Бессонница От обид не пишется, От забот не спится. Где-то лист колышется Пролетела птица. Из раскрытых окон Полночь льётся в комнату. С неба белый кокон Тянет нити к омуту. Искупаюсь в омуте, Где кувшинки плавают. Может, что-то вспомнится, Что, как встарь, обрадует. А рассвет займётся Может, все изменится. В душу свет прольётся. Ночь моя развеется. Друг не ждал Это правда: Чтобы долго жить, Надо чаще видеться с друзьями. Я всё продолжаю мельтешить Встречами, поступками, стихами. Но однажды брошу все дела, Сяду в самолет «Аэрофлота»… Друг не ждал. Душа его ждала, Веря в неожиданность полёта. Так же побросав свои дела, Соберутся милые мне люди. Около весёлого стола Мы о дружбе говорить не будем. Только память станет ворошить Те слова, когда вернусь до дому. Не затем, Чтоб после долго жить. Просто жить не стоит по-другому. Чёрный лебедь Ещё одной звезды не стало. И свет погас. Возьму упавшую гитару. Спою для вас. Слова грустны. Мотив не весел, В одну струну. Но жизнь, Расставшуюся с песней, Я помяну. И снова слышен хриплый голос. Он в нас поёт. Немало судеб укололось О голос тот. И над душой — что в синем небе Не властна смерть. Ах, чёрный лебедь, Хриплый лебедь, Мне так не спеть. Восходят ленты к нам и снимки, Грустит мотив. На чёрном озере пластинки Вновь лебедь жив… Наполеон Никем не встреченный, нежданный Примчался он тайком в Париж. Но ни восторгов барабанных, Ни ликований — только тишь. И, вспоминая Ватерлоо. Метался в гневе до зари. И словно траур по былому. Темнел печально Тюильри. Уже отряхивал колена Мир, ненавидевший его, Что отомстит Святой Еленой За то былое торжество, Когда кумир ногами топал В нетерпеливости своей. И вся монаршая Европа Толпилась в страхе у дверей. …Министр полиции Фуше, Посол его придворной черни, Злорадно радуясь в душе, Ждёт от кумира отреченья. Но что-то медлит узурпатор. Всегда в своих решеньях скор. На самый горький свой парад он Придёт прочесть им приговор. И в руки радостному гному Его вручит. И ахнет враг, Как от великого к смешному Он сделает последний шаг. Ватерлоо Так вот оно какое, Ватерлоо! Где встретились позор и торжество. Британский лев грозит нам из былого С крутого пьедестала своего. Вот где-то здесь стоял Наполеон. А может быть, сидел на барабане. И шум сраженья был похож: на стон, Как будто сам он был смертельно ранен. И генерал, едва держась в седле, Увидел — Император безучастен. Он вспомнил вдруг, Как на иной земле Ему впервые изменило счастье. Я поднимаюсь на высокий холм. Какая ширь и красота для взора! Кто знал, Что в этом уголке глухом Его ждало бессмертие позора. Другу юности Непишущий поэт — осенний соловей… Как отыскать тебя среди густых ветвей? И как истолковать твое молчанье? От радости оно или с отчаянья? Я помню, как ты плакал над строкой, Не над своей, а над чужой посмертною. Я в нашу юность за тобой последую. Ты душу мне тревогой успокой. Для нас иное время настает. Я знал тебя веселым и задиристым. Ты говорил: «Вот погоди, мы вырастем, Дотянемся до самых высших нот». А ноту, что назначена тебе, Другим не взять — ни журавлям, ни соколам, Не покоряйся лени и судьбе, А покори-ка ноту ту высокую. Мне твой успех дороже всех похвал. Лишь только бы звучал твой голос снова. Тебя твой дар в такую высь призвал, Где нету ничего превыше слова. |
