Ударивший по крыше дождь все привел в порядок. Вагонзак затих, словно внимая частой водяной дроби, прилетевшей с воли. Мысли потекли плавнее.

Лежащего на шконке человека звали Виктор Шторочкин. А кличка его была отнюдь на Шторочка и не Шторка. Солидная – Штопор, хотя уличными грабежами он сроду не занимался. Шторочка, впрочем, имела место быть. Но – в далеком детском прошлом. В интернате, куда его определили после смерти бабушки.

Родителей своих Штопор почти не запомнил. Ему было тринадцать лет, когда отцу, работавшему в каком-то закрытом НИИ, выпала редкая удача – две путевки в круиз на замечательном теплоходе «Адмирал Нахимов». В память врезалось только: за окном яркий светлый день, веселая музыка, люди с цветами – первое сентября, а в доме – воющая, рвущая на себе волосы бабушка. Витька много чего повидал в жизни с тех пор. Но ничего страшнее не было.

Даже, когда, спустя год, его привезли с похорон бабушки в интернат и поставили перед классом. И Витька понял по глазам будущих одноклассников, что ждет его что-то ужасное. Волчьи были глаза.

Ждать долго не пришлось. Его и отметелили, и обобрали, и всласть поиздевались над единственной, оставшейся у него фотографией отца с мамой. А когда он попытался отнять карточку, отметелили уже серьезно. И кличка «Шторочка» тогда же появилась. И не случайно. Она была прелюдией к тому, во что его могли бы превратить бодрые простые ребята. Спас трудовик дядя Вася. Слесарь шестого разряда, хромой, но с крепкими кулаками. В его классе – просто в большой мастерской, которую не жаловали витькины соученики, предпочитавшие портвейн, бурно развивавшихся соучениц и разборки с местной шпаной, Шторочка нашел убежище. Да и себя самого в конце концов.

У него открылся талант. Тонкие руки с длинными пальцами, доставшиеся ему, видимо, от матери, оказались фантастически чуткими к металлу. Витька чувствовал металл, понимал его. Очень скоро он знал, как надо подойти к любой железяке, как взять ее, на что она годна. Но главной страстью стали винтики, колесики, пружинки, составлявшие основу таких хитроумных механизмов, как часы и замки. К восьмому классу ему было достаточно просто погладить любой замок, чтобы понять его внутреннюю сущность. А будильники он разбирал и собирал на спор с завязанными глазами.

Дядя Вася тихо радовался и нередко, после второго стакана «Кавказа», говорил, что, раз хоть одного балбеса из этого дурдома он сделал человеком, то жизнь прожита не зря.

По мнению дяди Васи, жизнь Витьки была определена. После школы отслужит в армии – с такими руками там не пропадет, и – в мастерскую металлоремонта. Есть там у дяди Васи друзья.

– Я ж тебя вижу, говорил он Витьке, зажевывая «Кавказ» сырком «Волна» – Ты же одиночка. Нахрен тебе всякие коллективы, парткомы, профкомы, месткомы. Поработаешь пару лет у мастера вторым номером, откроешь свое дело. Что тебе еще надо? И при деньгах, поболе, чем у нашего директора. И кланяться никому не будешь. Сам себе хозяин. Красота! Ни тебе директора, ни тебе инструктора. Райкома. Мать его…

Витьку такая перспектива весьма устраивала. Дядя Вася как-то показал ему издали своего приятеля из металлоремонта. «Жигули»-шестерка, цепка, гайка, котлы «Сейко», шкары «Суперрайфл», да и весь остальной прикид – зашибец. И правда, чего еще надо?

Сгубила Витьку, как это часто бывает у мужчин, приближающихся к шестнадцати годам, любовь. Звали ее Полина. Ее к ним распределили после педагогического преподавать литературу. Тоненькая, стройная, белокурая, с чудесными темно-серыми глазами, пушистыми ресницами. Словом – полный набор для старшеклассника. А еще она чудесно краснела, когда до ее ушка долетало какое-либо матерное выражение, и, казалось, могла даже при этом расплакаться. Одним словом, «гений чистой красоты» да и только. Витка на ее уроках от восторга рта не мог раскрыть. Не то, что стихотворение, двух слов из себя выдавить не получалось. А Полина лепила ему за это двойку за двойкой, и Витька от этого тоже был в восторге. Литература в отрыве от Полины, его ни коим образом не волновала. В металлоремонте литературу не спрашивают.

