− У вас действительно замечательный сын, − сказал Грэстус. − Поверьте мне, такие аграафы, как Гэримонд, давно не появлялись на свете. Он не слушает чужое мнение, не верит слепо словам и − я в этом абсолютно уверен − не поддается чужому влиянию. Если он решил – он добьется. Сильно, решительно, но в то же время опасно, чревато разрушениями и болью. Такие как он способны приносить смерть миру.

Короля передернуло, но он тут же вспомнил предостережение сына.

− Я знаю, что на самом деле вы боитесь, − неожиданно сказал Грэстус, − но… Вы ведь хотите, чтобы я все вам объяснил.

Король кивнул.

− Тогда давайте поговорим там, где нас никто не услышит.

− Идемте, − только и сказал король, жестом запретив своему адъютанту следовать за ними.

Король Эверен привел Грэстуса в свой кабинет и жестом предложил занять одно из двух кресел у небольшого стола, будто созданных для бесед личных, насколько мог позволить правитель большого королевства.

− Расскажите мне все! – попросил он прямо.

Грэстус кивнул, сам переместил себе еще один бокал вина и, кивнув на возникший второй для короля, заговорил:

− Еще когда он родился, я говорил вам, что он очень силен и способен на многое. Его сила столь велика, что весь мир может стать ему подвластен. Ему не хватает опыта и практики, но я больше чем уверен, что уже сейчас он сможет одолеть любого мага, только скоро даже аграафы будут в его власти. Даже я.

− Вы можете говорить яснее? – попросил король.

Бокал он принял, но вина даже не попробовал, нервно хмурясь. Слова аграафа ему не нравились. Они его пугали, но изменить он их никак не мог.

− Я лишь хочу вас предупредить, − мягко сказал Грэстус, отставляя свой бокал. – Вы когда-нибудь слышали о том, что сила должна служить власти, а не быть ею?

Король неуверенно кивнул, а Грэстус вздохнул и горько покачал головой.

− Я не хочу давать вам никаких советов, не имею права, но мой дар предвидения заставляет меня предупредить вас. – Он коснулся собственной груди. − Ваш сын может уничтожить не только королевство, но и весь наш мир. Я каждую ночь, вот уже много лет, вижу один и тот же кошмар. Ваш сын убивает меня на крыше замка. За его спиной стоит женщина, сражающаяся с какими-то людьми, а он беспощадно душит меня, держа в другой руке измазанную в крови корону…

Грэстус отвернулся и кружевным платком манерно отер со лба выступивший холодный пот, а затем коснулся шеи дрожащими пальцами, будто его действительно пытались задушить мгновение назад.

− Признаюсь, ваш сын меня пугает, − тихо сказал он. – Ничего подобного я прежде не испытывал. Я видел этот сон еще до его рождения и теперь почти уверен, что его черные глаза станут последними, что мне суждено увидеть в этой жизни.

Король молчал.

− Простите мне такие речи, − тут же сказал Грэстус, оттянув от шеи галстук. – Я просто хочу быть честным с вами. Хочу, чтобы вы знали.

− А еще хотите, чтобы я лишил его прав на трон, верно?

− Я только хочу не видеть исполнения своих кошмаров, − качая головой, признался Грэстус.

− Если Гэримонд не унаследует мой трон, ничего этого не будет?

− Я не знаю, − честно сказал Грэстус. – Некоторые поверья считают, что судьба неизбежна, что бы мы ни делали.

Он скорбно вздохнул и выпил немного вина.

На этот раз задумчивый король его в этом поддержал.

− Вы знаете, что сила аграафа имеет темное начало? – внезапно спросил Грэстус, видя сомнение на лице короля.

− Да, сам Гэримонд как-то говорил мне это. Поэтому и просидел в этой башне до самой стабильности без возражений. Другие мои сыновья так себя не ведут, если уж отвечать вам откровенно.

− Его послушание скорее дурной знак. Сами посудите, вы, будучи мальчишкой, обладали здравомыслием? Я – нет, а вот тьма древна и мудрости ей хватит на всех своих слуг. – Он страшно усмехнулся. − К тому же стабильность – это иллюзия. Как бы мы ни контролировали силу, но, если судьба подсунет ему гнев, боль или отчаянье, темное начало может взять верх. Жизнь аграафа – постоянная борьба с гневом и ненавистью внутри себя, сегодня он силен и потому…

− Но вы тоже сильны, – заметил король.

