— Нет, — мстительно объявила я, но за его ладонь ухватилась сразу.

Тайфа без видимого усилия вздернул меня на ноги и со смертельно серьезным лицом объявил:

— Первое правило правителя — никогда и никому не показывать слабину. Пора бы тебе это запомнить.

— Мой господин за эти три дня показал много чего, — с чувством напомнила я, — но слабины я не видела.

Вместо того, чтобы припомнить, что же такого он успел показать мне за эти дни, и смутиться, как приличный человек, тайфа многозначительно выгнул левую бровь и выдал:

— Но из нас двоих ты — царица горы, — и тут же обернулся к дверям, которые в следующее мгновение с тихим скрипом приоткрылись.

«Гора», словно специально подгадав момент, предательски скинула с вершины круглый тюфяк, увесисто толкнувший меня под колени. Если бы тайфа не держал меня за руку, я снова растянулась бы на полу, а так — только повисла на господине и хозяине с пылкостью, которую он, кажется, рассчитывал увидеть разве что от настоящей наложницы и потому замешкался, не спеша выпускать меня из объятий.

Служанка с подносом тенью скользнула вдоль стены, не рискуя поднимать глаз. На развороченную кровать она косилась с пугливым уважением и поспешила скорее покинуть покои тайфы, едва сгрузив кувшины и тарелочки на дастархан. Но даже в том, с каким звуком снова затворились двери, мне слышалось нестерпимое, жгучее любопытство, и я была готова поклясться, что в коридоре сейчас царит возбужденное перешептывание. Пожалуй, я совершенно не удивилась бы, обнаружив всех прислужников и даже янычаров, дружно прижавшихся ухом к двери, и невольно залилась краской.

А вот для Рашеда это, похоже, было в порядке вещей — во всяком случае, дастархану он уделил куда больше внимания, чем невовремя вошедшей служанке.

— Как раз вовремя, — одобрительно заметил он поверх моей макушки. — Умираю с голоду. Присоединишься?

— В смысле — умереть с голоду за компанию? — ворчливо уточнила я и уперлась свободной рукой ему в грудь, вынудив выпустить меня из объятий.

Тайфа оставил без внимания и этот выпад, и несвоевременное стремление к свободе, поскольку уже целенаправленно тащил к дастархану самый большой расшитый тюфяк. Я проводила его взглядом и примерилась к тому, который едва не свалил меня с ног подлым тычком под коленку, но в итоге ограничилась подушкой с кокетливыми золочеными кисточками.

— А для Руа-тайфы готовят лучше, — постановила я, окинув дастархан цепким взглядом, но все-таки утащила большую медовую лепешку прямо из-под носа у тайфы.

Рашед предсказуемо насупился, но взял другую, поменьше.

— Она просто встает раньше, — многозначительно заметил тайфа, — и ей достаются самые лакомые кусочки.

Я демонстративно округлила глаза. Можно подумать, это я вчера полночи гоняла несостоявшуюся наложницу по всем покоям так, что потом обоим пришлось нырять в фонтан, чтобы хоть как-то освежиться! Или ему все-таки сильно полегчало бы, позволь я придушить себя подушкой?!

— Проклятые конкуренты, — проворчала я — и замерла с надкушенной лепешкой у рта. — Кстати, а почему она вообще живет здесь, а не у мужа?

Тайфа взглянул на меня так, что кусок лепешки едва не встал поперек горла, наглядно продемонстрировав, что иногда о тактичности вопроса все-таки стоит задумываться до того, как откроешь рот.

— Нет, я тебя все-таки заставлю прочитать эти несчастные «Наставления для юных дев», — печально вздохнул Рашед, убедившись, что невоспитанная рабыня устрашена и пристыжена в равной степени, — хотя бы ради того, чтобы запомнила, какие вопросы можно задавать господину и хозяину, а какие — не стоит. И ладно бы ты еще была просто недалекой дурой из тех, что пытались избавиться от Руа, чтобы самим управлять гаремом. Но ты ведь…

— Дура, от дворцовой жизни весьма далекая, — тихо признала я, запоздало сообразив, что вопрос был не просто бестактным.

После ворчания про «конкурентов» он прозвучал скорее призывом выдать, наконец, сестру замуж и услать ее прочь. Нужно было быть круглой дурой со второго этажа женского крыла, чтобы задать его тайфе.

