Я иногда спохватываюсь вдруг:

Уходят годы —

Сделано так мало.

А жизнь меня и била и ласкала.

Но оглянуться вечно недосуг.

И суета —

Что океан за бортом…

У каждого из нас такой режим,

Что мы сперва принадлежим заботам,

А уж потом себе принадлежим.

И как бы ни сложилась жизнь вначале,

И что б ни ожидало нас потом, —

Благословляю все её печали,

Рассвет и вечер

За моим окном.

Твоя душа всегда с людьми,

Великий брат наш — Низами…

Не оттого ли ты велик,

Что мудрость времени постиг,

Что слёзы бедных осушал,

От злобы сильных не бежал?

Не оттого ли ты велик,

Что был надеждой для людей.

И от твоих бессмертных книг

И мы сильней, и мы добрей?

Поэт не может не страдать,

Когда страдал его народ.

Ни лесть, ни ложь, ни благодать

Лишь правда за сердце берёт.

Твоя душа в стихах болит…

И — давний слышится мотив. —

Ты жил средь горя и обид,

Судьбу стихами оплатив.

Не потому ли ты велик,

Что мудрость времени постиг…

Мы что-то утратили

В жизни своей…

Хотя так же матери

Ждут сыновей.

По-прежнему дети

Нас учат добру.

По-прежнему светел

Мой лес поутру.

И те же красоты

У белой зимы…

И все-таки что-то

Утратили мы.

Утратили что-то

В других и в себе.

По сердцу работа,

А мысль о рубле.

По сердцу невеста,

Но будущий зять

С ней теплое место

Надеется взять.

Мы были добрее.

Наивней подчас…

А может быть, время

Меняется в нас?

Но так же доверчивы

Те, что пришли.

Делить-то нам нечего.

Кроме души.

Я этой истиной избитой

Кого сумею поразить?

Слова, рождённые обидой,

Не торопись произносить.

Не торопись обидеть друга

Несправедливостью своей,

Загнать его внезапно в угол,

Хоть он нисколько не слабей.

Он просто чуточку добрее.

Он молча ярость переждёт.

И чем остынешь ты скорее,

Тем горше будет твой отход.

И стыд тогда в тебе проснётся.

С ним расставаться не спеши.

А друг лишь грустно усмехнётся.

Как слёзы,

Кровь смахнет с души.

Видел я, как дорогу строили.

В землю камни вбивали женщины.

Повязавшись платками строгими,

Улыбались на солнце жемчугом.

И мелькали их руки медные,

И дорога ползла так медленно.

Рядом бегал прораб довольный,

Руки в брюках, не замозолены.

— Ну-ка, бабоньки! Paз-два, взяли! —

И совсем ничего — во взгляде.

Может, нет никакой тут сложности?

Человек при хорошей должности.

Среди них он здесь вроде витязя…

Ну а женщины — это ж сменщицы,

Не врачи, не студентки ГИТИСа.

Даже вроде уже не женщины,

А простые чернорабочие,

В сапожищи штаны заправлены.

А что камни они ворочают,

Видно, кто-то считает правильным.

Всё рассчитано у прораба:

Сдаст дорогу прораб досрочно.

Где-то выше напишут рапорт.

Вгонят камень последний бабы,

Словно в рапорт поставят точку.

Но из рапорта не прочтут

Ни газетчики, ни начальство,

Как тяжёл этот женский труд,

Каково оно, бабье счастье.

Как, уставшие насмерть за день,

Дома будут стирать и стряпать.

От мозолей, жары да ссадин

Руки станут как старый лапоть.

Мы вас, женщины, мало любим,

Если жить вот так позволили.

Всё должно быть прекрасно в людях.

Ну, а в женщинах и тем более.

Не хочу, чтоб туристы гаденько

Вслед глядели глазами колкими,

Аппаратами вас ощелкивали:

"Вот булыжная, мол, романтика…"

Мы пути пролагаем в космосе,

Зажигаем огни во мгле.

И порою миримся с косностью

На земле.