Фанат Шекспира держался предельно любезно, но от меня не укрылась опасная холодность в его глазах. А еще хуже было то, что он видел нас с Андрюшиным вместе. Видел, что мы разговаривали, что вышли в другой зал и провели там много времени. И если Тайное отделение следило за журналистом, то теперь у них наверняка появятся вопросы и ко мне…

Черт, как же я так неуклюже подставился?

– Прошу вас, Михаил Николаевич, – старик указал на фургон. – Пожалуйте с нами. Это чистая формальность. Прошу, не вынуждайте нас фиксировать еще и сопротивление служителям Отделения.

Ага, так я вам и поверил. Слыхал я, точнее, прежний Миша, слухи о том, что люди могли попросту исчезнуть после визита в Тайное отделение… Одна надежда была на Корфа. Быть может упоминание его имени поможет мне выторговать немного свободы или хотя бы достойного отношения?

– Хорошо, – наконец согласился я.

Был соблазн раскидать с десяток “Колобков” и избежать поездки, но, во‑первых, я не знал, чем мне могли ответить сотрудники. Ведь Тайное отделение часто специализировалось на преступлениях, совершенных с помощью Благодати. А раз так, у этих людей наверняка должны быть способы обезвреживать зарвавшихся одаренных. И проверять на своей шкуре мне это не хотелось. Во‑вторых, оказав сопротивление, да еще и при помощи родовой силы, я мог влипнуть уже по‑крупному.

Спокойно, Миха. Постараемся прикинуться дурачками и держаться версии об активной гражданской, точнее, дворянской позиции.

Я молча забрался в фургон. Следом – двое сотрудников, успевших собрать раскиданные вещи Андрюшина. Двери закрылись, и тот, кого старичок назвал Стрельцовым, зажег одинокую тусклую лампочку.

Журналист наградил меня усталым взглядом, разочарованно покачал головой и отвел глаза.

– Зачем же вы вмешались, ваше сиятельство? – устало спросил он. – Думаете, для меня это впервые?

Я молча пожал плечами. Уже и сам понимал, что катастрофически облажался.

Фургон ехал недолго, но судя по тому, как нас постоянно мотало из стороны в сторону, петляли мы по центру. Наконец автомобиль остановился, мотор заглушили, и двери нашего отсека распахнулись. Мне в нос ударила смесь запахов речной сырости, бензина и табака.

– Пожалуйте на выход, господа.

Мне даже помогли выбраться – подали руку как какой‑нибудь мадемуазели. Исключительная вежливость. Только от этого милейшего отношения почему‑то оставалось ощущение, словно по щекам провели наждаком.

Мы очутились в классическом питерском дворе‑колодце. Снова накрапывала мелкая морось, и я попытался быстро оглядеться. Глазу даже зацепиться было не за что. Двор каких множество. Несколько припаркованных машин: все старомодные, явно механика – значит, рассчитаны на одаренных. Дома во дворе пятиэтажные, но непарадная часть отличалась скромностью: бледная штукатурка на стенах, простые прямоугольные окна…

– Прошу, господа, – Фербер взмахом руки указал на скромную дверь.

Нас повели как под конвоем: первым шел старичок, за ним безымянный сотрудник, следом мы с Андрюшиным, а замыкал Стрельцов. Но не успел я перешагнуть порог здания, как внезапно скорчился от резкой боли. Словно кто‑то хорошенько так врезал под дых.

– Прошу прощения, ваше сиятельство. Защита. Вы не сможете применять способности на территории Отделения.

– Хррр… Понимаю…

Я с трудом выпрямился и продолжил путь. Занятно, что Фербер без труда и каких‑либо эффектов пересек порог. Значит, есть какой‑то “белый список”? Логично, что сотрудники могли применять здесь способности. Иначе как они будут допрашивать…

Значит, теперь я на какое‑то время – обычный человек. Я хмыкнул. А ведь уже так успел привыкнуть к силе, что сейчас ощущал себя беспомощным. Словно из меня выпили душу, а тело оставили оболочкой с минимальными функциями. Даже голова соображала с трудом.

– Прошу, Михаил Николаевич, – любитель Шекспира указал на темную дверь кабинета. – Пожалуйте за мной.

– А Андрюшин?

