– Тим, я ничего не понимаю. Почему твоя мама переезжает к соседу? А как же твой отец?
– Лика, папы больше нет.
– Когда? Когда это случилось?
– Ещё летом. В тот день, когда я не смог приехать за тобой. Не было возможности рассказать об этом. Разговор как-то не клеился. Да я и не мог обсуждать его смерть тогда спокойно. В этом причина моего бешеного поведения после твоего дня рождения. Это не оправдывает, но я был в полном раздрае.
Тянусь, чтобы обнять его и пожалеть., хотя всего пять минут назад готовилась дать ему отпор.
Сказанное Тимом погружает меня в глубокие размышления на протяжении всего пути к его дому. Получается, мы оба не чувствуем друг друга, не договариваем, понимаем всё по-своему. Оба эгоисты.
На входе нас встречает радостным лаем лабрадор Рич. Мне от этого только страшно, поэтому собака отправляется отбывать срок на балконе.
Мать Тима широко улыбается, вытирая руки, испачканные в муке, о фартук, подходит и заключает меня в крепкие объятия.
– Ну здравствуй, девочка с щечками-яблочками. Ты теперь Златовласка? Красоту ничем не испортишь. Наконец, я опять тебя увидела. А то Тим надёжно прячет от нас. Наверное, ревнует и боится, что старшие братья украдут. Они вечно у него забирали игрушки в детстве, – заливаясь смехом, произносит последнюю фразу брюнетка. – Мойте руки. Мы с Игорем уже почти закончили.
Замечаю за столом худощавого мужчину с седыми вьющимися волосами, на глазах очки с толстыми стёклами. Странно, но он лепит пельмени при полном параде: в голубой рубашке и серых классических брюках. Только тапочки в виде собачьей морды не вписываются в его строгий образ. Наверное, собственность кого-то из пацанов.
У них такое своеобразное свидание? Да, люди хотят любви в любом возрасте.
Повсюду стоят картонные коробки, перехваченные скотчем. Всё готово к переезду. Интересно, что чувствует Тим? Он провёл здесь своё детство, а теперь начисто лишится личного пространства и будет делить одну комнату с двумя другими не самыми спокойными и правильными братьями.
Захожу в ванную и включаю горячую воду. Руки дико замёрзли на улице. Следом за мной входит Тим с виноватым и каким-то пристыженным видом. Дом старой советской постройки, вдвоем у раковины не уместиться.
Тим приближается все ближе к моей спине. Убирает пряди моих волос на одно плечо, утыкается носом шею, и шепчет: «Боже, как ты пахнешь. С ума схожу от этого аромата. Ты знаешь? Лучший запах в мире».
Тим такой высокий. Мне нравится наше отражение в зеркале. И его глаза, которые заволокли и нежность, и откровенное нескрываемое удовольствие от моего присутствия. Он тоже смотрит на нас в зеркале. Не могу сдержать беглую улыбку, хотя хотела выглядеть строгой и неприступной. Я ведь не сказала, что простила его.
Усиливающийся в носу запах дыма вызывает тревогу в голове, но я подавляю её. Сейчас же полный дом людей. В этот раз ничего не случится.
Тим разворачивает меня лицом к себе, пока горячая вода продолжает утекать в раковину.
Открываю рот, чтобы что-то ответить. В такие моменты отчаянно чувствую, что надо что-то говорить, неважно что, лишь бы не молчать и не стать ещё ближе. Разбавить словами накатывающие желания и мысли. Но Тим нежно прижимает свой палец к моим губам, потом водит им от кончика носа до переносицы:
«Ч-ш-ш, детка… Не бойся… Ты веришь мне? Так по тебе скучал, так скучал. Кажется, целую вечность не видел этот идеальный нос так близко».
Коротко смеется и опускает голову мне на плечо, видимо, всё ещё боится смотреть в глаза и непроизвольно вздрагивает, когда я провожу пальцами по его волосам. Но тут же облегченно выдыхает носом и расслабляется. Тим гладит меня по лицу, рисует пальцами узоры на ладонях. И всё не глядя. Дыхание перехватывает, голова кружится. Я тоже прикрываю веки. Такие же ощущения, когда экстремальный аттракцион резко останавливают, а ты висишь головой вниз, задерживая воздух в легких. И ждешь. Ждешь, что будет дальше. А дальше тебя закружат с ещё большей скоростью.
