Лика вышла из ванной с лицом такого же цвета, как и её красная кофта. Глаза стали только прекраснее, горя лихорадочным огнём.

Садимся за стол напротив друг друга. Лика давится пельменями, вымученно улыбаясь маме. Боюсь смотреть ей в глаза после всего, что произошло. Знаю же, что сломал её, но я уже заплатил свою цену. Да, черт, в конце концов, хочу знать, что она теперь только моя и больше ничья. И никогда не сможет стать чьей-то ещё. Совесть не позволит обмануть другого мужчину и выйти замуж за него, потеряв девственность со мной.

Да, может, мы только что и не занимались любовью в привычном понимании, но и лишаться Лике теперь нечего (тому свидетельство мои пальцы в её крови). Свыкнется с этой мыслью. Не сразу, но свыкнется. И станет более сговорчивой. Нормальной. Терпеть дальше уже было невыносимо. В следующий раз всё получится правильно. Всё равно не смог бы сделать с ней ничего с первой попытки.

Когда обед окончен, Лика скромно прощается со всеми и просит не провожать её. Даже не взглянула на меня. Она пожалела. Точно пожалела.

"Если мужчина и женщина согрешили, пусть удаляются в пустыню и там любят или ненавидят друг друга. Надо заклеймить и того и другого. Если хотите, отметьте клеймом обоих, но нельзя же карать одну, оставив другому свободу. Нельзя, чтоб был один закон для мужчин, а другой для женщин".

Оскар Уайльд, «Женщина, не стоящая внимания»

Тим

Дверь за Ликой закрывается, а мои ошалевшие от сегодняшнего дикого дня шестеренки в голове ускоренно крутятся, и вдруг включается оглушительная сирена. А что, если она опять…? Вот блин!

Хватаю куртку с крючка, рывком открываю дверь и мчусь к лифту. Лика уже уехала. Бегу по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и оказываюсь на улице. Но не вижу её. Куда она может отправиться, кроме собственного дома. Изо всех всех сил бегу в сторону остановки.

Слава Богу! Стоит. Не уехала.

Запыхавшийся, уставился на Лику, пытаясь отдышаться.

«Не смей ничего с собой делать! Ты поняла меня?» – строго говорю, смотря в эти самосжигающие глаза. Молчит. Да чтоб тебя! Хоть запирай её под присмотром.

«Лика, обещай мне! Всё будет хорошо», – беру её лицо в ладони, чтобы не сверлила асфальт, а смотрела на меня. Как же не вовремя её автобус.

Лика

Лежу, закутавшись в одеяло. Чувствую себя так низко и недостойно. Как может настолько сильно тошнить от самой себя? Ощущение, будто меня обокрали. Только вором была я сама: одна часть меня навредила другой. Ведь мама всегда твердила, что нельзя выходить из дома без молитвы. Знала бы она, сколько дней я уже играю в молчанку с Богом.

Сколько раз в церкви нам говорили не оставаться с парнем наедине. Не могу свалить вину на Тима. Сама этого хотела. Провалила этот жизненный экзамен. И он без возможности пересдачи.

Поставила человека на первое место, свергнув с престола сердца самого Бога и Его повеления. Как я теперь могу дальше молиться, ходить в церковь, как последняя лицемерка? Непросто повернуться к небу, упав на самое грязное дно. А Он? Он меня поддержал? Что Он сделал, чтобы не допустить этого? Что стоило Всемогущему с самого начала внушить моим родителям симпатию к Тиму? Тогда бы мы не скрывались столько, ходили на нормальные свидания. Легче терпеть, когда видишь финиш. В нашем случае возможность свадьбы.

Я была уверена, что духовно сильная. На деле соблазн накрыл неожиданно, а дух истощал. Не смогла простить себя за прошлый раз, как наделала новых неисправимых ошибок. Думала, что надо вначале самой выбраться из болота, в которое залезла, а потом идти с повинной к Богу, но в итоге промедление засосало меня с головой. Вот она моя благодарность за то, что Он сохранил мне жизнь.

Стук по трубе. Мне звонят. Не хочу разговоров. Это Эрик. Тим бы не посмел, Алиса – не самый лучший телефонный собеседник.

