Однако Полина напрасно опасалась. Посмотреть нашу самодеятельность пришел почти весь гарнизон. Публика шумно аплодировала после каждого номера.

В общем, концерт прошел с большим успехом, и он долго еще потом был главной темой разговоров в гарнизоне.

А на другой день — опять учеба, полеты, полеты…

Пять тридцать утра.

— Подъем! — негромко объявляет дежурная по части, появляясь и комнате штурманов, и включает свет.

Как по взмаху дирижерской палочки, вся комната приходит в движение. Надев наскоро брюки и сапоги, спешим в умывальник. Нужно двигаться быстро, но бесшумно — все еще спят.

Через десять минут потихоньку выходим во двор, строимся и быстрым шагом направляемся в учебный корпус, где нас ждут радист и длинные столы с телеграфными ключами и наушниками.

Сегодня у нашего преподавателя очень хорошее настроение, и он выстукивает на ключе забавные, смешные фразы. По классу то и дело проносится легкий смех. Вдруг преподаватель переходит на бешеный темп. Ну, такую скорость могут принять немногие! Но я креплюсь, записываю. Точки и тире моментально переводятся и уме в буквы, из букв слагаются слова, смысл которых сначала и не доходит до сознания.

«Пришел приказ о создании полка легких ночных бомбардировщиков. Кто понял меня, может быть свободным и без шума покинуть класс».

Поднимаются несколько девушек и молча уходят с загадочными улыбками. Остальные с удивлением наблюдают ату немую сцену.

Радостная весть взбудоражила всю часть.

— Значит, скоро на фронт! — приободрились мы, и каждая втайне надеялась, что будет зачислена в этот полк.

8 февраля майор Раскова объявила состав полка. Командир — Евдокия Давыдовна Бершанская, комиссар — Евдокия Яковлевна Рачкевич. Штаб, эскадрильи, звенья — все как положено в авиационном полку. С радостью услышала я свою фамилию: «Штурман звена Аронова». В нашем звене — Дуся Носаль с Полиной Гельман и Полина Белкина с Катей Доспановой. Вполне подходящие девчата!

— Плохо только, что на все звено одна светлая голова, — шутили мы.

— Хорошо, что она на плечах командира, — в тон отвечала командир нашего звена Катя Пискарева, легким движением руки приглаживая свои золотистые волосы.

Итак, из женской авиачасти выделилась первая боевая единица. Вскоре создали еще два полка — истребительный и скоростных бомбардировщиков. Командование последним было возложено на Марину Михайловну Раскову, но после ее безвременной гибели командиром полка стал майор Марков. В дальнейшем, в силу тех или иных причин эти полки были «разбавлены» мужчинами, главным образом техниками, и только наш до самого конца войны сохранил свою первоначальную однородность.

Вскоре прибыли и самолеты — маленькие, легкокрылые, тихоходные ПО-2. Начались тренировочные полеты как днем, так и ночью. Летали по маршруту, на полигон для бомбометания, летали отдельными экипажами и звеньями.

Ночные полеты… Кто близко не знаком с авиацией, тот едва ли представляет себе, что такое эти полеты. Земли нет; ночь одела ее в густой мрак. Горизонта нет: ночь старательно затушевала его. Нужна особая сноровка, особое чутье, чтобы по отдельным сгусткам темноты, неясным штрихам, белесым пятнам определить свое местонахождение. Иногда случайный огонек может сказать очень многое и послужить спасительным маяком среди океана тьмы.

Мы учились видеть ночью. Не сразу далась эта наука. Но, в конце концов, после упорных тренировок и этот рубеж был взят. Правда, не все перешагнули через него.

…В ту памятную трагическую ночь мне выпало дежурить по части. Почти весь летный состав ушел на аэродром. Задача на этот раз стояла сложная: полет по маршруту звеном с заходом на полигон для бомбометания.

Было очень темно и ветрено. Внезапно повалил снег. Летчики знают, как опасно попасть в снегопад, тем более на ПО-2, у которого нет почти никаких приборов для слепого полета. Летчики знают, что значит потеря пространственного положения: пилот перестает представлять себе, как идет самолет. Хуже того, возникают обманные ощущения: например, начинает казаться, что создался правый крен, пилот старается вывести самолет из крена, отдает ручку влево. На самом же деле был не правый, а левый крен, и летчик только усугубил положение. В результате самолет идет по спирали к земле.

Иногда эти ложные ощущения настолько сильны, что летчик перестает верить показаниям приборов. Потеря пространственного положения — самое страшное, что может случиться с летчиком в воздухе.

