За месяц перед свадьбой Лика и так похудела, но сейчас и вовсе казалось, что несу на руках ребенка, а не свою молодую жену. Её кисти безвольно висели, не в силах обхватить меня за шею. Уложив измождённое тело в объятия мягкого пледа на диване напротив камина, пригладил растрепавшиеся серебристые волосы и нежно коснулся губами горячего лба.

Лишенные жизни глаза Лики грустно смотрели на огонь, пока её отец произносил молитву за благословение пищи. Веки устали сражаться и безвольно опустились. Боясь потревожить такой желанный мирный сон, мы говорили чуть слышно, открывая подарки. Разве откажешь малышам в празднике?

Боже, да что же это такое? Всё навалилось разом. Через неделю зимняя сессия в университете, а уже в этот четверг мне придется оставить Лию до самой ночи. Ведь единственное, чем сейчас могу зарабатывать на жизнь – выступления в ночных клубах и на свадьбах. Дядя предлагал подрабатывать вместе с ним на стройке. Придется соглашаться. Иначе просто никак.

Лика

Мы занимались с Тимом любовью. Закрыв глаза, полностью отдалась ощущениям. Его дыхание на моей коже было приятно горячим, согревало, а мне было так холодно. Он хотел, чтобы я посмотрела на него. Но подняв веки, увидела перед собой мальчишку лет десяти, похожего на Тима. Боже, я не могу! Не хочу! Нельзя делать ЭТО с детьми. И я оттолкнула его от себя, почувствовала дрожь во всем теле и слова, раздающиеся где-то далеко: «Лика, детка! Это всего лишь сон. Проснись, проснись». Перед глазами всё тот же камин, Тим тихонько играет на гитаре, родители молча слушают его, а младшенькие увлечены своими подарками. Запах мандаринов. А я ничего не хочу…

Тим

Мы думали, что это простуда. Тёща рассказала, что Лика всегда болела редко да метко. Но простуда проходит за неделю, позже хворь отступает медленно, но верно. Лика же лежала уже десять дней без намека на выздоровление. Прием пищи раз в день был великим достижением.

Я с самого утра батрачил на стройке. Сегодня был первый рабочий день. Придя в грязной одежде домой, просто рухнул на пол рядом с постелью Лики.

Она опять ничего не ела, хотя моя мама привезла ей столько всяких фруктов. Больно смотреть на эти выпирающие лопатки, ключицы, истончавшие запястья и совсем пропавшие щечки, которые ещё совсем недавно наливались милым красно-розовым цветом.

Через два часа пацаны ждут меня с гитарой в клубе. Вторая работа.

– Детка, ну чем же тебя накормить? Ты меня убиваешь. Хоть что-то ты хочешь?

Слышать дыхание Лии было пыткой. В её грудь будто пробрался какой-то зверь или чудовище из преисподней, то хрипящее и рыкающее, то булькающее и клокочущее. Мокрота отходила с трудом, затаившись где-то глубоко внизу. Спала она полусидя, чтобы хоть как-то дышать.

Медовый месяц стал в прямом смысле таким – на трюмо стояла двухлитровая банка гречишного меда. Что мы только не пробовали: и барсучий жир, и суп с собакой (как бы это ни было отвратительно), китайские травяные мази, всевозможные растирания и компрессы.

– Помидоры с огурцами… – еле слышно и надрывно прохрипела Лика, превозмогая клокотание в области груди.

Помчался искать в семь часов вечера, да ещё и зимой, дефицитные тепличные овощи. Порубил их, как сумел, и заправил сметаной.

Да я готов был кормить её хоть каждый день из ложки всем, что только пожелает, лишь бы знать, что Лика поправится, и вернется прежняя жизнерадостная девочка.

Боже, каких-то три несчастных ложки салата, съеденных из моих рук, и она опять отключилась.

На следующий день Лика сдалась. Лежала, как тряпичная кукла, бессильно и беззвучно плакала, откашливаясь каждые пару минут. Овсяная каша в очередной раз была отвергнута раздраженным от лекарств желудком.

Нервы родителей сдали. Вызвали скорую. А я в чудовищном ожидании стоял на коленях возле неё, держа любимую за руку, и в ужасе представлял, как Лику увезут, и мне уже не увидеть это лицо никогда.

