Игоря, наконец, заметили.

– Чего раскричался-то?– отозвалась Тамара, что доказывало: безобразие на столе Игоря – ее рук дело,– Подумаешь, трусы ему на стол положили. Они в упаковке. Тебя, ж не было. Сейчас уберем.

Тамара начала быстро сгребать со стола белье, и это привлекло внимание Леопардовны, которая до сей поры внимательно рассматривала шелковую блузку.

– Ой, да перестань, Тома, не суетись. Это практически взрослый мужчина. Его дамскими трусами не смутишь.

И, затем, уже снова к «коробейнице»,– Нет, этот блузончик я должна примерить! По-моему, идеально подходит к юбке, что я привезла из Чехии.

Леопардовна завела руку за спину и начала расстегивать молнию платья. Игорь понял, что сейчас случится непоправимое.

– Эльвира Леонардовна!– Игорь старался придать голосу максимум возмущения, хотя на самом деле едва сдерживался, чтобы не расхохотаться,– Это уж перебор. Подождите хоть, я выйду!

– Ой, Игорек! Не берите в голову! Уверяю вас, ничего нового для себя вы не увидите,– Хаднокровно ответствовала начальница, продолжая возиться с молнией.

– То-то и оно! Я боюсь увидеть для себя старое.

Но смутить Леопардовну не дано было никому.

– А вот хамить не надо! Ну а если вы такой трепетный, то окажите даме любезность, принесите кофе. Вы помните, я люблю с корицей.

Кто бы сомневался, что Люба упустит шанс подсуетиться.

– А мне капучино!

Яна: « А мне с молоком, латте называется»

Оля: «Мне большой американо, без сахара»

Игорю оставалось лишь покорно собирать заказы. Дошла очередь и до Аси.

– А вы, сударыня, чего изволите?– обратился он к девушке в элегантном, как ему показалось, полупоклоне. Но впечатления не произвел.

– Ничего. Не люблю кофе.

Оставалось только выйти и побрести в буфет.

За время совместной работы Игорь научился ценить в своих коллегах умение удивлять. Изобретательность дам и девушек, казалось, не имела границ и почти равнялась их непосредственности.

Вот и сейчас, когда, спустя полчаса стояния в буфетной очереди, Игорь едва протиснулся в дверь бухгалтерии с подносом, уставленным кофейными стаканчиками, ему оставалось только замереть и открыть рот. В комнате не было никого. За исключением Леопардовны, которая мрачно бродила промеж столов, словно полководец разбитой армии. Игорю она обрадовалась. По- своему, конечно.

– Наконец-то! Простого дела доверить нельзя.

– А где все?

– Все – здесь. А остальные – не дождались. У кого дети в саду с корью, у кого – мама из деревни приезжает, у кого, извини, месячные. Продолжать?

– Спасибо, не надо. А кофе куда девать?

–Полагаю, он тебе самому весь пригодится. Придется тебе опять прикрыть своим сильным мужским телом наш нежный, но дружный коллектив.

Леопардовна, как показалось Игорю, с едва ли не долей сочувствия, кивнула на его стол. Теперь он был завален не изящными предметами туалета, а грубыми папками со счетами. И все это надо было сверить с электронными аналогами!

А Игорь не хотел верить в очевидное.

– И Ася тоже ушла? Она меня с расчетами просила помочь,– соврал он для прикрытия.

–А она что, хуже других?

Что оставалось делать разочарованному Игорю? Сел за стол, принялся разгребать папки. И тут заметил валяющуюся возле компьютера флешку . Это была его флешка, с диссертацией, с перепиской. Он точно помнил, что прошлым вечером вставил ее, чтобы подработать кое-что, и забыл вытащить. И вот – это сделал кто-то другой. Или это случайность? Благо Леопардовна, оставалась еще в комнате, что-то интересное нашла в одной из папок.

– Эльвира Леонардовна! А уборщица сегодня приходила?

Зина-то? Да второй день на больничном. Говорят, ангина. И где в такую погоду подхватила? А тебе-то что?

– Да пылища, не продохнуть. А на компьютере моем с утра никто не работал?

– Да кому он нужен? Наши от своих-то шарахаются.

Леопардовна добавила свою папку к тем, что громоздились перед Игорем и мощно потянулась.