Именно это и произошло с тремя нашими экипажами. Сильный снегопад скрыл землю и небо, все замелькало перед глазами, закружилось в снежном вихре. Мигающие сквозь плотную пелену снега огоньки на земле стали казаться далекими звездами, а настоящие звезды превратились в огоньки на дороге… Да ото и не звезды и не огоньки, а просто блестят от мороза снежинки. Но где же земля? Где?!.

Перед рассветом позвонили с аэродрома:

— Произошла катастрофа. Подготовьте комнату, где можно будет положить тела погибших.

Их было четверо: Лиля Тормосина со штурманом Надей Комогорцевой и Аня Малахова с Мариной Виноградовой. Чудом уцелели Ира Себрова с Руфой Гашевой. Самолет врезался в землю, но они выбрались из-под обломков почти невредимыми.

Лиля Тормосина… Даже смерть не смогла обезобразить ее лицо: оно по-прежнему было красивым. Только жаркий румянец сбежал со щек. Золотистый локон выбился из-под шлема и мягким кольцом лежал на белом лбу.

Всего несколько часов назад Лиля, собираясь в полет, шутила с Надей Комогорцевой:

— Штурман, даю тебе конфету, только попади, пожалуйста, сегодня на полигоне хоть в один фонарь! А если погасишь все три, то дам еще две конфеты.

Напевая свею любимую арию «Потерял я Эвридику», она ушла. Навсегда…

На другой день мы прощались с погибшими подругами. В гарнизонном клубе звучали траурные мелодии. Неслышно менялся почетный караул. Здесь собрались все девушки авиачасти. Пришли и мужчины-летчики. Когда наша часть прибыла в этот гарнизон, многие из них посматривали на нас со снисходительной улыбкой, как на взбалмошных девчонок. Теперь они, кажется, поняли, что не ради шутки мы надели летную форму, и что жизнь с нами тоже не шутит. Теперь они — мы чувствовали это — молча приняли нас в свою семью и скорбили вместе с нами. Девушки были глубоко опечалены гибелью подруг, но не напуганы. Стало ясно, что нужно еще больше, еще настойчивее тренироваться, отшлифовывать до совершенства каждую деталь ночного полета.

Вылет на фронт, намеченный на 1 апреля 1942 года, был отложен. Жизнь опять вошла в жесткие учебные рамки.

Вскоре наш полк переселился в отдельную большую казарму. Ведь у нас, «ночников», режим был совершенно иной, чем у дневных летчиков: после ночных полетов мы до обеда спали, а потом начинались занятия. Но если на следующую ночь полеты не намечались, «отбой» все равно давали в 22.00, как положено по общему распорядку. А спать не хотелось. Лежишь, бывало, и думаешь, думаешь. Иногда потихоньку разговариваешь с соседкой.

Как-то в такую бессонную ночь я услышала неподалеку от себя:

— Руфа, ты спишь?

— Нет. Пауза.

— Скажи, Руфа, ты не жалеешь, что добровольно пошла в авиачасть?

Разговаривали шепотом, но я сразу узнала Иру Себрову и Руфу Гашеву экипаж, счастливо уцелевший во время недавней ночной катастрофы. Вопрос летчицы был не случайным: у Руфы, которая до войны не имела никакого понятия об авиации, могли, конечно, после той ночи возникнуть сомнения, опасения, разочарование.

— Нет, не жалею, — слышу спокойный ответ. Опять пауза.

— А почему ты вообще пошла в армию? — вопрос Иры.

— А ты почему?

— Со мной-то ясно. Меня учили летать не для забавы.

— Так ты по обязанности пошла или по совести? Нехорошо, конечно, подслушивать чужие разговоры, но в тот момент я забыла о приличиях и подняла голову, освободив другое ухо.

— Наш аэроклуб, в котором я работала инструктором-летчиком, собирался уже эвакуироваться из Москвы, когда я узнала о спецнаборе в часть Расковой, — Ира говорила не спеша, будто размышляя вслух. — Стою как-то ночью на старте, вижу недалеко от Москвы зарево. Вспышки разрывов. Это фронт. Даже не верилось, что он так близко подошел… — Ира замолчала. Переменила позу, коротко вздохнула. — В ту ночь подумала: там люди защищают мой родной город — Москву. А я собираюсь эвакуироваться с аэроклубом. Мне стало стыдно перед собой. Решила: уйду на фронт. На душе стало сразу спокойнее.