Я устала переживать, устала бояться. Да и поводов больше для этого нет. Теперь я просто хочу жить. Страшно даже говорить, но все же сейчас, идя по оживленному Невскому проспекту, я понимаю, что впервые за долгое время моя жизнь по-настоящему налаживается.

И в новой жизни мне все нравится.

А что тут может не нравиться? Петербург прекрасен. Здесь все другое. Люди, улицы, архитектура. Даже солнце, которое редко бывает в этом городе, сегодня пестрит над Невой, не позволяя хмурым тучам и ветрам сделать мой день пасмурным. Да и я теперь другая, улыбаюсь без повода, сплю спокойно и аппетит всегда на высоте, что конечно принесло мне пару лишних килограммчиков. Но разве это важно, если мне хорошо? Я ведь уже и забыла, когда по-настоящему чувствовала вкус жизни. Яркой и светлой. А сейчас он сладкий, как у ромовой бабы, и немного пьянящий. А еще я постепенно учусь отпускать все то, что мне не стоит хранить в своем сердце.

Я не знаю, что случилось с Айюбом. Не знаю и имею наглость не желать знать. Шабазов был не лучшим из людей, однако, несмотря ни на что, он хорошо относился к моему сыну, и позволял мне видеться с братом (правда, второе было моим условием, прежде чем я отписала ему половину имущества). И все же редкими бессонными ночами я все еще думаю об этом человеке и о том, как бы все у нас сложилось, не появись в моей жизни Хаджиев.

Хаджиев. Он же моя боль. Мое прошлое, а в настоящем тяжелое воспоминание. Думать без щемящего чувства в груди о нем не получается. Скучаю? Не знаю, возможно ли такое после всего случившегося, да и разучилась я скучать по нему, ведь рядом со мной всегда его маленькая частичка. До сих пор не верится, что этот мужчина отпустил меня, но почему-то я не ищу никакого подвоха. А еще по непонятной мне причине я злюсь на него за это.

Наверное, поэтому я приняла решение никак не пересекаться с Маратом. С глаз долой из сердца вон, надеюсь, когда-нибудь так и будет. Единственное, что я позволила себе, один звонок и то насчет приезда Тимура.

Конечно, как бы мне не хотелось вырвать этого человека из своей памяти и сердца, оказалось, что это невозможно. Как и заставить его прекратить отправлять деньги на мой счет. Порой мне даже казалось, что Хаджиев следил за мной. Хотя пообещал же не делать этого!

Например неделю назад, когда я стояла в одном известном бутике и не могла перестать любоваться невероятно красивым платьем цвета спелой вишни. Я даже не отказала себе в удовольствии примерить его, вот только не думала, что испытаю сожаление при мысли, что придется отдать его обратно манекену. Но тратить семьдесят тысяч на платье в моей ситуации было бы абсурдно. Жить на деньги Марата я не собиралась, использовала их только в целях улучшения жизни Вани. А собственной суммы, которую можно было бы легко спустить на наряд мечты, у меня не водилось. «Когда-нибудь», — пообещала я себе. Вот только в тот же вечер курьер доставил то самое платье мне домой, а внутри записка: «Без тебя оно меркнет…»

Правда платье так и лежит в коробке. Да и надевать-то мне его некуда. И все-таки, как бы не скрывала от себя, душу греет знание, что это был он. Больше некому. Интересно, как часто Марат думает обо мне? И думает ли вообще? А может, стоит задать вопрос себе? Хотела бы я этого?

Нет. Наверное, нет.

Вообще личная жизнь меня сейчас волнует в последнюю очередь. Хватило мне острых приключений, настолько, что теперь я сторонюсь мужских взглядов. Как говорится, от греха подальше.

Внезапная трель входящего звонка прерывает мои мысли, а, когда вижу номер воспитательницы Вани, мои брови удивленно ползут вверх, а глаза перемещаются на наручные часы. Не рановато ли для приключений?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что опять натворил мой сорванец, Карина Юрьевна? — нотка тревоги неприятно выскакивает из горла.

— Татьяна, мы не знаем, как это произошло…

Мне уже не нравится то, что я слышу. Острая паника вонзается в самое сердце и незамедлительно расползается холодными вибрациями по венам.

— Ч-что с Ваней?

— Мы гуляли, все было хорошо, и я даже не поняла как…

— Что с моим сыном?! — прямо посреди улицы срываюсь на крик, но косые взгляды прохожих волнуют меня меньше всего.

