‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Разворачиваюсь так резко, что едва не падаю.

— Салим? — испуганно вылетает из меня. — Где мой сын?

— Таня, ты вечно торопишься, поговорим на эту тему, когда я закончу. — Ублюдок делает шаг ко мне, а потом я вспоминаю, что ранее заметила камеру и быстро оборачиваюсь, меча взгляд то на Салима, то на камеру. — Я подумал, что будет неправильно, если Марат не увидит.

Ледяной озноб вмиг овладевает моим телом, и изо рта вылетает сдавленный писк.

— Н-не увидит ч-чего? — пячусь назад, прекрасно осознавая, что хочет сделать этот урод. И я не уверена, что выживу после очередного апокалипсиса в своей недавно еще счастливой жизни. — Салим… — умоляю, кусая себя за язык, чтобы не разрыдаться. — Пожалуйста. Позволь сначала увидеть его… Я должна знать, что с моим сыном все хорошо, чтобы меня не отвлекали мысли…

— Т-с-с, — Салим качает головой и делает еще один шаг ко мне, а я парирую двумя назад, но вскоре он настигает меня и прижимает к стене. — Не зли меня, Таня. Будет так, как я сказал, — шипит ублюдок, потираясь носом о мой висок, втягивая мой запах, а потом прижимается влажными губами, и я, больше не в силах контролировать себя, содрогаюсь от глухих рыданий. — Таня, Таня, Таня, — мурлычет он, наматывая мои волосы на кулак, — ты должна улыбаться, — ублюдок дергает меня и пальцем указывает на камеру. — Улыбнись для него. — Его губы хрипят на ухо: — Тебе ведь хорошо? М?

Прикрываю глаза и заставляю себя кивнуть, помня, что все это ради сына. Но похвалы не следует, напротив, хватка на волосах усиливается, прежде чем Салим задирает мне голову и нависает надо мной, глядя холодным и тяжелым взглядом.

— Я сделаю все, чтобы заставить Хаджиева страдать, — рычит он и тут же вгрызается в мои губы. В буквальном смысле сталкивая наши рты до клацанья зубов. До боли, до слез в глазах. И никакие уговоры не помогают переубедить меня открыться и позволить ему овладеть собой. Все это чертовски ужасно… Принимаю попытку остановить поедающее меня животное, но добиваюсь лишь жестокости, и в итоге одним грубым рывком меня ставят на колени. Крик боли тонет в дрожащем горле.

Тяжело дыша, Салим пригвождает меня остекленевшим взглядом. И я не успеваю отойти от первого нападения, как он снова наклоняется и забирает поцелуй, который никогда не должен принадлежать ему. Вскоре поцелуй сменяется привкусом крови, а вместе с тем мой обмякший мозг будит треск ткани и холод, коснувшийся моей груди. Ахаю, ошарашенно моргая, вот только все движения происходят будто в замедленной съемке. Поэтому даже не понимаю, как мужские руки толкают меня на спину, а затем грубые ладони сминают мою грудь до искр в глазах.

Я лишь жадно хватаю ртом воздух, уже ничего не понимая, только ощущая, как колено Салима вклинивается между моих ног. Если я оттолкну, то, скорее всего, он убьёт меня раньше, чем я увижу Ваню…

От этой мысли мои глаза наполняются слезами, слова Салима больше не доходят до истерзанного разума. Все будто погрузилось в вязкий туман. Все эмоции и чувства куда-то исчезают, оставляя мое тело пустым. Грубые мужские ладони продолжают сжимать мою грудь, но даже жгучая боль, свидетельствующая о будущих гематомах, не в силах вернуть меня в реальность.

Внезапно боль исчезает, и язык Салима, подобно дождевому червю, снова проникает в мой рот. Он трахает меня им сквозь рыдания. Больной ублюдок, что-то яростно нашептывает, но сколько бы я не пыталась, услышать не могу. Грудь пульсирует от боли, губы горят от грубости поцелуя, сердце разрывается от угасающей надежды увидеть сына. Особенно когда руки Салима задирают подол моей юбки, и я, больше не в силах терпеть все это, вырываюсь из кокона отрешения и начинаю молотить извивающуюся на мне мразь кулаками. Снова и снова. Неистово кричу ублюдку в лицо несуразный бред, но я чертовски сломлена. Разум покинул меня вместе с надеждой на положительный исход. Вот только все прекращается, когда моя голова резко отлетает в сторону от сильного удара. Я словно потеряла сознание и с минуту даже не дышу, зато подол моей юбки окончательно покидает бедра, в которые въедаются сильные пальцы.

