, смотрел на пустой бокал и все равно видел ее, как в книге, потому что не видеть уже не мог.

Ювэй же просто запуталась. Во всем. Она бродила по комнате. Она уговаривала себя то идти, то остаться. Она несколько раз ложилась в постель, чтобы посмотреть в потолок, а потом подскакивала, словно что-то подбрасывало и толкало ее к башне, но дворцовые условности все усложняли, сбивая с толку, и мысли ходили по кругу, и память давала слишком противоречивые советы.

− У всех героев, − говорил ей покойный отец, − есть свое призвание, свой долг. Его дарует судьба и герой уже не может отступить.

− И как можно понять, что это долг? – спрашивала она, тогда еще девчонка с косами, сидящая на его коленях с мечом в руках, гордая тем, что она способна удержать оружие рода.

− Герой это чувствует, − уклончиво отвечал отец, а теперь Ювэй казалось, что она поняла, что это за чувство. Ее судьба держала свой путь через темную башню принца Гэримонда, но все, что она знала о нем, все, что слышала про аграафов, требовало, чтобы она никогда к этой башне не приближалась ни в доспехах, ни в придворном костюме, ни тем более в ночной рубашке.

Словно безумная, она бродила кругами по комнате и, как в бреду, ругалась сама с собой, покрывалась холодным потом от жара, перебирала вещи, будто не знала, что надеть, а за окном темнело.

На лбу у нее выступал холодный пот. Странное подобие лихорадки заставляло руки дрожать. Она была словно больна или одержима и никак не могла понять: что настоящее, а что какое-то зловещее влияние опасной силы, о которой при дворе всегда шептались.

Гэримонд наблюдал за этим, и уголки его губ то и дело вздрагивали. Он пытался заставить себя улыбаться, принимая все как есть, махнуть рукой и убрать одним движением все со стола, но не выходило. Только уголки губ беспомощно дергались, но взгляд он все же отводил, поправляя манжеты рубашки, потому что надо же себя хоть чем-то занять.

− Она не придет, − говорил он себе и мысленно, и вслух, будто собственный шепот мог его отрезвить, но продолжал сидеть на месте, кривясь, кусая губы в кровь, вытирал их шелковым платком и вспоминал алые ирисы в снегу.

Это сводило с ума. Он швырял платок, вставал с кресла, делал несколько шагов по комнате и выходил, ненавидя свое решение.