— Мальчик пропал…

Господи! Телефон выпадает у меня из рук, и паникующий голос женщины разбивается вместе с гаджетом.

Ноги подкашиваются, и я едва успеваю схватиться за столб фонаря.

«Мальчик пропал…»

Эти слова тяжелым ударом прилетают прямо под дых, вновь и вновь лишая меня напрочь возможности дышать.

— Девушка… — тягучее эхо. — Девушка… С вами все в порядке? Надя, звони в скорую…

— Нет… — сипло противлюсь я, наконец фокусируя взгляд на незнакомых лицах, собравшихся вокруг меня. И почему-то я смотрю на них снизу вверх…

Проклятье, я упала.

С посторонней помощью я поднимаюсь на ноги, после чего кто-то вкладывает в мои руки разбитый телефон. «Экран треснул, но он работает», — слышу слова словно сквозь слой ваты. А потом мобильник снова оживает в моей сжатой ладони. Как в замедленной съемке я подношу его к уху, но сказать ничего не успеваю…

— Ну здравствуй, Татьяна. Сына увидеть хочешь?

Нет, этого не может быть. Я узнаю этот проклятый голос, который разом отшвыривает меня в грязное прошлое… Салим. Это он.

Развалившись на диване, я допиваю третий стакан виски, без какого-либо энтузиазма наблюдая за танцовщицами на пилоне и в клетках. Стройные, намазанные маслом поджарые тела блестят в свете софитов, бедра и руки гипнотизируют плавными движениями, глаза — трахают. Девочки знают свое дело и отменно справляются со своей работой, танцуют только для меня. Любая из них готова по первому зову спуститься со сцены и встать передо мной на колени, с радостью демонстрируя все свои достоинства. Вот только проблема в том, что я не хочу ни одну из этих девиц. И мой член оживает лишь тогда, когда я прикрываю глаза, вызывая в памяти образ моей светловолосой птички.

Голубоглазой обольстительности.

Сжимаю челюсти и втягиваю носом воздух.

Проклятая не отпускает меня.

Эта женщина, подобно злому монстру, навсегда поселилась в моем подсознании.

Она полностью сожгла меня изнутри. Превратила душу в холодную пустошь, где горит единственный огонь — жажда. По ней.

Месяц не дышал ее сладким запахом. Месяц не видел простреливающих насквозь аквамаринов. Только фотоотчеты. Чертова бумага была единственным проводником между нами.

Как же Тата далеко от меня, а самое херовое то, что у нее получается жить без меня, а вот у меня ни черта.

Слишком много места заняла она в моей жизни. Слишком много шрамов оставила. И теперь ни одной женщине на планете не перекрыть этот след. Ни одной женщине не под силу вытравить этот жгучий сладкий запах из моих легких. И этот запах подобно нефти обволакивает каждую клетку, словно внутри меня горы золота, притягивающие необратимую гибель.

Потому что я поклялся, что буду держаться от нее подальше. И изо всех сил пытаюсь сдержать данное ей слово.

Из мыслей меня вырывает легкое прикосновение и ощущение тяжести на коленях, а стоит мне открыть глаза, как я вижу перед собой темноволосую девушку с такими же темными глазами. Блядь! Нахуй все это.

Сбрасываю стрипуху с коленей, на что та издает недовольный звук, но мне плевать. Расталкивая по пути людей, я наконец вылетаю из вип-комнаты, а через пару мгновений уже забираюсь в салон своей тачки.

— Домой, — бросаю водителю и откидываюсь на спинку сиденья, выпуская усталый вздох. Мне бы хоть услышать ее голос. Свое имя, стоном слетающее с ее губ. Блядь, скалюсь на проносящийся в голове бред, оттягивая натянутые в паху брюки, ведь мысли о ней похлеще любого афродизиака.

Но я не обретаю спокойствие, даже когда забираюсь под поток холодной воды, беру член в ладонь и начинаю дрочить на мираж белокурой ведьмы. Потому что долгожданная разрядка не приносит мне облегчения. Все впустую. Все фальшиво. Ее хочу. Вставить между мягких сисек, а потом оказаться в плену манящих пухлых губ. Видеть, как сладкий рот принимает мой ствол, заглатывая его со сладким причмокиванием. Проклятье. Дыхание сбивается, частое и рваное, сердце долбит по ребрам, но я не останавливаюсь ни на секунду. Мне хорошо. Хотя бы так чувствовать ее. Пусть только мысленно скользить в восхитительную киску и сдохнуть от ее животного стона.