Матильда послала тачке воздушный поцелуй, и я снова усомнился в ее адекватности. Черт, с наставницей явно было что‑то не то. Ну не в себе дама – как пить дать. Понять бы еще, с чем это было связано.

– Ключи в зажигании, – напомнила наставница. – Приступай.

Она спрятала окурок в карманной пепельнице и уселась на пассажирское сидение. А я, трижды глубоко вдохнув и выдохнув, занял место водителя.

Ну, призрак вишневой дедовой девятки, помогай. Руки должны помнить…

Так, сперва настроить зеркала, завестись… “Немец” ответил низким, почти животным, урчанием.

Я поставил ноги на педали, положил левую руку на руль и снял машину с ручника.

Педаль сцепления оказалась тугой, а вот тормоз отзывался очень легко. И хорошо – так безопаснее. Передачи располагались в немного непривычном порядке, и мне пришлось то и дело коситься на рычаг.

– Смелее! – весело подбадривала Матильда. – Пока все правильно.

Оглянувшись по сторонам, я осторожно выехал на трассу. Мы были уже далеко загородом – почти добрались до Ириновки.

– Ну что ты так робко? – недовольно скривилась баронесса. – Вижу ведь, что умеешь. Не жадничай, прокати наставницу с ветерком.

– Скоро будет населенный пункт, – хмуро отозвался я, пытаясь совладать с этим тяжелым чудовищем. – А здесь часто скот гоняют с поля на поле. Уже не сезон, но лучше перестраховаться.

Матильда улыбнулась.

– Молодец.

Гнать не хотелось, да и “немец” ворчал мотором ровно, размеренно, словно и сам не был настроен на большие гонки. Матильда слегка заскучала, но я ловил ее внимательные взгляды – следила, контролировала.

Лишь раз, когда мы покинули деревню, я позволил себе разогнаться выше ста километров.

– Ууух! – воскликнул я, когда двигатель зарокотал громче. При этом машина шла так мягко, словно летела над землей.

Матильда довольно осклабилась.

– Вооот, теперь ты понимаешь.

– Красавец, конечно.

– А то. Старичок, но зато каков. У меня его каждый сезон выкупить пытаются. Не отдам ни за какие деньги.

Ещё бы. Я бы и сам ни за что с таким монстром не расстался. Правда, с непривычки начал быстро уставать. И водить отвык, и автомобиль все же оказался слишком тяжелым и сложным в управлении.

Матильда весело рассмеялась, когда я заложил вираж на повороте. Кажется, мне начало передаваться ее беспричинное безумие.

Но, увидев очертания домиков Ириновки, я сбавил скорость до разрешенной. Впереди вырос указатель на усадьбу и показались голые деревья аллеи.

– Что с вами сегодня? – осторожно спросил я, поворачивая на дорогу к усадьбе.

– В смысле?

– Вы сегодня как‑то веселее обыкновенного, ваше благородие. И, признаюсь, это меня немного беспокоит.

Матильда отмахнулась.

– Все в порядке. Все как обычно. Все прекрасно!

Нет. С ней точно что‑то было не так. Происходи все в моем родном мире, я бы подумал, что тетя Мотя с утра пораньше закинулась чем‑то из перечня запрещенных к продаже веществ. Иначе как объяснить эти перемены?

Припарковавшись напротив парадной лестницы, я заглушил мотор и шумно выдохнул. Фууух. Нет, кажется, кататься на таких автомобилях мне пока рановато. Вроде и справился, но тут скорее просто повезло. Могли бы и в кювет улететь.

Двери дома распахнулись, и навстречу нам вышел Егор. Лакей открыл Матильде дверь и поклонился.

– Добро пожаловать домой, Михаил Николаевич. Матильда Карловна, рады вас приветствовать в усадьбе Соколовых.

Баронесса кокетливо улыбнулась и подхватила сумочку.

– Благодарю, Егорушка. Скажи, Татьяна Константиновна уже готова нас принять.

Лакей почтительно кивнул.

– Конечно, ваше благородие. Пожалуйте в дом, их сиятельства приглашают вас отдохнуть за чаем с дороги.

Я отдал ключи от машины Егору, и тот повел нас в дом. Не успели мы снять верхнюю одежду, как нас тут же вышла поприветствовать Оля. Сестра носила траур, но улыбнулась, увидев нас.