Через мгновение эти же пальцы скользят по моей промежности, и я сдерживаю рвотный позыв, каким-то чудом находя в себе силы на то, чтобы двинуть мучителя коленом. Так я выигрываю крошечную секунду, но даже не успеваю подняться, как, схватив мои волосы, Салим укладывает меня обратно и наносит еще один удар в лицо. От застилающей разом боли перед глазами появляется звездопад, закладывающий уши гулом. Я даже не сразу понимаю, что мое горло сковывает мертвая хватка, прежде чем раздавшаяся череда выстрелов освобождает меня, и с хриплым вздохом я безжизненно обмякаю на полу. Кажется, легкие сами жадно втягивают в себя жалкие клочки воздуха, я просто не в силах помочь им. Медленно поворачиваю голову в сторону разъяренных криков и вижу, что на окровавленном теле Салима сидит Марат и методично превращает его лицо в фарш. У меня же хватает сил лишь на кривую ухмылку, а потом я исчезаю в темноте. Он пришел. Успел…

Ощущение, что меня вырвали из какого-то фильма ужасов, становится слишком реальным. Я не могу понять, каким чудом вообще поднимаю веки, но когда делаю это, получаю лишь удар, похожий на симптомы яростного похмелья. Все в кучу и сразу, да еще и в двойном размере. Кажется первое, что я чувствую, пробуждаясь от туманного сна, это головная боль. В попытке избавиться от мутной пелены перед глазами, я медленно моргаю, позволяя тусклому свету быстрее проникнуть в них.

Вот только когда я понимаю, где нахожусь, моя кровь стынет в венах, в то время как дикая паника нарастает до критических пределов. Потому что мой некогда отрешенный мозг уже способен заставить меня вспомнить о том, что произошло, заставить каждую клеточку тела дрожать от ледяного ужаса.

Ваня…

В одно мгновение сердце достигает горла, а при моей попытке резко подняться, оно тут же падает куда-то в бездну, как и моя больная голова на подушку. Только от резкого столкновения меня спасает большая ладонь, аккуратно подхватившая мой затылок.

— Марат… ты… — из пересохшего горла вырывается хриплый шепот, но едва у меня получается сфокусировать взгляд на мрачном и усталом лице Марата, как от новой волны неконтролируемых эмоций на глаза снова накатывает пелена слез. Почему он такой напряженный? Господи, только не это! — Ваня… что с моим мальчиком? Где он, Марат?..

— Тата, успокойся…

— Скажи, что нашел его… — нетерпеливо перебиваю и судорожно цепляюсь за руку Хаджиева, — скажи, что с ним все хорошо…

Но вместо этого Марат обхватывает мое лицо ладонями и прижимаемся к моему лбу своим.

— Скажи… — как в бреду снова и снова слетает с вялого языка, пока я впитываю в себя его нежное прикосновение, осторожное и успокаивающее.

— С нашим сыном все хорошо, Птичка, — наконец он произносит то, что вынуждает замереть мои легкие. — Иван дома. Под присмотром моих людей. Скоро я заберу тебя, — Марат делает усталый вздох. — Все закончилось, Тата.

Сглатываю и прикрываю глаза, качая головой из стороны в сторону. Вот-вот разревусь в голос от гребаного облегчения.

— Я так рада, — порывисто срывается с дрожащих губ, — так рада, что ты здесь… — после сказанных мною слов, ощущаю на макушке хриплый вздох Хаджиева, а потом его руки еще крепче сжимают меня, позволяя большим пальцам гулять по скулам. — Забери меня отсюда… Хочу домой… Прямо сейчас…

Марат отстраняется от моего лба, чтобы посмотреть на меня взглядом, наполненным множеством неизвестных мне эмоций. Слишком долгим взглядом.

— Почему ты такая непослушная, Тата? — шероховатые пальцы невесомо скользят до подбородка. — Всю жизнь за тобой бегу. А догнать все никак не получается.

От его слов, в которых я слышу мужскую боль, в груди разливается новое чувство, но оно такое же мучительное, как и любое, толкающее к границе агонии.