– Все! Силы оставили меня. Пойду домой. А вы, наш герой, я верю, достойно завершите общее дело.

Вот тут-то Игорь решил отыграться.

– Боюсь, ваш оптимизм чрезмерен.

–Что? Бунт?

– Отнюдь. Просто наш директор решил послать меня в срочную и ответственную командировку

И для убедительности помахал перед Леопардовной желтым конвертом.

– Час от часу не легче, то понос, то золотуха. Это куда же?

– В Сочи, на международный семинар молодых банковских работников – будущей, как уверял меня Альберт Никифорович, элиты мировой финансовой системы. Между прочим, как лучшего молодого специалиста нашего учреждения. Выезжаю сегодня вечером. На две недели.

– Вот, собака, хоть бы предупредил. Собака – это не ты, Игорь. Но отчет же добьешь?

Игорь в ответ тяжело вздохнул, что должно было означать: «А куда ж я денусь?».

Леопардовна величественно удалилась, а Игорь раскрыл первую папку, машинально перешел с ворда на эксель. В голове же назойливо, словно осенняя муха, блуждала мысль о том, случайно ли его флешка выскочила из компа, и выходило, что неслучайно. Но дальше размышлять времени не было, и Игорь мысль прихлопнул. И включил настольную лампу. Вторая половина дня разительно отличалась от первой. Небо начали заполнять сизые тяжелые тучи. И настал момент, когда солнце уже было не в силах пробиться через эту темную клочковатую массу. В комнате сгустились сумерки. Свет лампы над столом отсек темные углы, усиливая сладковатое ощущение полного одиночества. Игорю стало чуть грустно и уютно. «Скоро пойдет дождь», – подумал он. И это была последняя его посторонняя мысль перед тем, как он зарылся в отчете.

А в это время в нескольких десятках километров от Перереченска дождь уже начинался. Первые крупные капли звонко ударили по стальной крыше отсчитывавшего рельсовые стыки, раскачивающегося вагона. Точнее – вагонзака, именуемого определенной частью общества столыпой. Хотя и внешне, и внутренне он был совершенно не похож на те, столетней давности «возки», получившие имя убиенного премьер-министра, не желавшего великих потрясений. Такая вот память осталась в простом народе.

Остался и обычай под завязку набивать столыпу этапом. Впрочем, бывали исключения. Вот и в этом вагонзаке, в камере, рассчитанной на трех заключенных, сидел один. Однако, если бы вдруг сюда с неба свалился проверяющий из главка, то у него вопросов по поводу таких комфортных условий для этапируемого не возникло бы. Потому что начальник конвоя лейтенант Пыркин, по кличке Упырь, показал бы проверяющему дело одинокого пассажира, на обложке которого крупными буквами значилось: «Особо опасен» и «Склонен у побегу». Такого и впрямь следует держать в строгости, не за решеткой, а за непроницаемой стальной дверью. Да и в наручниках, на всякий пожарный.

Ну а поскольку в камере окна не было предусмотрено, то обитатель этого железного ящика мог строить свои представления о происходящем за стенами громыхающего и покачивающегося узилища только на основании услышанного. Хотя, вольготно растянувщегося на жесткой шконке обитателя, внешние звуки, скорее раздражали. Они мешали размышлять. Вот только стало что-то вырисовываться в уме, как кто-то из большой камеры достал конвойного своим нытьем про «вывести в сортир». Конвойный, понятное дело, успокоил нытика по-своему. Но и с мысли сбил. Только начал снова сосредотачиваться. Так тут Упырь подал голос.

– Гандон, мать твою,– ревел начальник в конвойном отсеке,– весь тамбур ружейным маслом изгадил! Ты у меня языком все вылижешь!

В ответ раздавался невнятный скулеж.

Обитатель отдельной камеры знал, что Гандон – это рядовой первогодок Ганушкин. Но ни спецконтингент, ни сослуживцы называть его иначе и представить себе не могли. Что называется, погоняло устояло.

Человек на шконке даже взмахнул скованными наручниками руками, словно желал отогнать прочь доносившиеся из конвойной зоны глупости, мешающие ему думать. Это, как вскоре выяснилось, напрасно. Стоило прислушаться внимательнее. Но, известно, что знал бы прикуп, жил бы в другом городе. А этот город представлялся в тот момент недосягаемым. Его, может быть, и не существовало вовсе.