Любовь закончилась, когда Додик из параллельного прибежал весь красный вечером в спальню и стал божиться, что только что застукал Полину с директором. Тот, якобы, пялил ее прямо на своем столе. В качестве доказательства Долдон заявлял, что у Полины были розовые трусики в красный горошек, которые директор нацепил себе на голову.

Витька, сам до сих пор не знает почему, поверил додькиным словам сразу. Может, потому, что раз ему свезло, и он смог запустить глаз под заветную юбку? Розовые трусики в горошек там имели место быть.

Сначала захотел повеситься в кабинете литературы. И даже начал делать для этого тайком от дяди Васи стальной крюк. Но крюк давался нелегко – сталь попалась легированная. И тогда Витька решил мстить. И использовать в качестве орудия мести свой талант.

В субботу вечером, когда из учителей в интернате остался только дежурный педагог, да и тот, опрометчиво поверив в искренность тишины, окутавшей вверенное его заботам учебное заведение, удалился в учительскую, прихватив с собой , как интеллигентный человек, бутылочку «Алабашлы», сырок «Дружба» и макулатурную книжку про женщину в белом, Витька повел одноклассников к директорскому кабинету. Для конспирации потребовал, чтобы все сняли ботинки и ступали по старому скрипучему паркету в носках, бесшумно. Впервые пацаны Витьку послушались. Возле двери он картинно вытащил из кармана обыкновенный штопор и, «легким движением руки», одним щелчком открыл замок. Далее он подошел к директорскому сейфу и, тем же штопором, двумя щелчками, откупорил его. В стальном нутре обнаружились две здоровенных бутылки неведомого до сей поры интернатскому горлу напитка под названием «Камю». Тихое, но восторженное мычание одноклассников стало оценкой витькиного подвига.

Через пять минут после этого, в спальне, после первой бутылки, прозвучала новая кличка Витьки – Штопор. Ее выдал, рыгнув иноземным духом, все тот же Додик.

Одним из самых больших в жизни Штопора разочарований стало то, что отчаянные, бесшабашные и до самой смерти преданные, как ему накануне казалось после «Камю», друзья, сдали его сразу же, на следующий же день.

Директор заявил милиции, что помимо коньяка из сейфа пропали и деньги. Хотя Штопор и сейчас готов клясться, что никаких денег он не видел. Но что значили его слова? Следователь недрогнувшей рукой приписал к квалификации « Кража со взломом» довесок: « В особо крупном размере». И, теперь уже Штопор, загремел в колонию для малолеток. По сравнению с которой интернат – пансион благородных девиц. В колонии реально надо было выживать. Без своего таланта Штопор бы этого не смог. Прости, дядя Вася!

К двадцати годам ( редкий случай) Штопор уже имел статус авторитетного вора. Репутация его была солидна – отключит любую сигнализацию, откроет любую дверь и любой сейф. Наука и техника шли вперед широкими шагами – менялись системы сигнализации, появлялись новые, электронные замки и запоры, лазеры-шмазеры. Но Штопору пока удавалось поддерживать квалификацию. Чтобы идти в ногу со временем пришлось даже выучить за время одной из отсидок английский. Помог тянувший с ним срок взяточник из совместного предприятия. Однако продвигаться выше по воровской лестнице – стать «законником» – он не мог, да и не хотел. Штопор принципиально работал в одиночку. Он отстегивал, как положено, в общак, но никакой братвы за ним не стояло. При таком положении были и плюсы – меньшие срока, независимость, но также и – минусы. При случае, его можно было сдать без особых для сдавшего последствий.

И вот этих минусов в последние годы возникало все больше. О чем и размышлял, глядя в железный потолок, по которому грохотал дождь, обитатель отельной камеры вагонзака, двигавшегося по направлению к Переречинску. При самом беглом подсчете выходило, что из своих тридцати с небольшим лет, по меньшей мере треть он провел за проволокой или решеткой. Даже с учетом высоких гонораров Штопора баланс выходил не так, чтобы очень…