Вытянувшееся лицо стражники расценили однозначно: сумасшедшая арсанийка просто не знает, что соврать, и нужно разобраться с ней поскорее. Самый певучий страж затянул заклинание с места обрыва, не размениваясь на разговоры, — только целился теперь в меня, почему-то посчитав опаснее двухметровой ощерившейся лисицы. Логику я не уловила, но задерживаться и задавать уточняющие вопросы не стала.

У людей, вынужденных пользоваться свитками вместо полноценных заклинаний, всегда есть слабое место.

Они не помнят плетение наизусть, не видят в рисунке мелодию и принцип работы — а потому вынуждены читать с листа, не поднимая глаз.

Поэтому я попросту развернулась и припустила к воротам, сбив фокус заклинания.

Стражник подавился ругательствами. Малих обернулся через плечо и выразился ещё крепче.

Лисица осталась стоять — с каким-то странно опьяневшим видом принюхиваясь к его макушке. Голодной она не выглядела, но проверять это никто не стал.

А пример огромного светловолосого раба, драпающего со всех ног, оказался куда как заразительным — в особенности потому, что за ним лисица всё-таки погналась.

Стражники предпочли удирать в другую сторону. Благо и я, и Малих побежали к воротам, а зона ответственности доблестных хранителей порядка ими и ограничивалась. За воротами дежурили ещё двое янычаров, но они проявили похвальное благоразумие и рванули в разные стороны, едва поняв, что все веселье надвигается прямиком на них.

Я беспрепятственно вылетела на улицу практически плечом к плечу с Малихом. Лисица отстала буквально на пару секунд, и я уже понимала, что надолго этого преимущества не хватит — но останавливаться точно не собиралась.

— Свитки! — прохрипел на бегу Малих, всецело разделивший мои взгляды.

Сама я о свитках в паланкине и думать забыла и теперь могла только радоваться и недоумевать одновременно — есть ведь все-таки на свете люди, которые будут думать о невыполненном обещании, когда за ними по пятам гонится лисица-переросток с неясными целями!

А свитки… тайфа, конечно, обещал мне свободу, но это было до того, как я своими глазами увидела, во что превращается его сестра в свете полной луны. Повезло еще, что на самого Рашеда в этот момент не полюбовалась!

Но купчая-то по-прежнему у него. А размышлять о таких дилеммах на бегу все-таки сложновато.

Лиса неслась за нами огромными скачками, и мне отчего-то казалось, что пожелай она и в самом деле нагнать нас, то давно бы уже это сделала. Тем не менее, я все-таки потратила несколько драгоценных секунд, чтобы сориентироваться в опустевших на ночь улочках, и уверенно свернула на юг, где виднелись белоснежные купола султанского дворца. Добежать до него в том же темпе мы бы точно не смогли — но нам и не понадобилось.

Чем ближе к султанскому дворцу, тем больше патрулей нам попадалось. Первые три огромную лису останавливать не рискнули, и я уже с опаской подумала, что она может оказаться отличным пропуском на дворцовую территорию — если, конечно, я не выплюну собственные легкие раньше, чем добегу до ворот. Но четвертый патруль выскочил навстречу подготовленным: четверо янычаров растянули поперек улочки большую рыболовную сеть и пошире расставили ноги, готовясь принять удар.

Перед самой сетью я вильнула и на всей скорости влетела в стену дома. Малих метнулся на противоположную сторону улицы и благополучно повалил чей-то забор. Лисица дернулась было в его сторону, но вдруг словно спохватилась… и, благополучно перемахнув через сеть, с разгона взмыла на крышу домика с поваленным забором вокруг заброшенного палисадника.

Хозяина дома было сложновато назвать радетельным, потому что крыша тоже не выдержала. Но лисица уже сиганула на соседнюю и, не сбрасывая темпа, перепрыгнула дальше.

Янычары сорвались было следом, но они не обладали ни прыгучестью лисы, ни таранным настроем Малиха, а потому быстро отстали и остановились. Они еще не оборачивались, а меня уже накрыло нестерпимым желанием немедленно драпать в обратную сторону.

— В доме кто-то был? — встревоженно спросил Малих у замерших в ступоре янычаров.