Тяжело удерживать тело на ногах. Слабость в коленях, шум в ушах. Я по нему тоже скучала. Безумно. Аромат цитрусового парфюма нейтрализует придуманное моим воспалённым мозгом присутствие дыма.
«Расслабься. Не думай. Ты слишком много думаешь», – шепчет склонившийся ко мне Тим, прижимается своим лбом к моему, массирует напряженные плечи.
Где были мои мозги в тот момент, и чего я хотела добиться своим идиотским поступком, трудно вспомнить в деталях.
Тим
Она притихла, как мышка, застигнутая врасплох. А я не знал, правильно ли поступаю. Целуя гладкую сатиновую шею, отчетливо чувствовал её дикий скачущий пульс в сонной артерии.
«Прошу только об одном шансе. Если опять накосячу, обещаю, что удалюсь и оставлю тебя в покое», – говорю, наклонившись к самому уху Лики. Руки сами тянутся к её волосам, скользят к ключицам, лопаткам, сжимают тонкую талию. И она не возражает. Разве может что-то случится здесь? За дверью полно людей. Мои пальцы уже на её бедрах.
Рука Лики поднимается и… Что она делает? Медленно тянет бегунок на своей красной кофте вниз вместе с моим одуревшим взглядом.1 Не могу отвести глаза.
Что же ты творишь-то? Совсем crazy? Это очень, очень плохая идея. Может, Лика меня проверяет так? И что я сейчас должен делать с ней, а? Со всей этой красотой? Просто смотреть? Ну уж нет.
Не могу сопротивляться, и не вижу на то причины. Быстро тянусь к замку на двери, наощупь закрываю его, пока губы осыпают её шею влажными и требовательными поцелуями. Не могу избавиться от дебильной довольной улыбки. Но, похоже, женские стоны – выдумка голливудских режиссёров и авторов взрослых романов, оторванных от человеческой реальности. Или ей не нравится то, что я делаю? То вздрагивает, то покрывается мурашками, выгибается, со скачущим пульсом и прерывающимся дыханием, но молчит, как партизан.
А вдруг грохнется в обморок? Скажи же что-нибудь, Лия. Можно или нельзя? Можно или нельзя? Скажи, что я всё делаю правильно. Это ведь и мой первый раз. Столько ждал этого, столько раз представлял, а теперь не могу и слова вымолвить, впитывая глазами и не веря ощущениям своих рук. Мозги не варят. Боюсь одной дурацкой фразой испортить момент. Может, я должен был спросить у неё разрешения?
Лика
Я не хочу вновь проходить через весь ад препираний и капитулирую полностью. Он ведь обещал больше меня не обижать. Что в этом плохого? Это ведь ещё не настоящий секс, верно?
Пытаюсь найти тысячу отговорок, чтобы разрешить ему делать то, что он и так уже делает, и оправдать себя. Разве не люблю его? Разве мне не нравится? Это проявление любви, так ведь? Или я когда-нибудь захочу замуж за другого? Нет, конечно. А брак с Тимом родители не благословят. Другого выхода для нас не существует. Ждать просто нечего. Он не будет больше ждать. Сколько раскованных, свободных от условностей девушек крутится в ночных клубах, где Тим выступает с братьями. Если сейчас его остановлю, подумает, что нарочно издеваюсь и дразню его. Головой понимаю, что надо остановить, но боюсь его потерять. Да и не всё ли равно, один и тот же грех? Смотреть с вожделением – то же, что и заняться любовью на самом деле.
Даже царь Давид, друг Божий, не удержался и переспал чужой женой, красавицей Вирсавией. У Адама с Евой не было свадьбы. А как же ночь Есфири с царем Артаксерксем, который выбирал себе будущую жену из сотни самых красивых девушек города Сузы? Кто сказал, что нужна подпись в ЗАГСе, чтобы сочетаться друг с другом? Можем ли мы быть в брачном завете лишь пред Богом, если другого выхода нам не оставили? Но ведь Тим не клялся, что останется со мной до самой смерти.
Словом, дьявол кроется в деталях, лжец и искуситель, знающий, что напеть двум сгорающим от страсти людям.
Тим
Запотевшее от пара зеркало, влажные волосы, бешенный пульс, по её колготкам поползла стрелка, а я так и стою в наглухо застегнутых джинсах. Не об этом она читала в своих английских романах.