Оповещение превращается уже в нервный металлический грохот.

Не хочу. Не могу.

Слышу быстрые шаги по лестнице.

Закутываюсь сильнее и закрываю глаза.

Дверь в комнату с силой распахивается.

«Лия», – голос матери.

Имитирую глубокий сон.

Звук включения кнопки радиотелефона за дверью.

«Эрик, прости, она спит. Наверное, трудный день в университете был. Передам, что ты звонил».

Не могу больше морочить парню голову. А ведь с ним могло быть простое счастье, чистые и без щемящей боли в груди отношения и, возможно, крепкая семья. Он чем-то похож на моего отца: заботливый, серьезный, основательный. Как можно отплатить ему такой монетой после всего, что он сделал для меня? Жизнью ему обязана.

Но я теперь испорченный и недостойный его товар. Эрик никогда не поймет того, как верующая с малолетства прихожанка церкви лишилась девственности до брака, станет презирать. Он обо мне совсем другого мнения, смотрит с таким обожанием и восхищением.

Я стала вскрытым тестером парфюма – каким бы ни был приятным аромат, никто, уважающий себя, не готов заплатить деньги за пробник и считать честью обладать этим приобретением. Дорога к отношениям с другими мужчинами перекрыта навсегда.

А с Тимом сценарий предсказуем. Мы не в силах будем сдержать этот прорыв плотины, который случился сегодня. Машина набрала бешеные обороты, а тормозов у неё нет. Закон прогрессии.

Может, нужно сбежать? Единственный выход перестать грешить. Выкрасть деньги у отца и уехать, чтобы никто даже не знал. Начать новую жизнь. Работать. Забыть всё. Подальше от Тима.

Господи, это так страшно. Столько душераздирающих историй девушек, попавших в сексуальное рабство в чужом городе по своей наивности. Приступы паники накатывают один за другим. Кладу валидол под язык. Что же делать-то теперь?

Нужно чем-то успокоить себя, а потом всё ещё раз обдумать.

Что ж, Давид, друг мой по несчастью, быть может, твоя история принесет покой моему сердцу?

«Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался по крыше царского дома и увидел купающуюся женщину. Она была очень красива».

Да, Давид, так и есть – всё начинается с одного лишь взгляда. Как я тебя понимаю.

«Давид послал слуг взять её. Она пришла, и он спал с нею. Женщина эта забеременела и послала известить царя об этом».

Ну, по крайней мере, не забеременею после того, что было. Что это, вообще, было? Зачем? Так нелепо потерять девственность. Хуже было бы только где-нибудь в подъезде, содрогаясь от страха быть застуканными. Дешевка ты, Лика. Грош цена тебе.

Сопротивляться, воевать, чуть не расстаться с жизнью, отстаивая свои границы для того, чтобы добровольно принести победу Тиму на блюдечке, стоило тебя чуть приласкать, как бездомную кошку.

«Давид руками вражеских войск на поле сражения убил мужа Вирсавии, женщины, с которой согрешил. А после взял её в жены, и она родила ему сына. И было это дело зло в глазах Господа. И послал Бог пророка к царю и известил, что умрет родившийся сын. И молился Давид Богу о младенце, и постился, уединившись провел ночь, лежа на земле. На седьмой день дитя умерло…».

Бегаю из комнаты в комнату. Выворачиваю верх дном все ящики. Его нигде нет. Но где же, где? Я уже опаздываю. Самолет всего через полтора часа. Боже, ну, помоги же мне. Не хочу пропустить свой рейс. Это мой шанс. Где этот злосчастный паспорт? Без него же ведь никак. Не пустят в самолет.

Свет по-прежнему горит в комнате, хотя уже забрезжили оранжево-красные рассветные полосы на небе. Рядом лежит Библия. А я никуда не лечу, ведь это был всего лишь сон. Меня ждет университет и очередное сражение с Тимом за развалины стен моей капитулировавшей непорочности.

***

Тим

Хожу за Ликой весь день хвостиком. Таким поджатым, принадлежащим какому-то псу-дворняге, ожидающему смачного пинка под зад.

Как же бесит её настырное молчание в сочетании с потупленными грустными глазами. Какие планы она там вынашивает в своей серебристой голове?