– Здравствуй, Мелкая, – я аккуратно обнял ее и чмокнул в макушку. – Как вы тут?

– В порядке, – она обернулась к Матильде, взяла ее руки в свои и тепло поприветствовала. – Ну, господа, пожалуйте в столовую. Будем чаевничать.

– Оля, мы ведь по делу… – напомнил я. – Не стоило устраивать пир.

– Пира и не будет. Но пока вы с бабушкой будете общаться, я развлеку Матильду Карловну.

Наставница обворожительно улыбнулась.

– Твоя сестра – просто прелесть, – шепнула она мне на ухо. – Нужно начать выводить ее в свет. Уверена, достойные кандидаты на ее руку и сердце найдутся. Быть может, даже из крепких одаренных семей…

– Давайте об этом потом, – нахмурился я.

Проблемы нужно решать по мере поступления. Хотя неопределенность судьбы Оли меня тоже беспокоила. Приближался возраст, когда ей следовало блистать на первых балах, а наша семья… Словом, тут сперва придется мне поднапрячься.

В столовой пахло чем‑то пленительно‑кондитерским. Не то чтобы я голову терял от тортов и пирожных, но этот аромат манил. Бабушка восседала на резном стуле с высокой спинки и походила на средневековую герцогиню, каких описывали писатели прошлых веков. Седая как лунь, но с идеальной высокой прической. В длинном строгом платье до пола и черном пуховом платке. Из украшений только жемчужная нить и серьги с черными камнями – все по требованиям траура. Увидев нас, она взялась за трость и хотела приподняться.

– Сиди, бабуль! – Я подошел к ней и обнял. – Как ты себя чувствуешь?

– Как восьмидесятилетняя развалина, мон шери. Как еще я должна себя чувствовать? – проворчала она, но наградила Матильду любезной улыбкой. – Ваше благородие, благодарю за скорое прибытие.

Сестра позвонила в колокольчик, и слуги принесли самовар. Начищенный, блестевший пузатыми медными боками – этот антиквариат доставали только для приема гостей в русском стиле.

– Оленька, душечка, займи пока нашу гостью, – бабушка поднялась, опираясь на трость с массивным набалдашником и кивнула мне. – Нам с Мишенькой нужно побеседовать приватно.

Оля кивнула и тут же принялась потчевать Матильду выпечкой и ароматным чаем. Мы же с бабушкой вышли. Я подал ей руку, и она с готовностью оперлась.

– Бедное дитя, – едва слышно проговорила она, когда мы вышли в холл. – Такая молодая, а со столь неприятным недугом…

– О чем ты, Ба? – не понял я.

– О ее благородии. Такое роковое и трагическое невезение…

– Все еще не понимаю. Объясни, пожалуйста.

– Та ее ментальная травма, – перешла на шепот бабушка. – Ты же видишь, что с ней творится? Ее душу расщепило надвое после того инцидента. Была одна Матильдочка – а стало две души, что сменяют друг друга в одной оболочке. Два характера, два нрава. Такой дисбаланс, такая нестабильность… Ох, Господь, помилуй…

Я инстинктивно обернулся в сторону столовой. Так вот, значит, что происходило с моей наставницей? Расщепило душу? В моем мире психиатры наверняка назвали бы это биполярным расстройством.

Да уж, вот и попадайся после этого менталистам.

– Откуда ты это знаешь? – тихо спросил я, помогая бабушке надеть пальто. – Матильда не распространяется о том случае.

Бабушка печально улыбнулась.

– Мне не нужно читать сводки, чтобы увидеть душевную травму, мон шери. Достаточно просто посмотреть на человека.

Память прежнего Миши не подкинула ничего важного по теме. А что я вообще знал о бабушке кроме того, что она преданно работала на благо нашего рода вот уже шесть десятков лет? Она происходила из семьи польских графов Лендовских. Лендовские тоже отличились под Константинополем и получили Осколок. Но род их угас по прямой линии, Осколок перешел младшей, Краковской, ветви. А бабушка после замужества за моим делом была отсечена от своего рода и перешла в наш. Таков закон. Жена всегда принадлежит роду мужа.

Но что она принесла с собой? Какие таланты? Почему прежний Миша ничего об этом не помнил?

– Идем, Мишенька, – бабушка указала на дверь. – Прогуляемся, и ты расскажешь мне о своей беде.

Мы вышли, я помог ей спуститься по лестнице.