На мое счастье, Рашед и сам понимал, что мне нет никакого интереса до того, чтобы управлять его гаремом вместо Руа, и неосторожные слова аукнулись словесной поркой, а не физической.

— Далекая, — эхом повторил тайфа и тут же, словно спохватившись, припечатал: — Дурочка. Руа осталась здесь, потому что она так захотела, а я не стал ей отказывать. Еще вопросы?

На языке у меня как раз вертелся один, про отсутствие детей в гареме: наследники обычно оставались с матерями лет до шести-семи, а девочки — и вовсе до замужества. Я затруднялась определить, сколько лет самому Рашеду, но явно не настолько мало, чтобы детей у него не было вовсе, и не настолько много, чтобы все они уже разъехались по школам и наставникам.

Однако распознавать настроение «господина и хозяина» я уже научилась — а потому могла с уверенностью утверждать, что вопросы о семье ему лучше не задавать. В конце концов, в таком большом дворце всегда найдется кто-то поразговорчивей — а самому тайфе можно просто подать хороший пример.

— Вы с Руа-тайфой, должно быть, очень дружны, — сказала я и усмехнулась, невидяще уставившись куда-то в сторону. — Малих поначалу меня терпеть не мог. Папа возлагал на меня большие надежды и оттого уделял куда больше внимания, хотя учил по-прежнему нас обоих. Но мне ремесло свиточника давалось куда проще, а Малих никак не мог позволить себе уступить какой-то девчонке, пусть и магу. Сидел над рисунками ночи напролет, зубрил то, что я из-за дара понимала интуитивно, разрабатывал руки… и в один прекрасный день сумел-таки обойти меня в мастерстве.

— Похвальная целеустремленность, — рассеянно отметил тайфа и тоже откусил от лепешки, отчего окончание фразы прозвучало невнятно: — И совершенно идиотская цель.

Я развела руками.

— Никто и не ждал от мальчишки мудрости старца.

— Что ж, в таком случае, ему сильно повезло, — кисло заметил тайфа, но ответные откровенности все-таки упрямо придержал при себе.

Отчаиваться я не спешила (всегда есть вариант с болтливыми служанками!), но никак не могла отделаться от дурацкого, совершенно неуместного разочарования.

Мне хотелось, чтобы он рассказал о своем детстве сам. И я никак не могла понять, отчего же мне это так нужно.

Зато тайфа успешно использовал мои желания в свою пользу и как-то незаметно и ненавязчиво, слово за слово, вытащил из меня невеселую, но отчего-то странно заинтересовавшую его историю о том, как единственная на всю столицу женщина-маг неожиданно осталась во главе небольшого хозяйства.

Несчастный случай со свитком — увы, никто от них не застрахован. Спонтанный взрыв сравнял с землей пристройку с мастерской, уничтожил колодец и выкорчевал почти весь сад, оставив нетронутой только финиковую пальму над домиком. Когда я выскочила с кухни, все уже было кончено.

Малиха взрывом отбросило на улицу, и я опасалась, что он больше не встанет. Вдобавок меня к нему подпустили отнюдь не сразу: грохот и огонь немедленно привлекли на окраину чорваджи-баши в сопровождении доверенной дюжины янычаров, и ему, разумеется, понадобилось разузнать все сию же секунду. Поскольку единственной свидетельницей произошедшего оказалась я (и думала я в тот момент вовсе не о показаниях), знакомство с Сабиром-беем прошло не лучшим образом, но он все-таки счел своим долгом проследить за судьбой осиротевшей арсанийки.

Я до сих пор не знала, приложил ли он руку к решению судьи, назвавшего меня прямой наследницей мастера Мади. Чорваджи-баши не мог не понимать, что растерянная девица, у которой на руках внезапно оказался раненный раб и полуразрушенный дом, не справится со всем в одиночку, будь она хоть тысячу раз маг. Пока Сабир-бей не пришел ко мне с предложением, от которого было невозможно отказаться, из доступных способов заработка у меня были разве что финики (большей частью осыпавшиеся от взрыва) да возможность выступать с фокусами на ярмарках: среди суранийцев одаренными бывали только мужчины.