Не дождавшись ответа, он со стоном и хрустом воздвигся над порушенным забором и, прихрамывая, добежал до домика, но там его помощь уже не требовалась: покосившаяся дверь распахнулась, и из темного нутра выскочил расплывшийся мужик в засаленном тюрбане. Компания вооруженных янычаров во дворе воодушевила его еще меньше лисицы, и он, не размениваясь на приветствия, хлопнулся в обморок — и обвалил остаток забора.

Домик угрожающе заскрипел всеми сочленениями, но выстоял.

— Что это было?! — наконец-то отмер кто-то из янычаров.

Спрашивал он у Малиха, будто напрочь позабыв о моем существовании. Но я уже отлипла от стены и отдышалась, а потому среагировала на неожиданную встряску привычным образом и открыла рот — правда, сообщить что-то внятное у меня все равно не вышло.

— Сама хотела бы знать, — чистосердечно призналась я, уже не рискнув повторять легенду о заколдованной красавице, и неизящно сползла по стене. Между закрытых ставней мелькнул чей-то любопытный нос, но высовываться наружу не стал: янычары под окнами вообще чрезвычайно благотворно влияли на сознательность населения, даже если в руках у них были не сабли, а обыкновенная сеть, чудовищно воняющая рыбой. — А где чорваджи-баши Сабир?

Знакомое имя заставило-таки янычаров обернуться.

— Тебе-то он зачем? — хмуро поинтересовался тот же янычар, который первым дозрел до осмысленных вопросов.

Похоже, несмотря на говорливость и бесстрашие, в особых заданиях Сабира-бея он не участвовал, а потому попросту меня не узнал. К счастью, один из его товарищей оказался куда более опытным в делах такого рода, а потому выпустил бесполезную сеть и мрачно поздоровался:

— Доброй ночи, ас-сайида Мади. Вы здесь по приказу чорваджи-баши?

— Нет, — созналась я в злостном нарушении комендантского часа, — но мне очень-очень нужно с ним поговорить.

И, возможно, рассказать ему невероятные новости.

Осторожность — половина ловкости.

— арабская пословица

Малих являл собой воплощение безмолвной укоризны.

У него это прекрасно получалось — так выразительно молчать, горестно потупившись, не умел никто. Даже чорваджи-баши, по какой-то неясной мне причине привыкший ни в грош не ставить белокожего раба, то и дело нервно косился в угол комнаты, где оставил его стоять, пока угощал его хозяйку прохладным шербетом.

Впрочем, причин для нервозности у Сабира-бея хватало и без того.

— Тайфа велел, чтобы я не смел к тебе приближаться, — сказал он, и впрямь держась так далеко от меня, насколько это позволяла вежливость: на противоположном конце дастархана, поджав ноги, словно опасался, что в нарушении дистанции могут обвинить даже носки его сапог.

Но я уже не удивлялась. Неоспоримость авторитета тайфы наконец-то получила объяснение: тех, кого не мог склонить его ум, играючи перемалывала звериная сила. В этом городе у Рашеда попросту не было достойных противников.

Так не наивно ли было с моей стороны надеяться, что чорваджи-баши пойдет против тайфы, если я расскажу, кто он?

— Под его крышей, — напомнила я Сабиру-бею и нервно вцепилась в стеклянный стакан двумя руками.

Сейчас мое решение казалось чудовищно опрометчивым. О чем я могла поведать?

Я ведь не видела, как перекидывается сам Рашед. А Руа… мало ли, какое заклинание могло спонтанно активироваться в гильдии магов, где любой посыльный так и норовит обронить кипу активных свитков?! Я ничего не смогу доказать — только потеряю благосклонность тайфы. И что тогда?

А еще мне не давала покоя безалаберность Руа-тайфы.

Она не могла не знать, чем чреват для нее свет полной луны. Потому и нервничала и торопилась назад во дворец, чтобы скорее запереться в покоях и просидеть в них до утра, пока рассвет не вернет ей спокойствие. В женской лавке не было окон, но это ведь не единственный способ следить за временем. Отчего Руа не посылала рабынь за часами? Почему не приказала приготовить ей комнату из числа гильдейских спален — сестре тайфы никто не посмел бы отказать, она могла переждать оборот прямо в здании!