− Ты другая, − прошептал он, осторожно целуя ее руку. – Ты мне нужна.

− Как свет? – уточнила Ювэй.

− Да, − признался Гэримонд, привлекая ее к себе. – Ты останешься?

− Да.

Свет и тьма окончательно слились, перемешались, переплелись разводами, а на полу прямо из камня стали пробиваться ростки, и расцветать алые ирисы…

Он хотел ее обнять, но внезапно понял, что только смотрит на собственные руки, на которых нет никакой сажи.

− Как жаль, что она ничего не знает, − прошептал Гэримонд, не представляя, с какой болью там за стеной Ювэй прижала к груди ладонь. Она хотела бы понять хоть что-то, но могла лишь молча закрывать глаза, сгорая от стыда, потому что сил пойти и спросить у принца о собственных видениях она не находила.

Наряд, который Ювэй неожиданно для себя нашла в своих вещах, показался ей удобным, а главное подходящим для ее нового статуса. Только ее смутило, что в размере принц не ошибся: слишком точно все было рассчитано, даже кожаные штаны сели на бедрах так, будто их сшили, сняв с нее мерки. Решив просто об этом не думать, она быстро зашнуровала завязки штанов, обула сапоги, а на белую рубашку с широкими рукавами надела странный длинный жилет с тремя разрезами до самого пояса. Он был из плотной кожи, словно броня, и стягивал грудь, будто корсет, шнуровался под грудью кожаным шнурком с серебряной нитью и при всей своей строгости оставлял в ее внешнем виде место женственности.

Взглянув на себя в зеркало, Ювэй даже удивилась, понимая, что ее пол был неоспорим, а сила очевидна. В этом наряде даже меч на боку выглядел по-настоящему уместно.

Почему-то ей вспомнилась мать, которая говорила, что любая вещь, если подбирать ее с любовью, окажется человеку по душе.

− Главное, любите его по-настоящему, − говорила ей мама.

Она точно знала о чем говорила, потому что, не разделяя, почти боясь тяги дочери к боям, подарила ей на четырнадцатилетие отцовский меч, зная что тот непременно бы гордился Ювэй.

Подбирал ли ей наряд принц и что это значило, Ювэй думать боялась, но все же краснела и качала головой.

− Не смей, − говорила она себе и шла за принцем.

Замковые часы пробили восемь. Слуги давно перестали суетиться. Легкая музыка доносилась по аллеям сада до башни, а стук колес сливался с этой мелодией.

Если бы Ювэй одна направлялась на бал, она бы уже ушла и была бы среди гостей в зале, но принц запретил его тревожить, пока до девяти ударов на часах не останется четверть часа.

Ювэй даже эту формулировку с трудом распознала, но нужного времени дождалась. Явилась к принцу, постучала, уверенная, что он уже готов, и даже растерялась, когда из-за двери услышала:

− Зайди.

Принц обнаружился в своем кресле, укутанным в плед, и, если судить по открытой шее, был еще не одет. Он даже не взглянул на Ювэй, листая свою книгу, где на пустых страницах появлялись картины. Среди мелькавших там лиц Ювэй узнала нескольких знатных особ, точно приглашенных на этот вечер, а потом удивилась тому, как принц зло посмотрел на одного темноволосого, хорошо одетого мужчину, пока тот не обернулся. Его черные глаза будто через книгу могли увидеть Гэримонда.

Ювэй от этого взгляда прошиб холодный пот, а принц просто оскалился и захлопнул книгу, а затем посмотрел на своего адъютанта.

− Как тебе наряд? Нравится?

− Да, благодарю, − призналась Ювэй, чуть склонив голову, − но почему же вы еще не готовы?

− Ты, − поправил принц.

− Да, − как бы согласилась Ювэй и все же решилась подойти ближе. – Что-то случилось?

− Нет, − уже привычно соврал Гэримонд и зачем-то пустился в объяснения. – Может, только немного… грустно.

− Что значит грустно? – возмутилась Ювэй. – Ты же именинник! Все эти люди приехали ради тебя, а ты…

− А я не хочу никуда идти, − внезапно признался Гэримонд, пожимая плечами.