− Разумеется, и я рано или поздно проиграю этот бой. Только один аграаф спас себя от этого – Бертей, но теперь он навечно заперт в собственном спасении.

− Имеете в виду горы, где он заточил сам себя, остановив время?

− Да, но все сложнее. Пещера Дара просто сделала его своим рабом, но это его право, согласитесь?

Король кивнул.

− А это правда, что она может лишить силы даже аграафа?

Грэстус кивнул.

− Тогда Гэримонда можно освободить от тьмы и больше ничего не бояться! – воскликнул король с надеждой.

− О нет, все не так просто. Во-первых, с Пещерой надо заключать сделку. Она артефакт, а сам Гэримонд никогда не согласится, а во-вторых, магия наверняка не главный его дар…

− Как это не главный? – поразился король, не представляя, что может быть сильнее такой магической силы.

− Магия аграафу дарована самой тьмой, а Пещера Дара забирает то, что всегда принадлежало душе – то, что является ее частью. Говорят, не навечно, а на одну жизнь, она буквально откусывает часть твоего естества: того, что есть твоя суть. Я, например, вижу будущее. Думаю, это и есть основной дар. Кто-то всепрощающ, кто-то упрям до победной уверенности, а кто-то умеет убеждать. Даром может быть что угодно. А лишить вашего сына магии аграафа… Разве не это я предлагал двадцать лет назад, когда Гэримонд только появился на свет? Ваш отец очень грубо отказал мне, а теперь это уже невозможно, еще вчера я мог бы что-то сделать, но теперь эта сила слилась с его душой, пустила в нее корни и наверняка дала свои ростки. Теперь его или спасут высшие силы, или мой кошмар станет явью.

− Что вероятней? – спросил король, с силой сжимая бокал.

Грэстус пожал плечами, но тут же усмехнулся.

− Кое-что мы можем проверить прямо сейчас. Хотите?

Несмотря на лукавство в его глазах, король кивнул, готовясь слушать, что задумал аграаф, совершенно забывая о предупреждениях сына.

Стоило Гэримонду вернуться в бальный зал, как музыка внезапно затихла, а приглашенные расступились, заставляя принца настороженно щуриться, особенно от вида Грэстуса, застывшего в центре зала.

− Негоже наследнику покидать торжества в самом разгаре, особенно если они в его честь, – сказал аграаф.

У него в руках было два посоха. Оба совершенно черные из извитого дерева с подобием руки на вершине. Пальцы-ветки − длинные и острые, держали шары. Один был красным, а значит посох принадлежал Грэстусу. Второй – прозрачный: свободный от воли мага.

Грэстус хмыкнул, заметив взгляд Гэримонда на свободном посохе.

− Лови, − неожиданно крикнул он и швырнул пустой посох с ловкостью настоящего воина.

Древко засвистело в воздухе, стало вращаться, распугивая знать. Казалось, еще немного и оно снесет принцу голову, а тот неспешно поднял руку, протянул ее вперед. Посох тут же застыл, развернулся и лег принцу в подставленную ладонь.

− Он твой. Да, это мой подарок. Прими его, − попросил аграаф.

Гэримонд прищурился, кинув в мужчину взгляд.

«Если ты надеешься стать моим учителем, то напрасно», − подумал Гэримонд, но от подарка отказываться не стал. Он перехватил посох рукой, провел по древку пальцами и коснулся прозрачного шара губами.

Внутри тут же вспыхнул зеленый огонь, разбрасывая искры, а черные пальцы сильнее сжали пульсирующий шар.

− Красивый цвет, − качая головой, сказал Грэстус, − но больно ядовитый, не добрый.

− А ваш полон света и нежности? – язвительно спросил Гэримонд.

Грэстус только улыбнулся в ответ.

− Я хочу предложить тебе маленький бой, спарринг на потеху публике. Победивший получит право на ответ.

Гэримонд хмыкнул. Ему было даже интересно, что затеял его оппонент и какой вопрос у живущего не одно столетие может быть к двадцатилетнему юнцу.