Тогда покаялся за всё, что только припомнил.

Лика

А вдруг это ВИЧ? Ведь облегчение никак не приходит. Что если Тим не здоров? Невозможно же так сильно изнемогать от банальной простуды. Это серьезнее. Гораздо серьезнее. Боже, прости меня, если можешь. Что я перед Тобой? Лишь песчинка, глина.

Тим

Врач скорой помощи настаивал на госпитализации. Сказал, что без уколов сильных антибиотиков ей ни за что не выкарабкаться. По звуку в легких и затянувшейся лихорадке было похоже на пневмонию.

– Не беременная?

– Нет, – хором ответили мы.

И лишь Лика тихо вымучила:

– Не знаю…

Глаза отца моей женушки свирепо зыркнули в мою сторону.

– Вот, значит, как! Вы же клялись, что спешка со свадьбой не связана с этим.

Ошизеть! Для самого это ого-го какая новость.

Перед глазами день нашей свадьбы.

За минуту до погружения в бессознательный кайф прошибает ужас, что забыл пиджак с упаковкой резинок в машине Алекса. До чего же всё может быть нелепо. Не спать же из-за этого в первую брачную ночь, как примерным пионерам с руками по швам. Мы были не в силах притормозить, хотя оба понимали, чем всё это грозит. Фейерверк у неё, искры из глаз у меня, и вот Лика уже несётся пулей в душ.

Ох, елки-палки, неужели, а?

Ну как же так? И кто сейчас поверит в эту дебильную сказочку? Да, дело дрянь. Когда же закончится весь этот непроходимый ад?

«Некоторые женщины, заболев, становятся нежными. Через несколько дней вдруг начинают покрикивать с постели. О! Значит, выздоравливают!»

Ф.Искандер

Лика

Человеческое сострадание – увы, не бездонный колодец, и имеет довольно скудные ресурсы. В итоге затянувшаяся болезнь оставляет тебя один на один со своими мыслями. А может в этом и была чья-то цель – надолго уложить меня на лопатки?

Даже самые близкие и любящие люди истощают запас эмоций, продолжая заботиться о больном на автопилоте, а иногда даже через силу. Как говаривал дедушка: «Ко всему можно привыкнуть. Даже человек в петле поболтается-поболтается, да и привыкнет, висит себе спокойно».

Всем хочется жить и продолжать испытывать радость.

Пожалуй, лишь мама искренне пыталась приободрить меня по утрам своими историями и шутками. Но и ее день полон забот.

Тест на беременность оказался положительным, потому рентгеновское исследование было под запретом.

Вылечить пневмонию без антибиотиков не под силу даже лучшим сказочным феям и знахарям. Такая терапия ставила под серьезную угрозу жизнь ребенка, но выбирать мне не позволили – начали делать уколы ампициллина.

Шла третья неделя тотально лежачей жизни, которую я возненавидела всей душой. Тим, поначалу донельзя обеспокоенный моим состоянием, похоже уже попривык к жене-амёбе. Но казалось, раздражался сильнее день ото дня, будто я намеренно продолжала болеть.

Казалось, что эта дрянь уже никогда меня не отпустит. Состояние усугубилось токсикозом. Выворачивало наизнанку ежедневно и непредсказуемо: от зубной пасты, увиденного кусочка масла на поверхности каши, запаха куриного бульона, аромата отцовского одеколона.

Из-за моей абсолютной беспомощности домашние обязанности легли на плечи Тима. На его лице отчетливо читались дикая тошнота и нескрываемое раздражение от одной лишь мысли о предстоящей субботней уборке. Площадь двухэтажного дома внушительная: двенадцать ковров, капризный глянцевый бордовый кафель в холле и на кухне, на котором видны даже крохотные капли и разводы от ворсистой тряпки, бесчисленные хрустальные вазочки, керамические кувшины, картины кисти маминой подруги, часы. А чего стоила лакированная деревянная лестница, ведущая на второй этаж, а дальше – на чердак. Резные балясины и поручни нуждались во внимании уборщика не меньше, чем ступени. А ведь дома ещё двое малышей-вредителей. Наведение порядка занимало весь выходной день с самого утра и до вечера.