– Его допросят в другом месте. Вы здесь по разным причинам, – Фербер поднял на меня бесцветные, почти прозрачные жутковатые глаза. – Надеюсь.

Несмотря на осеннюю слякоть, в кабинете оказалось натоплено как в аду. Мною занялся какой‑то молодой сотрудник, принял паспорт, оформил какие‑то документы и долго что‑то записывал в какой‑то исполинских размеров гроссбух. Убедившись, что я не ерепенился, Фербер вышел, оставив меня на помощника.

– Прошу, ваше сиятельство, – парень усадил меня за стол и положил бумагу с ручкой. – Извольте написать пояснительную записку к случившемуся инциденту.

– Что же мне писать?

– Опишите события, послужившие причиной применения Благодати. Желательно, с максимальным количеством подробностей, – он с состраданием взглянул на мой вспотевший лоб. – Пальто можно повесить на вешалку. И, быть может, чаю?

– Я бы предпочел связаться со своей наставницей. А еще лучше – с Вальтером Макаровичем Корфом.

Парень удивленно икнул.

– Вы знакомы с Вальтером Макаровичем, ваше сиятельство?

– Разумеется, я же Соколов, – я понизил голос. – Тот самый Соколов, на чью семью было совершено нападение.

О других обстоятельствах нашего знакомства с Пистолетычем я решил деликатно умолчать.

– Боюсь, прямо сейчас связаться с его превосходительством не получится, – замялся парень. – Он отсутствует в Отделении. Однако я смогу предоставить телефон, когда вы закончите с объяснениями.

– Благодарю.

Я принялся старательно выводить буквы, стремясь писать как можно ровнее. Мда, почерк все еще мог вызвать у сведущих людей вопросы: слишком уж криво я карябал. Но что поделать – буду говорить всем, что это последствия травмы головы или ментального вмешательства. Может и прокатит.

В объяснительной я упрямо придерживался версии защиты журналиста от посягательств неизвестных злоумышленников. В красках описал, что желал совершить подвиг и подтвердить благородное имя дворянина, добавил побольше пафосной и витиеватой мишуры…

Я почти закончил строчить, когда дверь распахнулась так резко и громко, что ударилась о стену и отскочила, а мы с несчастным помощником подпрыгнули от неожиданности. Так и поседеть раньше времени можно… Или заикой остаться.

– Добрый вечер, Михаил.

Увидев корфа, паренек вытянулся по струнке. Я отложил ручку и поднялся в знак приветствия.

Даже не удостоив сотрудника взглядом, Корф кивнул на выход:

– Оставьте нас наедине с его сиятельством.

– Конечно, ваше превосходительство…

Юный отделенец ретировался, а Корф, закрыв дверь, уставился на меня тяжелым взглядом.

– Михаил, ты в своем уме? – гневно начал он. – Какого лешего ваше сиятельство забыли в той библиотеке?

Я пропустил непочтительность мимо ушей. В конце концов, после всего, что мы видели вместе, было уже поздновато для формальностей.

– Она ближайшая к особняку Матильды. Я читать.

– Не лгите, юноша.

– Я и не лгу. Ходил в библиотеку читать. Там встретился с Андрюшиным. Случайно, богом клянусь. Мы немного разговорились – все же он известный журналист…

Я старался говорить так, чтобы он не смог подкопаться ни к одному слову. И не лгал – просто недоговаривал.

– Не знал, что ты интересуешься криминальной хроникой.

– Заинтересовался после того, что случилось на похоронах, – огрызнулся я.

И тоже не солгал.

Корф буравил меня тяжелым взглядом. Я почувствовал легкое прикосновение к своему разуму – в голове мерзко зазудело, словно муравьи ползали по стенкам черепа. Про себя я повторял только то, что изложил вслух. Без деталей, без подробностей…

К моему удивлению, Корф не стал лезть глубже.

– Давай начистоту, – он опустился на стул и сложил ладони домиком. – Мне передали, что тебя забрали за применение боевой Благодати. Фербер сказал, ты швырялся “Колобками”.

– Да, так и было.

– Михаил, какого черта? Ты понимаешь, что если об этом случае просочится наружу, тебе будет закрыта дорога в Аудиториум? Это грубейшее нарушение закона. У тебя нет дозволения применять боевые заклинания в городе. И такими темпами еще долго не появится.