Ювэй на миг растерялась, а потом поняла, что это тот самый момент, когда она просто обязана взяться за воспитание принца.

− Так, Ваше Высочество, а ну быстро вставай! Все эти люди прибыли сюда ради тебя. Что за неуважение?! – спросила она, грозно уперев руки в бока.

Гэримонд вместо ответа только улыбнулся, не собираясь ничего делать.

− Да что это такое?! Что это за неуместная печаль?

− Это не печаль. Я просто ленюсь, − ответил Гэримонд.

Ювэй просто выдохнула, не представляя, что ему на это ответить, а затем долго смотрела на принца. Его черные матовые глаза были едва открыты. Синеватые губы плотно сжаты. Они не улыбались, а скорее изображали улыбку. Кожа казалась мрамором, отливающим холодной синевой.

Как он может прийти в движение, Ювэй не представляла и слов подобрать не смогла. Одного взгляда на принца хватало, чтобы понять, как все они для него нелепы.

− Но ведь так вы можете опоздать на бал, − прошептала она.

− На бал в честь себя невозможно опоздать, − хладнокровно ответил Гэримонд. − Я имею право явиться в любой миг, и никто не осмелится сказать мне хоть слово.

− Но ведь это проявление неуважения к подданным…

− Неуважение, − задумчиво прошептал принц. – Они явились лишь потому, что умирают от любопытства и страха, почему я должен их уважать?

− Ваш отец бы этого не одобрил, − строго сказала Ювэй, устав подбирать слова. – Подобным поведением можно уронить тень не только на свое имя, но и на него.

− Ты права, − неожиданно согласился Гэримонд и отодвинул книгу подальше. – Оставь меня на пару минут. Мне нужно одеться.

Ювэй с облегчением выдохнула и послушно вышла, радуясь, что он ее послушал, но стоило двери закрыться, как спокойный улыбающийся принц тут же нахмурился.

Он не ленился, просто не мог все это время встать, а теперь, откинув в сторону плед, уставился на острые колени, покрытые вздутыми черными пузырями. Ноги онемели и сдвинуть их с места казалось невозможным. Они были тяжелыми, будто закованными в колодки.

Время от времени подобное случалось, но Гэримонд всегда боялся, что это ощущение захватит все тело. Это и было прикосновением Бездны, по крайней мере, так он объяснял это себе, а теперь злился, пытаясь перебороть и боль, и холод.

Ему вдруг захотелось позвать отца, рассказать ему все, завернуться в плед, спрятаться в постели и больше никогда не пытаться выходить из башни, а потом он вспомнил насмешливого хранителя и заранее скривился, представляя, что он может ему сказать.

− Нет, ну так проигрывать просто нельзя, − сказал Гэримонд вслух, закрыл глаза и сосредоточился на собственной энергии, на то, что он еще жив.

Перстень на его руке тут же вспыхнул, последняя свеча потухла, а по ногам снова побежало тепло.

− Принц Гэримонд с адъютантом! – объявил звонкий голос церемониймейстера, и зал затих в ожидании.

Мгновение назад тут только и говорили, что о принце, пытаясь представить, какой же он и насколько это страшно для королевства – наследник-аграаф, но даже те, кто заранее ругал принца, не ожидали подобного.

Слуги не успели распахнуть дверь. Ее открыл внезапный порыв ветра, а следом за ним в пышный светлый зал шагнул Гэримонд.

Он был бос. Худые белоснежные ноги шагали по расписному полу уверенно и легко, но казалось, что кто-то все перепутал, пустив сюда этого человека. Высокого, черноглазого с длинными распущенными волосами, в которых все еще гулял ветер и отлетал от них, только чтобы затушить свечу то там, то здесь и приглушить свет.

Вместо костюма на нем были странные одежды из кожаных ремней, буквально стягивающих все тело.

За ним шла Ювэй, но после босого наследника адъютант мог быть хоть чертом: никто уже внимания не обратит, застыв с немым ужасом на лице, и только король улыбнулся.

Он был рад подобной выходке сына и тому, как он уверенно шагал к нему, а потом, согласно традиции, опускался на одно колено.

− Встань, сын мой, − сказал король и от нетерпения схватил Гэримонда за плечи, сжал их, буквально поднимая сына на ноги.